АКАДЕМИЯ НАУК СССР

научно-популярная серия

М.А.БЕЗБОРОДОВ

Член-корреспондент Академии Наук БССР

М.В.ЛОМОНОСОВ

И ЕГО РАБОТА ПО ХИМИИ И

ТЕХНОЛОГИИ СИЛИКАТОВ

К двухсотлетию первой научной химической лаборатории в России

1748 ~ 1948

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА-ЛЕНИНГРАД

1948

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА В РАБОТАХ ЛОМОНОСОВА

После прибытия в Москву из родной деревни Денисовки Михаил Васильевич Ломоносов был зачислен 15 января 1731 г. в Славяно-греко-латинскую академию, помещавшуюся неподалеку от Кремля, в Заиконоспасском монастыре, на бывшей Никольской улице (ныне улица 25-го Октября), за «иконным рядом».

Царь Алексей Михайлович в 1668 г. дал распоряжение учредить Славяно-греко-латинское училище для обучения молодых русских людей, а Симеону Полоцкому поручил написать проект устава этого учебного заведения. Однако открыто оно было позже, в 1684 г., братьями Иоанникием и Софронием Лихудами. Один из них, Иоанникий, был весьма ученым по тому времени человеком и имел степень доктора богословских и философских наук. Славяно-греко-латинское училище, названное академией, было создано на основе слияния двух существовавших до того времени учебных заведений: духовного училища, переведенного из б. Андреевского монастыря (за Калужской заставой в Москве), основанного в 1665 г. Федором Михайловичем Ртищевым, и греческой школы, помещавшейся до того времени в Богоявленском монастыре московского Кремля.

Славяно-греко-латинская академия была высшим учебным заведением, и имела, конечно, мало общего с тем, что мы привыкли понимать под этим названием теперь. Она состояла из 8 классов: 4 низших, 2 средних и 2 высших. В низших классах преподавание было сосредоточено главным образом на изучении латинского языка; прохождение его было настолько основательно, что по истечении 4 лет ученики могли читать и писать по-латыни; кроме того, изучались славянский язык, география, история, арифметика и катехизис. За время пребывания в средних классах ученики должны были научиться говорить по-латыни. В средних классах велось обучение стихотворству, красноречию, сочинению и главному предмету академии — богословию, которое, наряду с философией, изучалось и в высших классах; там учащиеся становились студентами, а кончали курс учеными богословами. Академия имела целью подготовку служителей церкви. Ломоносов поступил в академию почти в двадцатилетнем возрасте и резко отличался or подростков, которые в ней обучались. Обстановка в академии была весьма суровой, но тяга к знанию была настолько велика, что Ломоносов решил преодолевать все лишения, только бы получить знания. Однако и в этом смысле он не мог испытывать полного удовлетворения, так как естественным наукам, к которым он имел влечение, в академии не обучали.

Исключительные способности Ломоносова, его трудолюбие и настойчивость дали ему возможность через год настолько освоиться с латинским языком, что он смог сочинять небольшие латинские стихотворения. Схоластические и богословские науки не могли удовлетворить его.

Однако обучение в академии было для него плодотворно, так как он, помимо хорошего знания латинского языка, являвшегося в XVIII в. научным языком, приобрел общее образование.

За время пребывания в Славяно-греко-латинской академии у Ломоносова сложились определенные взгляды и отношению к окружающей его действительности. Его страстное желание — заниматься естественными науками — скоро осуществилось.

Еще в 1718 г. Петр I издал приказ: «сделать в Петербурге академию и приискать из русских, кто учен и к тому склонность имеет», а в 1720г. он «повелел» вызвать из Московской заиконоспасской академии несколько учеников в Петербург. Однако сам Петр не дожил до открытия академии.

Первый вызов учеников из Москвы в Петербург состоялся лишь в 1735 г. Требовалось прислать из Москвы 20 учеников, «которые бы столько научились, чтобы у профессоров лекции слушать и в высших науках с пользою происходить могли». Ректор Московской академии Стефан Калиновский сумел набрать только 12 подходящих человек. В их числе оказался и Ломоносов. Молодые люди в сопровождении отставного прапорщика Василия Попова прибыли из Москвы в Петербург 2 января 1736 г. и поступили в распоряжение Академии Наук. Однако Ломоносов скоро был направлен за границу.

Он был командирован туда Санкт-Петербургской Академией Наук для дальнейшего расширения образования, но главным образом и прежде всего для изучения химии и металлургии. Его товарищ по Славяно-греко-латинской академии и по заграничному путешествию, будущий создатель первого русского фарфора, Дмитрий Иванович Виноградов писал в своем «Обстоятельном описании чистого порцелина», что он и его спутники — Ломоносов и Райзер — были направлены в «немецкие земли для изучения между прочими науками и художествами особливо и главнейше химии и металлургии к сему тому, что касается до горного дела или рудокопного искусства». [Центральный Государственный архив древних актов (далее даем сокращенно: ЦГАДА), фонд «Дворцовый отдел», опись 315, разр. 1, д. № 28 (52405), л. 169.] Помянутым наукам и горному делу», писал далее Виноградов, они обучались более всего в Саксонии, где находились в то время «славнейшие во всем немецком государстве рудокопные и плавильные заводы;» и где работали тогда «наискуснейшие учители и мастера» зтого дела. Это обучение прикладным наукам русских студентов, в числе которых был и Ломоносов, происходило во Фрейберге.

Академия Наук по второй четверти XVIII в. (С гравюры Г. Качалова по рисунку М. Махаева).

Однако первым этапом их путешествия и первой стадией их обучения был Марбург, куда они прибыли в ноябре 1736 г. 6 (17) ноября они вступили в стены старейшего протестантского университета, основанного в 1527 г. Марбургский университет получил права свои от светской власти, без всякого участия папы, между тем как все прежние высшие учебные заведения открывались или с разрешения только одного папы или же с согласия и папы и императора. Здания упраздненных монастырей были первыми аудиториями Марбургскогси университета. [М. И. Сухомлинов. Ломоносов - студент Марбургского университета. Русск. вести., т. 31, № 1, 1861, стр. 127-165.] Первая половина XVIII в. была счастливым периодом его существования; о нем была хорошая слава как о передовом для того времени научном и учебном заведении.

В период с 1723 г. по 1740 г. блеск п славу Марбургскому университету придавал своими лекциями и сочинениями философ Вольф. Пребывание Вольфа в Марбурге в 1736 г. и послужило к тому, что русские студенты были отправлены прежде всего туда для получения общего и специального теоретического образования.

Христиан Вольф родился в 1679 г. в центре Силезии, в гор. Бреславле. [F. W. S t r i e d е г. Grundlage zu einer Hessischen Gelehrten unci Schriftsteller Geschichte. Cassel, 1819, Band XVII, стр. 253-275. - P. К. Hirsching. Historisch-litterarisches Handbuch beruinter und denkwiirdiger Personen, welche in dera achtzehnten Jahrhundert gelebt haben. Leipzig, 1813, Band XVII, Abt. 2, стр. 226-330.] После успешного окончания университета в Иене - и защиты диссертации он получил степень магистра. Со 2 ноября 1706 г. Вольф состоял профессором в Галле, чему он в известной степени был обязан Лейбницу, который весьма ценил Вольфа и помог ему занять эту должность. В Галле последний быстро завоевал популярность своими интересными лекциями.

Научная деятельность Вольфа привлекла внимание Петра I, который лично знал Вольфа и поручил ему в 1724 г. нелегкое дело пригласить ученых для учреждавшейся в России Академии Наук.

Свободолюбивые по тем временам взгляды Вольфа не нравились прусскому королю Фридриху I, человеку безграмотному и ненавидевшему людей, занимавшихся наукой. Слабостью этого короля были высокорослые солдаты, на «покупку которых он не жалел никаких денег, несмотря на свою необыкновенную скупость вообще. Достаточно сказать, что на «покупку» полка высокорослых солдат он израсходовал 12 миллионов талеров. Над Академией Наук, учрежденной его отцом в Берлине, он издевался.

Враги Вольфа и приближенные короля сумели доказать последнему, что педагогическая деятельность Вольфа, и в частности его философия, вредна для армии и может вызвать ее разложение. Напуганный этим клеветническим докладом, Фридрих I издал приказ об изгнании Вольфа из пределов Пруссии в течение 48 часов под угрозой виселицы. Получив много писем и предложений, Вольф избрал для своей деятельности Марбург и с 1723 г. стал профессором Марбургского университета.

Во время пребывания Ломоносова с товарищами в Марбурге Вольф был там самой значительной и выдающейся фигурой. Он читал лекции в университете по 16 предметам: всеобщей математике, алгебре, астрономии, физике, оптике, механике, военной и гражданской архитектуре, логике, метафизике, нравственной философии, политике, естественному праву, международному праву, географии, хронологии, о сочинениях Гуго Греция о праве войны и мира. В бытность русских студентов в Марбурге имя Вольфа было известно всей культурной Европе. Отовсюду ехали, чтобы послушать «мирового мудреца», как называли его в XVIII в. Особенностью чтения лекций Вольфа было применение, где это возможно, математического метода, что вносило точность и ясность в изложение предмета. Это особенно относилось к физике.

В XVIII в. философия Вольфа была очень популярна, но в XIX в. о ней либо уже забыли, либо отзывались отрицательно. Людвиг Фейербах (1804—1872), защищая Вольфа, говорил его хулителям: «Вы, с презрением произносящие имя Вольфа, можете ли похвалиться его основательным, всеобъемлющим знанием, его чистою, неистощимою любовью к науке и истине, его самоотвержением, с которым он нисходил до жалкого уровня своих современников, чтобы внести луч света в тяжелые головы немцев». [М. И. Сухомлинов, ук. соч., стр. 127-165.] Своим моральным обликом, своей эрудицией, своими свободолюбивыми по тем временам взглядами Вольф резко выделялся на фоне современной ему немецкой действительности. Весьма выразительно обрисовал Фридрих Энгельс тогдашнее жалкое хозяйственное и моральное состояние Германии, которая представляла одну из наиболее отсталых стран Европы. В письме к редактору английской газеты «Северная звезда» Энгельс так писал в 1845 г. о положении Германии:

«...князья, проводившие время только в наслаждениях и дебоше, разрешали всякий произвол своим министрам и правительственным чиновникам, которые могли, таким образом. топтать ногами несчастный народ, не боясь наказания, при одном только условии наполнения казны своих господ и доставления им неистощимого запаса красивых женщин для их гарема. Дворянство . . . обыкновенно относилось к народу с большим пренебрежением, чем к собакам, и выжимало возможно больше денег из труда своих крепостных, ибо рабство было тогда обычным делом в Германии . . . средние классы Германии (алчные к деньгам буржуа)... знали, что Германия — только навозная куча, но они хорошо чувствовали себя в этой грязи, потому что сами были навозом и чувствовали себя в тепле, окруженные навозом.. . Это была одна гниющая и разлагающаяся масса. Никто не чувствовал себя хорошо. Ремесло, торговля, промышленность и земледелие были доведены до самых ничтожных размеров. Крестьяне, торговцы и ремесленники испытывали двойной гнет: кровожадного правительства и плохого состояния торговли. . . Все прогнило, колебалось, готово было рухнуть. . . Единственную надежду на лучшие времена видели в литературе». [Ф. Э н г е л ь с. Положение Германии (письмо первое редактору «Northern Star», 1845, 25 Oktober, № 415); см.: К.Маркс и Ф.Энгельс. Исследования и статьи (1845-1848). М.-Л., т. V, 1929, стр. 5 сл.]

Жизнь немецкого студенчества первой половины XVIII в., т. е. времени пребывания Ломоносова и его товарищей в Марбурге, полностью соответствовала тогдашнему состоянию общества и отличалась той же моральной беспорядочностью и грубостью. Студенты бродили шумными толпами по городу, врывались в лавки, погреба, церкви и синагоги, били окна в домах и устраивали всякие скандалы и драки. Споры и недоразумения они часто разрешали дуэлями. В цитированном ранее сочинении М.И.Сухомлинов дает выписку из летописи Марбургского университета, посвященную описанию праздника в связи с двухсотлетним его юбилеем: «В зале обедало около пятисот человек; господа студенты веселились вдоволь, но не произошло ни малейшего несчастья, ни даже беспорядка, за исключением только того, что все стаканы, бутылки, столы, скамьи и окна были разбиты вдребезги, что сделало убытку на двести талеров». [М. И. Сухомлинов, ук. соч., стр. 121-115.]

Таково было немецкое общество, такова была студенческая среда, которые окружали Ломоносова во время его пребывания за границей. После суровой обстановки, царившей в Славяно-греко-латинской академии, где он провел несколько лет, Ломоносову трудно было остаться совершенно безучастным к атмосфере немецкого университета, в которую он попал в Марбурге. Его биографы отмечают, что и он принимал некоторое участие в кутежах вместе с немецкими студентами. Однако это не мешало ему прилежно заниматься наукой. [Б.Н.Меншуткин. Жизнеописание Михаила Васильевича Ломоносова. Изд. 3-е, под ред. С.И.Вавилова и Л.Б.Модзалевского, М.-Л., 1947, стр. 30-31.]

Весьма строгое и трудовое воспитание, которое он получил в доме своего отца, рыбака-помора, и юношеская страсть к приобретению знаний предохраняли Ломоносова от влияния разлагающей обстановки, окружавшей его за границей.

Он с особенным увлечением слушал лекции Вольфа, которые нравились ему новизной взглядов и широтой обобщений, Ломоносов до конца дней своих сохранил большое уважение к профессору Вольфу и его философским взглядам, хотя их и не разделял. В этом отношении интересно упомянуть о письме Ломоносова, относящемуся к 12 (23) февраля 1754г., к Леонарду Эйлеру. Рассказав Эйлеру о своих работах над цветными стеклами, которыми он занимался последние годы перед этим, Ломоносов далее останавливается на учении о монадах и о том, что оно может быть до основания уничтожено его, Ломоносова, доказательствами. Но он боится «опечалить горечью духа старость мужу», благодеяния которого по отношению к себе он не может забыть; иначе он не побоялся бы «раздражить по всей Германии шершней-монадистов». Вольф, о котором упоминает с почтением Ломоносов, был еще жив в то время и находился в Галле.

В «Краткой истории о поведении академической канцелярии» (1764 г.) Ломоносов называл Вольфа своим «благодетелем» и «учителем». [П. Билярский. Материалы для биографии Ломоносова. СПб., 1865, стр. 055.] Занятия Ломоносова в Марбурге были по заслугам отмечены Вольфом. 9 (20) июля 1739 г. последний, состоя проректором Марбургской Академии, так отзывался о Ломоносове: «Молодой человек с прекрасными способностями, Михаиле Ломоносов со времени прибытия в Марбург прилежно посещал мои лекции математики и философии, а преимущественно физики, и с особенной любовью старался приобретать основательные познания [в буквальном переводе с латинского: «. . . удивительно восхищался основательнейшей наукой»]. [А. К у н и к. Сборник материалов для истории императорской Академии Наук в XVIII в., ч. II. СПб., 1865, стр. 301-302.] Нисколько не сомневаюсь, что если он с таким же прилежанием будет продолжать свои занятия, то он со временем, по возвращении в отечество, может принести пользу государству, чего от души и желаю».

Там» же, в Марбурге, Ломоносов с января 1737 г. слушал лекции по теоретической химии у некоего профессора Ю. Г. Дуйзинга. Этот человек, имевший медицинское образование и неизвестный в научном мире, преподавал химию по учебнику Тейхмейера «Institutiones Chymiae». В рапорте от 14 (25) марта 1738 г. Ломоносов и его товарищи сообщали в Петербург, что они уже закончили слушать лекции Дуйзинга. В июле 1739 г. последний выдал Ломоносову свидетельство, в котором говорилось, что «весьма достойный и даровитый юноша Михаил Ломоносов, студент философии, ... с неутомимым прилежанием слушал лекции химии, читанные мною в течение 1737 года и . . ., по моему убеждению, он извлек из них немалую пользу, в том я, согласно желанию его, сим свидетельствую. В Марбурге, июля 18 дня 1739 года».

Дуйзинг не оставил в жизни Ломоносова никакого следа. Это и неудивительно. Едва ли занятия под руководством Дуйзинга могли расширить научный горизонт Ломоносова в области химии. Дуйзинг был обыкновенным рядовым лектором, излагавшим химию по учебникам для медиков, лишенным какой-либо самостоятельности, самобытности в науке.

Трехлетнее пребывание Ломоносова в Марбурге дало ему разнообразные познания в области естественных наук. Он стал высокообразованным человеком и находился на уровне последних достижений современной ему науки. В Марбурге Ломоносов расширил теоретическую подготовку в области гуманитарных и естественных наук, создал основу для освоения технического прикладного знания. Предстояло дальнейшее обучение во Фрейберге, который представлял собой центр металлургической промышленности. Рудники и металлургические установки в Саксонии с XVI в. считались хорошей школой горного и металлургического дела. Недаром еще в 1706 г. Петр I отправил туда большое число русских молодых людей для изучения этих производств; такие посылки для обучения продолжались от времени до времени и до Ломоносова. Обучение во Фрейберге во времена Ломоносова велось у отдельных специалистов частным образом, с оплатой по соглашению, так как фрейбергская горная академия была основана позднее, в 1765 г.

Ломоносов со своими товарищами прибыл во Фрейберг 25 июля 1739 г.; здесь им предстояло заниматься под руководством Иоганна Фридриха Генкеля. Последнему было уже 60 лет, когда русские студенты встретились с ним. Будучи по образованию медиком и занимаясь сначала врачебной деятельностью, он заинтересовался также рудным делом и металлургией.

Принявшись за изучение химии, минералогии и металлургии, он приобрел познания в этих науках и вскоре сделался известным как преподаватель химии, минералогии и металлургии. Он вел практические занятия со слушателями, показывая различные опыты. Металлургия излагалась им как приложение к химии. Интересна характеристика Генкеля, данная В. И. Вернадским в статье «О значении трудов М. В. Ломоносова в минералогии и геологии». [Цит. по: Б. Н. М е н ш у т к и н. Труды М. В. Ломоносова по физике и химии. М.-Л., 1936, стр. 38.]

«Генкель был химик старого склада, без следа оригинальной мысли, сделавший, однако, ряд верных частных наблюдений, выросший на практической школе пробирера и металлурга . . . Огромная масса его наблюдений, опытность в отдельных практических вопросах, соединенная с суеверием ученого ремесленника, полное непонимание всего нового или возвышающегося над обычным — таковы характерные черты его научных работ. Из Марбурга Ломоносов как бы попал в среду, которая была живой 50 лет назад, и от интересов боевого, нового, передового течения в умственной жизни Германии он сразу окунулся в затхлую атмосферу ученого ремесленника, давно ушедшего от научной работы».

В письме к Шумахеру от 16 ноября 1740 г. Ломоносов сообщал о приемах преподавания, применявшихся Генкелем, и дал некоторую оценку его как преподавателя и ученого. Большая часть опытов Генкеля «ради его неловкости не удавались; в то же время он всю разумную философию презирал, — писал Ломоносов. — Я же не хотел бы променять на него свои, хотя и малые, но основательные знания, и не вижу причины, почему мне его почитать своею путеводною звездою и единственным своим спасением. Самые обыкновенные процессы, о которых почти во всех химических книжках говорится, он держит в секрете и сообщает их неохотно; горному же искусству гораздо лучше можно обучиться у любого штейгера, который всю жизнь свою в рудниках проводит, нежели у него. Естественную историю нельзя научить в кабинете г. Генкеля, из его шкапов и ящичков; нужно самому в разных рудниках побывать и сравнить ситуацию различных мест, свойства гор и почвы и взаимное отношение находящихся в них минералов».

Этот торгаш от науки, человек, алчный к деньгам, знавший преимущественно отдельные практические рецепты и ремесленные навыки, конечно, представлял собою прямую противоположность Вольфу, вовсе не похожему на обычных немецких ученых того времени. Неудивительно, что его поведение как преподавателя и человека быстро вызвало душевный протест у Ломоносова. Недолго пробыл Ломоносов во Фрейберге. Разочаровавшись в Генкеле, он уехал в мае 1740 г., т. е. не прожив там даже полного года. Однако он успел побывать на рудниках и заводах, ознакомиться с рудным делом, приемами выплавки металлов из руд, пройти курс химии и пробирного искусства. Рамки генкелевской аудитории были тесны для Ломоносова; он быстро усвоил научные методы, приемы Генкеля и убедился в узости, ограниченности его знаний. Попытки Ломоносова высказывать свои взгляды встретили протест со стороны Генкеля и повели к разрыву.

8 июня 1741 г. Ломоносов вернулся в Петербург. Он приехал с вполне сложившимися взглядами на задачи ученого, на науку, на главный предмет своей профессии — химию.

Нельзя отрицать того, что на формировании отдельных взглядов Ломоносова сказалось его пребывание в Германии. Лекции, которые он слушал в Марбурге и Фрейберге, люди, которых он встречал и с которыми он имел общение в течение почти пяти лет, — та морально-политическая среда, которая окружала его, — все это так или иначе сказалось на выработке его мировоззрения. Нет никакого сомнения в том, что дух торгашества и наживы, которого не были лишены рядовые ученые Германии вместе с Генкелем, не мог не вызвать глубокого душевного протеста у Ломоносова. Алчность, продажность, раболепие перед «сильными мира сего», столь чуждые психологии Ломоносова и столь обычные для рядового немецкого ученого, должны были породить у него отвращение.

Вместо преклонения перед «иностранщиной», чем страдали иногда некоторые русские ученые после Ломоносова и что Юрий Крижанич назвал еще в XVII в. «чужебесием», у него выработалось совершенно трезвое и здоровое отношение к тому, что делалось за границей. Он видел ее не со страниц газет и не по красивым картинкам из журналов; он не мог идеализировать ее, ибо сам прожил долго в гуще иностранного, немецкого быта и хорошо знал его; он лично мог убедиться, чему нужно было учиться русским людям за границей и что, напротив, недостойно их внимания. Ломоносов был слишком самостоятелен и намного выше тех, кто в большинстве своем окружал его в Германии; поэтому он смотрел на все своими глазами и установил свое собственное отношение к окружавшей действительности.

Что касается науки и ее задач, то Ломоносов мог видеть в ней два главных типичных направления, с которыми он познакомился за границей. Вольф, которого он глубоко уважал как человека и как ученого, но философия которого была чужда Ломоносову, принадлежал к числу теоретиков-«эклектиков» и представителей отвлеченной науки; Ломоносов восхищался широкими обобщениями Вольфа, но не мог не понимать их беспочвенности и нереальности. Ломоносов ощущал необходимость философии, но он также понимал, что одних умозрительных построений мало: нужен опыт, нужна материальная основа для них.

Генкель, как уже упоминалось ранее, представлял собой прямую противоположность Вольфу. Далекий от широкого, обобщающего мышления, Генкель был сугубым практиком-«рецептером», ремесленником от науки. Он был тем «архивариусом фактов», о ком так хорошо говорил И.П.Павлов, обращаясь к советской молодежи. Он экспериментировал, наблюдал и оставался только у «поверхности фактов». Убогость его мышления была быстро разгадана Ломоносовым.

Но в работе Генкеля было и нечто ценное и важное для науки, чего недоставало Вольфу: факты, наблюдения, «экспериментальный материал». Находясь еще на студенческой скамье в Марбургском университете и слушая лекции Вольфа, Ломоносов чувствовал, что как ни «совершенно крыло птицы», но оно не поднимет ее ввысь, не опираясь на воздух. «Факты — это воздух ученого», без которых никогда нельзя взлететь; без них «теории — пустые потуги» (И.П.Павлов). Ломоносов, прекрасно понимая значение теории и практики для деятельности ученого, видел, что Вольфу нехватает опыта, фактов, а Генкелю — теорий. Вывод был очевидный: наука требует сочетания того и другого.

В своем «Слове о происхождении света, новую теорию о цветах представляющем, июля 1 дня 1756 года говоренном» Ломоносов снова вернулся к вопросу об отношении между фактами, экспериментами и их обобщениями.

«Для чего, — говорил он, — толь многие учинены опыты в физике и химии? Для чего толь великих мужей были труды и жизни опасные испытания? Для того ли только, чтобы, собрав великое множество разных вещей и материй в беспорядочную кучу, глядеть и удивляться их множеству, не размышляя о их расположении и приведении в порядок». [Там же, стр. 222-223.]

Вскоре после возвращения из-за границы Ломоносов пишет «Элементы математической химии». В них он совершенно отчетливо высказывает свои взгляды на задачи науки, на необходимость сочетания теории и практики. Приведем некоторые выдержки из этой первой книги Ломоносова, посвященной химии, в которой отразилось его научное мировоззрение.

«§ 4. Определение II. Практическая часть химии состоит в историческом познании изменений составного тела.

«§ 6. Определение III. Теоретическая часть химии состоит в философском познании изменений составного тела..

«§ 9. Определение V. Химик-практик обладает историческим познанием изменений, совершающихся в составном теле.

«§ 12. Теорема I. Истинный химик должен быть теоретиком и практиком.

«§ 13. Присовокупление I. Истинный химик, следовательно, должен всегда быть философом.

§ 14. Присовокупление II. Занимающиеся одной практикой не истинные химики.

«§ 15. Присовокупление III. И те, которые занимаются одними теоретическими соображениями, не могут считаться настоящими химиками». [Труды Ломоносова в области естественно-исторических наук. СПб., 1911. - М. В.Ломоносов. Элементы математической химии. Введение. 1741, стр. 6-8.]

В теореме I (§ 12) Ломоносов сформулировал свой взгляд на науку: она складывается из теории и практики. Одна без другой неполноценна. Истинным химиком, т. е. человеком науки, не может быть назван практик. Ломоносов видел Генкеля, который погружен был в опыты, в практику, но не обобщал философски свои наблюдения, не мог возвыситься над ними. Истинный химик должен быть «философом»: уметь понимать и истолковать явления, не находиться во власти фактов. И, напротив, чистые теоретики — также не настоящие химики.

Мысль о том, что «наука рождается из практики», была знакома Ломоносову, и он руководствовался ею на протяжении всей своей научной деятельности. Его занятия теоретическими вопросами, с одной стороны, и его лабораторная и технологическая работа, с другой стороны, были для него одинаково ценны; он не мог рассматривать их раздельно. Они взаимно дополняли друг друга. Если окинуть взглядом всю его многогранную и разнообразную деятельность, то везде н всегда, на протяжении всей его жизни он придерживается этой своей формулы: «истинный химик должен быть теоретиком и практиком». Без этой формулы нельзя понять его научную деятельность, его планы, его взгляды, его отношение к действительности.

В некоторых кругах наших ученых встречалась в свое время недооценка или, вернее, недопонимание его работы в области технической — прикладной химии, возникшее, может быть, из-за того, что многие из рукописей Ломоносова были еще не известны. Так, например, П. И. Вальден в своей речи, произнесенной на торжественном собрании Академии Наук 8 ноября (ст. ст.) 1911 г. в память 200-летия со дня рождения Ломоносова, отрицательно охарактеризовал эту работу Ломоносова, называя ее изменой «научным идеалам». П. И. Вальден говорил так: «Переселившись в 1749 г. в новую лабораторию, Ломоносов, однако, не приступает к решению намеченных задач: он как бы забывает свои научные идеалы, превращаясь в заурядного практика, усердно изучающего приготовление окрашенных стекол и мозаичных картин. С научной точки зрения подобные его опыты представляют крупную трату драгоценного времени — трех, четырех лет его жизни. Для психологии Ломоносова такое отношение весьма замечательно».; Немного далее в той же речи П. И. Вальден продолжал: ¦ «В своих химических исследованиях (например о светлости металлов, о действии химических растворителей, о селитре, об окрашенных стеклах, о фарфоре) Ломоносов оказался или приверженцем существующих в это время взглядов, или подражателем методов и вопросов, предложенных другими исследователями-химиками». [П.И.Вальден. М.В.Ломоносов как химик. Наука и жизнь ч. II. П., 1919, стр. 5, 6.]

!

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРВАЯ НАУЧНАЯ ХИМИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ В РОССИИ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЛАБОРАТОРНАЯ РАБОТА ПО ФАРФОРУ

ГЛАВА ПЯТАЯ. ФАБРИКА В УСТЬ-РУДИЦАХ

(Последние исправления - 14.12.2001)