Технохимическое ремесло и 'рациональная' алхимия в Европе

'Теория' и 'эксперимент' в познании вещества

'Трансмутация' алхимических начал

Платон и Аристотель в средние века

Анимистический и технохимический аспекты алхимии

Элементаризм и атомизм

Контуры химической картины мира ('теория', 'эксперимент', практика) ..............................................246

Арабская химия — тот видимый источник, из которого черпали европейские алхимики начиная с XII—XIII вв. Алхимические тексты VII—XI вв. до нас не дошли. В контексте католического предания алхимические термины, заземленные у арабов, вновь обретают черты былой духовности, притягивая многообразные знания оперирования с веществом. Это одно из объяснений возникновения европейской алхимии.

Правда, был и иной путь проникновения александрийской алхимии в Европу: знакомство с александрийскими текстами, сохранявшимися почти тысячу лет в библиотеках италийских монастырей. Но эта возможность осуществилась лишь частично.

Главное же состоит в том, что алхимия, приобретшая в XIII— XIV вв. двойственный: с одной стороны — рациональный, почти химический, с другой — духовный, «физико-мистический» лик, обязана этой метаморфозе трансформирующим друг друга влияниям технохимии, собственно алхимии и неоплатонических умозрений, начавшихся еще во времена эллинизма. «Химия» арабов и тексты ранних алхимиков, пришедшие в Европу через Италию, первоначально были восприняты как побудительный импульс к достижению заманчивой цели. Но лишь в собственном опыте европейских алхимиков — рукотворном и умозрительном — они приобрели поучительную наглядность и обрели статус знания.

ТЕХНОХИМИЧЕСКОЕ РЕМЕСЛО И «РАЦИОНАЛЬНАЯ» АЛХИМИЯ В ЕВРОПЕ

Европейская алхимия в средние века (XIII—XV вв.) может быть охарактеризована как «физико-мистическая» пора в ее истории.

А началось все с переводов, а также с прочтения арабских и александрийских текстов. В трактатах «Книга огней Марка Грека» (1250 г., Константинополь), «Ключ красильного искусства» (X в., библиотека Св. Марка в Венеции), семидесяти алхимических рукописях латинских переводов с арабского (XII—XIII вв.), «Книге композиции алхимии» (середина XII в., в переводе с арабского Роберта из Честера)*(* Одна из первых алхимических книг, переведенная с арабского языка на латинский.) содержатся сведения о византийском химическом ремесле.

Альберта Великого (XIII в.) считают автором «Пяти книг о металлах и минералах», «Книжицы об алхимии», а также приписывают этому знаменитому энциклопедисту средневековья около десяти других алхимических трактатов [21; 1, т. 4, с. 809—862].

Роджеру Бэкону (XIII в.) приписывают авторство трактата «Умозрительная алхимия» (или «Зеркало алхимии») [22, 23].

Сочинения салернского врача и алхимика Арнольда из Виллановы (XIII—XIV в.): «Розарий философов», «О ядах», «О противоядиях» и др. [2, т. I, с. 662—706] — также алхимического или химико-фармацевтического содержания. Это «боговдохновенная» алхимия, не чурающаяся практического дела. Арнольд описывает, например, способ получения и перегонки виноградного вина (aqua vita).

Раймонда Луллия (XIII—XIV в.) считают автором «Завещания», «Свода правил, или путеводителя по алхимии», «Опытов» и др. [2, т. 1, с. 707—910]*(* Скорее всего это псевдо-Луллиевы апокрифические сочинения.). Он получил винный камень (tartar), поташ из растительной золы, осуществил перегонку мочи, очистку винного спирта, выделил некоторые эфирные масла, приготовил мастику из белка и извести, «белую ртуть» (сулему).

«Книга двенадцати врат» Джорджа Рипли (XV в.) — энциклопедия алхимического оперирования [2, т. 2, с. 275—284].

О «Сумме совершенств» Псевдо-Джабира, или Гебера, мы уже говорили. Пафос этого текста — субстанционализация качеств-начал. Отсюда и подчеркнутая вещественность этого сочинения, содержащего описания сильных кислот-растворителей (азотной кислоты — aqua fortis и царской водки — aqua regis), а также некоторых процедур по обработке веществ.

С именем полулегендарного Василия Валентина (XV или XVI в.) связывают следующие тексты: «Триумфальная колесница антимония», «О великом камне древних мудрецов», «Последнее завещание», «Раскрытие тайных приемов», «Книга двенадцати ключей» и др. [24; 2, т. 2, с. 409—422]. Мистический характер этих текстов очевиден. Но если александрийская алхимия принципиально нерезультативна, то алхимия даже одного из самых мистических и мистифицированных адептов алхимии — Василия Валентина, этого «могущественного царя», направлена на результат, воплощенный в конкретные химические достижения. Им впервые получена соляная кислота (spiritus sails) нагреванием поваренной соли с кристаллическим железным купоросом; изучено ее действие на металлы и окислы. Азотная кислота, царская водка и «купоросное масло» (серная кислота) для Василия Валентина - вещи обычные. Им впервые описана сурьма, способ ее получения из сурьмяного блеска (сернистая сурьма), изучены соединения сурьмы (например, «сурьмяное масло», или хлористая сурьма, обладающая целительной силой) [25]. Василий Валентин описывает также нашатырь (sal ammoniacum, или sal armeniacum - армянская соль), сулему, другие соли ртути, соединения цинка, олова, свинца, кобальта. Замечательно наблюдение Василия Валентина над взаимодействием спирта и кислоты с образованием эфиров («услащение кислот»).

Это было время расцвета алхимии* {*Николай Лангле-Дюфренуа (XVIII в.) в «Истории герметической философии» перечисляет 2500 алхимических трактатов, принадлежащих 900 авторам [26].}. Обратим внимание лишь на практические, нашедшие спрос достижения в области средневековой техники, в том числе и на те из них, которые не имеют прямого касательства к собственно химическому ремеслу.

В XI в. уже умеют изготовлять листовое стекло, совершенствуют технику литья металлов. В 1150 г. начинается производство кирпича. 1250-1260-е годы ознаменованы открытием и описанием купоросов; описан мышьяк и его соединения (Альберт Великий); изучается горение в закрытых сосудах (Роджер Бэкон). Описание углекислого аммония и сернистых соединений ртути (Раймонд Луллий) относят к 1270 г. В 1280 г. Арнольд в трактате «De vinis» описывает способ получения «эфирного масла». В 1290 г. в Ля-Шапелье открылась первая фабрика стекла. В 1313 г. предлагают первую в Европе рецептуру пороха (приписывается монаху Бертольду Шварцу). К 1330 г. уже умеют резать стекло, придавая ему различную форму. А к 1354 г. осваивается техника производства металлических обшивок судов. В 1378 г. появляются железные ядра для пушек. В 1380 г. Исаак Голланд описывает хлористый кальций. Штромер (1360 г., Нюрнберг) совершенствует производство бумаги. 1405 год памятен изготовлением первого снаряда и первой гранаты (Конрад Кайзер). В 1450 г. начата добыча меди и медное питье в Германии. Прибавим к этому знание реакции нейтрализации минеральных кислот, киновари, окислов железа («мертвая голова»), «царской водки», сурьмы и ее солей, осаждение серебра из азотнокислых серебряных растворов медью и ртутью, представление о твердой природе солей, начатки стехиометрии. Все это приходится главным образом на XII-XV вв., если не считать арабских «предвосхищений». Но и этот список тоже не полный.

Существенная часть перечисленного обязана своим рождением и жизнью технохимикам-ремесленникам. Однако только включение практической технохимической деятельности в контекст алхимического умозрения придает традиционному изустному реценту статус осмысленного технохимического умения. В ином случае вся технохимия - лишь собрание рецептов, хотя и полезных, хотя и завершающихся уникальной (не серийной!) вещью. Здесь-то и уместно обратиться к собственно ремесленной химии, сосуществующей с алхимией в те же самые времена. В XIII в. совершенствуется техника добычи и переработки руд, осваивается техника изготовления сплавов. В XIV в. изобретают доменный процесс, разрабатывают способы получения сурьмы, висмута, цинка, кобальта, методы добычи золота и серебра, технику их очистки. Успешно развиваются горное дело и металлургия (начиная с Х в., Саксония). В XIII в. совершенствуется техника взвешивания; осваиваются приемы пробирного искусства. Красильщики умеют извлекать красящие вещества из красящих растений, расширяется ввоз красителей из Азии, широко применяются химикалии в крашении тканей, совершенствуется техника приготовления красок. Эти достижения по-прежнему фиксируются в рецептурных сборниках. Изготовление цветных венецианских стекол (XI в.); изобретение огнестрельного оружия (XIII-XIV вв.) - технические достижения этих веков. Разрабатываются пиротехнические составы (на основе пороха и селитры). Усовершенствуется техника добычи селитры. Достигнуты определенные успехи в ремесле лекарственного врачевания. Но и эти результаты записываются только в рецептурных сводах.

Предписания для практического дела, пропущенные через алхимию, обретают универсальность осмысленного регламента. Между тем рукотворный опыт, хотя и представляет для алхимика лишь видимость (правда, обязательную), становится и самостоятельной целью, содержательным фрагментом деятельности именно в XII-XV вв. Кое-что все еще остается непереработанным и выглядит чужеродным вторжением грубого завитка ремесленного рецепта в тонкую ткань алхимических умозрений.

Обратимся теперь лишь к тем местам в текстах, которые предписывают алхимику рекомендации непосредственного технохимического дела.

Чем греть? - спрашивает алхимик. - Огнем, но только определенным образом приготовленным. Апокрифический алхимик Марк Антоний: «К чему служит сильное пламя и чем оно возбуждаемо? Мудрецы никогда не употребляют для огня ни уголья, ни дерево» [27, № 6, с. 9]. Первое обобщение: что сжигать, чем топить. Но что топить? - Специальные печи, пригодные в практике всех алхимиков. Это атанор* {* Атанор - печь для непрерывного нагревания при постоянной температуре; как бы печь-термостат.}, типовая печь, конструкция и регламент кладки которой раз и навсегда отработаны и уже как бы стандартизованы. Но именно эта «определенность» конструкции предполагает изменения, поскольку есть что изменять. Постепенно универсальный мастер и универсальный рецепт уступают место безымянному инженеру и химико-технологической - тоже безымянной - регламентированной инструкции.

Типовой алхимический атанор состоит из трех разборных частей: нагреватель с дырочками для воздуха, колбо-(яйце-)держатель, отражатель. В «Немой книге» - «Liber mutus» (XVII в.) изображен атанор несколько иной формы - в виде зубчатой башни [2, т. 1, с. 938 и сл.]. Горн - разновидность атанора. Это два соединенных горна, в одном из которых огонь, в другом - нагреваемые газы.

Огонь сопровождает опытные операции. Греческое aўtanatoz - неумирающий, закрепленное в печи по имени атанор, увековечивает это обстоятельство. Видовое разнообразие огня не отменяет вековечное свойство негаснущего огня - греть. В качестве теплоагента применяют горячую золу, смешанную с сырым песком, - алхимическую купель, «сырой огонь». Был еще и сверхъестественный (или искусственный) огонь: теплота растворения в сильных кислотах. Огонь естественный, или обыкновенный, связывался с горящим льняным фитилем масляной лампы. Интенсивность нагревания регулировали числом и величиной фитилей. Способ нагревания определяется целью получения философского камня, поэтому большинство регламентации относится к нему. Арабская химия, номинативно усваивая идею алхимического медиатора, воздействует на него реальным огнем. Калид сообщает: «когда камень закончен, частицу его кладут на плиту, докрасна раскаленную.. » [2, т. 2, с. 189-190].

Западная алхимия знает иное: технохимическая практика метафизируется, достигая обобщающего (и потому не вполне практического) уровня. Дж.Рипли запрещает сильно нагревать сосуд. Нагревают его так, чтобы всегда можно было бы к нему прикоснуться, не обжигаясь. Греть его надо так, покуда не растворится то, что следует растворить [там же, с. 275 и ел.]. Николай Гапелий (XVI-XVII в.) учит сделать сначала огонь слабым, только на 4 фитильные нитки, покуда материя не почернеет. Затем надо прибавить еще ниток, чтобы было всего 14. Материя начнет «маяться», делаясь серой. Наконец, следует положить 24 нитки, дабы проступила совершенная белизна [1, т. 4, с. 327-332]. Адепты алхимии рекомендуют наблюдать огонь, следить за градусами «огня», чтобы первая степень тепла была февральскою, т. е. равно температуре февральского солнца*. {* Есть, впрочем, иная версия о первой степени огня: Мария-еврейка советует делать огонь таким, чтобы его жар соответствовал жару июня или июля. Согласно египетскому источнику, огонь Египта I степени соответствует температуре июня на солнце в этих краях (60-70° С).} Практическое наблюдение над огнем завершается следующим обобщением:

В ч е м греть? Это алхимическая (технохимическая) посуда. Случайно найденная ремесленником, она осмысливается (и, следовательно, тоже стандартизуется) в алхимии. Это не значит, конечно, что алхимик не создавал собственный реквизит, но тогда он пребывал уже в ремесленной ипостаси. Для закупоривания сосуда («печать Гермеса») нужно накалить горло колбы и отрезать его ножницами; размягчить горло и сжать его; вновь нагреть, вставить стеклянную пробку и залить расплавленным стеклом [там же, с. 7]. Филалет (первая половина XVII в.) предлагает использовать стеклянный яйцевидной формы вместительный сосуд - на одну унцию дистиллированной воды [2, т. 2, с. 661-6751. Андрей Либавий (вторая половина XVI в.) сообщает: одни пользуются сосудами стеклянными, яйцевидными или шарообразными. Другие предпочитают форму горшка. Они берут сосуд, короткое горло которого проходит во чрево другого сосуда, служащего крышкой. Потом их замазывают («куб со шлемом») [27, № 6, с. 7].

Теперь же в «регламентированных» сосудах, обогреваемых «регламентированным» огнем, алхимик восходит по «регламентированным» ступеням совершенствования вещества. Частный опыт практического химика становится универсальным, писаным (не изустным!) опытом алхимика. Сумма-компендиум вместо простой арифметической суммы частных рецептов. Утверждается регламентация химико-технологических, хотя все еще алхимических, процедур трансмутации.

Неукоснительность регламента сочетается с осмысленностью его изменений. Почти химическая технология: осаждение, очищение, отделение газов или паров, кристаллизация. Привнесение обобщающего смысла в каждый из частных фрагментов алхимического дела завершается столь же общими алхимическими (уже не ремесленными) рецептурами, способными в дальнейшем включиться в новую химию, составить эту химию, вызревавшую в герметической реторте приземленных умозрений. Гебер в «Книге о печах»: Луна, предназначенная для белого эликсира, приготовляется посредством растворения Луны в едкой водке (по-видимому, «крепкой», т.е. азотной, кислоте.- Авт.) [19, т. 1, с. 339]. Это и есть способ получения лаписа; способ, лишенный уникальной единственности,- так сказать, на все случаи жизни. Артефий наставляет: водка, или первичный меркурий, горячий уксус, растворяет все, что только может быть растворено и превращено в жидкость. Она весомая и липкая. Растворяя все тела, она переводит их в первичную материю - в серу и ртуть. Если положить в эту водку любой металл в виде опилок и умеренно нагреть, металл растворится и превратится в липкую жидкость, более тяжелую, нежели до растворения, и примет совершенный цвет [2, т. 1, с. 503- 508; 27, № 5, с. 13]. Речь идет здесь, по-видимому, о царской водке как универсальном растворителе, хотя термины как будто намекают на иное. Но термины в алхимии сбивчивы, многозначны. Хотя и назван любой металл, Артефий имеет в виду совершенно определенный металл, а именно золото, которое, растворяясь в царской водке, дает раствор треххлористого золота золотисто-желтого цвета (раствор треххлористого золота - вещество, более тяжелое, нежели само золото). Но именно золото «состоит из серы и ртути» в наиболее совершенных своих состояниях. Это растворение и есть приготовление исходных составляющих камня. Универсализация прикладного знания; универсализация, состоявшаяся в рамках и под воздействием теоретических доктрин алхимии. Алхимик рекомендует прогнать золото через царский цемент* или сурьму {* Согласно П. Ж. Макеру (XVIII в.), например, состав царского цемента такой: 14 частей толченого кирпича, 1 часть прокаленного медного купороса и 1 часть поваренной соли. Далее эту смесь разводят в воде или моче, делая тестообразный замес. Переложив слоями золото и цемент, помещают эту композицию в плавильный тигель и нагревают. Примеси, содержащиеся в золоте, адсорбируются цементными прослойками [28, т. 1, с. 340-341].}. Так практикующий алхимик освобождает золото от примесей. Это - правило, почти научно обоснованное. Джордж Рипли предписывает приготовленное жидкое тело влить в водку, причем, будучи легче водки, тело будет над нею. Высота слоя вливаемого вещества должна быть равна 1/2 дюйма. Водка вскипает, ибо это тело есть известь. Причем вскипит без воздействия внешнего огня. «Затвердеет, окаменеет, словно лед какой» [2, т. 2, с. 275-284]. Это - не что иное, как гашение извести. Метафизический смысл в этом фрагменте скрыт, зато эмпирическое наблюдение увековечено и считается воспроизводимым.

Амальгамирование, функциональная технохимическая имитирующая операция, входит в алхимию тоже как священное искусство. Первое в средние века получение амальгамы традиция приписывает Фоме Аквинскому (XIII в.), который советует взять две части Сатурна (свинца), чтобы совершить дело Солнца, или же взять две части Юпитера (олова) для сходной цели, т. е. для дела серебра. Затем он же рекомендует прибавить третью часть ртути, чтобы образовать амальгаму [29, № 6, с. 78]. Золото и свинец; серебро и олово. Их «смешение» со ртутью-это и поныне пригодный способ (и принцип) получения амальгамы. Изготовление амальгам унифицировано и приобрело статус воспроизводимого опыта, воспринимаемого как закономерность. Иоанн Исаак Голланд (XV- XVI в.) предписывает: «Возьми, во имя Господа Иисуса Христа, столько солнца, сколько тебе угодно, сделай амальгаму из 1 части ртути, куда положи и солнца, и дай ртути выкуриться на малом жару...» * [30, с. 571] {* Рецепт в целом посвящен очистке золота и серебра. Приготовление же амальгамы описано в рецепте между прочим.}. Между тем общность рецепта не упраздняет уникальный характер текста: «Се рецепт, найденный в сундуке, замазанном в стене. Был продан за великие деньги, изведан самим делом на опыте и от искусных в алхимии одобрен, что и по делу - оказывается. Того ради остерегайтесь открыть толикой важности секрет жадным и надменным людям, также и тем, кои не суть дети философии» [там же]. Особенно устойчивы в алхимии рецепты основополагающие, предписывающие фундаментальные процедуры (приведение вещества к первоматерии - к ее составляющим - ртути и сере). Эти рецепты универсальны и предписывают операции, закономерно происходящие с веществом; описывают рукотворно воспроизведенные химические события. Вот, например, рецепт того же Голланда, близкий рецептам Гебера и Артефия: «Се рецепт добывания ртути из всех металлов. Ежели хочешь добывать меркурий из Луны, то сделай наперед крепкую воду (вероятно, царскую водку.- Авт.) из купороса и серы** {** Царскую водку получали взаимодействием кристаллогидратов сульфатов меди или железа с селитрой, содержащей хлористый натрий; при нагревании летучие кислоты отгонялись. Здесь «сера» - смесь солей.}, взявши их поровну. Сольвируй Луну обыкновенным образом, дай осесть в простой воде, вымой известь (хлористое серебро.- Авт.) в чистой воде, высуши, положи в сосуд плоскодонный и поставь в печь кальцинироваться (прокаливаться.- Авт.) в умеренную теплоту, какая потребна для плавления свинца, и по прошествии 6 недель Луна откроется, и Меркурия можно будет отделить от Земли (остатки неразложившихся хлоридов.- Авт.). Подобным сему образом можешь поступить с Солнцем, с тем токмо различием, что Солнце должно стоять [в печи] около 18 недель или еще далее, прежде нежели ртуть его возможно будет отделить от Земли (твердого остатка.- Авт.) и масла (маточника.- Авт.), пребывающих завсегда вместе. Ибо Солнце - есть плотное тело, чего ради требуется, чтобы оно стояло от 30 до 40 недель, хотя бы после походило на гриб. Наконец, оно так отворится, что если 1 унцию солнечной извести (хлорного золота.- Авт.) положить в обыкновенный стеклянный сосуд, то он весь наполнится, и тогда можно ртуть («добытую» из золота.- Авт.) весьма легко сублимировать. Такожде из всех металлов добывать можешь ртуть посредством сублимации» [там же, с. 652]. Универсальность рецепта очевидна. Если забыть на время метафизическую подоснову ртути как принципа, это самая настоящая препаративная химия, хотя и с ошибками, легко обнаруживаемыми с высоты нынешних знаний. А теперь если вновь припомнить метафизический смысл принципов, то эмпирическое приготовление препаратов обретает теоретическое обоснование.

Еще один рецепт того же автора, претендующий на всеобщую воспроизводимость процедуры, одновременно показывающий особый характер медленного приращения химических знаний в границах алхимии, заимствован нами из книги: «Собрание разных достоверных химических книг, а именно Иоанна Исаака Голланда - Рука философов, о Сатурне, о растениях, минералах, Кабала, и о камне философическом с приобщением небольшого сочинения от неизвестного автора о заблуждениях алхимистов, с вырезанными из меди фигурами». Примечательно предисловие немецкого переводчика. Вот что он пишет: «Известно мне в сочинении (Иоанна Исаака Голланда.-Авт.) есьм еще одно препятствие, многих, может быть, от чтения удерживающее: оно состоит в том, что сочинитель имел в себе порок столь часто повторять все то же, что многим не токмо досадно, но даже несносно покажется; даже я сам признаться должен, что в переводе, держася подлинника, сие меня весьма много беспокоило. Но читатель должен знать, что люди бывают различных свойств и что некоторым нельзя довольно часто все то же напоминать так, что для них то мало, а что для любителей краткости много сказано; сверх того, и неприлично было бы в сочинениях славных мужей нечто переменять, а кольми паче выпускать...» [30, с. II-III]. Предисловие датировано 1667-м годом. Повторы общеизвестного поняты именно как повторы. Переводчик даже просит прощения у будущих читателей Голландовых сочинений. А вот и сам рецепт, взятый из «Иоанна Исаака Голланда Минеральной книги, содержащей в себе фигуры и описания тайных его печей и некоторых других сосудов и инструментов, о коих в других его сочинениях упоминается, с прочими весьма изящными сокрытыми тайнами»: «Теперь научу я тебя, любезный мой сын, составлять две воды, коими делают удивительные искусства; ибо без них никто не возможет добывать камня из одного Меркурия. Арнольд из Виллановы, Раймонд и Альберт Великий воду сию чувствительно поправили; поелику они беспрестанно находили в ней новые истины: Арнольд нашел, что в нее положить должно шафрана и лаписа гематитес, каждого поровну, а Раймонд говорит, что надлежит к тому употребить минеральную антимонию и вермиллон; Альберт же Великий, напротив того, приметил, что полезно бы положить жженой меди и яри веницейской (венецианской.- Авт.). Все древние философы были в сем противного мнения и делали свою крепкую водку просто из римского купоросу и селитры или же из квасцов и селитры, сие и было тому причиною, что много требовалось времени, прежде приведения в совершенство. Итак, научу я тебя приготовлению первой воды, о коей преж сего в книге о Минеральном камне упомянуто было, что она камень делает летучим, делается же следующим образом: возьми три части римского купоросу, две части минеральной антимонии, лапис гематитес, шафран марсов, жженой меди, яри веницейской и цинноберу, каждого по одной части; селитры - десять частей, иссуши так, чтобы пылилось, и перегони из того крепкую водку, сначала первые 24 часа легким жаром, а потом сильным; простудив, вынь остатки из сосуда, разотри мелко и положи опять в сосуд для перегонки; налей крепкой водки и накрой тотчас гельмою {От немецкого Helm - шлем,- Прим. ред.} и, примазавши крепко реципиент, дистиллируй по-прежнему. Сие продолжай делать до трех раз, наливай всякий раз дистиллировавшуюся воду на истертые остатки. Вода сия называется водою философов для красного цвета и на нее во многих местах в сей науке ссылаются» [1, т. 3, с. 320; 30, с. 348, 446-447].

Способы получения «крепкой водки», приписываемые Голландом Раймонду Луллию и Альберту Великому, существенно отличаются от аналогичных способов тех же адептов «герметического искусства», приводимых, например, Г.Коппом [3, т. 3, с. 225- 228]. Так, Луллий советует получать «крепкую водку» перегонкой смеси равных весовых частей «купороса, киновари и селитры». Альберт Великий, согласно тому же источнику, рекомендует рецепт Гебера: один фунт кипрского (медного) купороса, полфунта селитры и четверть фунта йеменских квасцов. В другом же сочинении, согласно Ф.Хоферу, Альберт предлагает взять две части римского купороса, две части селитры и одну часть жженых квасцов; хорошо измельчить, смешать и перегонять из стеклянной реторты [19, т. 1, с. 388].

В рецептах, на которые ссылается Голланд, имеется и селитра, иногда не называемая автором, но подразумеваемая. Указаны лишь добавки. В собственном же рецепте Голланд упоминает и селитру как основной ингредиент рецептуры.

Расшифруем некоторые названия. Минеральный (сырой) антимоний (antimonium minerale) - природная сурьмяная руда - сурьмяный блеск, смешанный с пустой породой, для освобождения от которой руду нагревали [28, т. 1, с. 165]. При этом из нее выплавлялась сернистая сурьма (температура ее плавления 550°С). Лапис гематитес (lapis haematites) - кровавик, или гематит,- одна из важнейших железных руд, состоящая преимущественно из закиси железа. Ярь веницейская - основной ацетат меди, получающийся действием уксуса на медь. Жженая медь - черная окись меди, окрашивающая стекло в зеленый или сине-зеленый цвет. Вермиллон* (vermillion) - киноварь {* Алхимики часто пользовались криптонимами: либо называли вещества выдуманными словами, либо применяли общепринятые названия в ином значении. Например, вермиллоном называли и сурик. Вероятно, именно в криптонимическом значении этот термин употреблен и в рецепте Голланда.}, тонко истертая в порошок, отчего ее цвет из темно-красного становится ярко-красным. Применяется как краска в живописи. Циннобер (cinnabaris) - киноварь. Шафран марсов - смесь окислов железа. Римский купорос - железный купорос. «Крепкая водка» (aqua fortis) - концентрированная азотная кислота. «Каменная соль» (sal petrae) - калийная селитра.

Ссылка на авторитеты (Арнольд, Раймонд, Альберт) должна ввести читателя в суть дела - как получить концентрированную азотную кислоту. У Раймонда в качестве добавки взят минеральный антимоний; у Арнольда - лапис гематитес; у Альберта - ярь веницейская; у древних философов - римский купорос. При этом и шафран марсов, и жженая медь, и вермиллон - «красящие» минеральные добавки. Таким образом, получение «крепкой водки» - первая освященная веками «экспериментальная» традиция.

Вторая традиция скрыта. Возможно, это представление о «соли» - третьей составной части металлов, наряду с ртутью и серой. Соляное основание металлов, на которое возлагалась надежда придать ртути свойство затвердевать и противостоять огню. Но прежде надо ртутьсодержащее соединение растворить в «крепкой водке». Автор идеи «соли» (sal) не назван. Им был Исаак Голланд (XIV-XV в.) [1, т. 2, с. 126-128], отец Иоанна Исаака Голланда. Традиция эта сравнительно молодая, потому и имя при ней необязательно.

Позитивная часть рецепта - произвольное смешение всех способов названных здесь адептов. Но судя по последней рецептуре, неназванное предпочтение отдано способу древних (10 частей селитры на 3 части римского купороса). Есть и отличие: опущен вермиллон (если под ним разуметь сурик), но добавлен циннобер. Дело в том, что вермиллон означал и киноварь. Устраняя возможность терминологической (и фактической) путаницы, Голланд выводит из реакционной смеси вермиллон и вводит циннобер (cinnabaris), что определенно означает киноварь.

Выражая происходящее взаимодействие в современных символах, запишем:

9HgS + 8HNO3 = 2NO + 3S + 4H2O + 3HgS2(NO3)2;

2NO + О2 = 2N02.

Азотная же кислота образуется в результате взаимодействия купороса или квасцов с селитрой. Двуокись азота, растворяясь в «крепкой водке», сообщает ей красный цвет. По мнению алхимиков, «циннобер» - соль - как бы внедряется в «крепкую водку» и окрашивает ее в красный цвет. Твердая «соль», таким образом, приобрела «подвижность». По выпаривании «крепкой водки» может быть получена твердая огнестойкая ртуть - ее окисел:

2Hg(NO3)2 = 2HgO + 4N02 + О2

При этом точно определены временные параметры операций. Готовый продукт - «крепкая водка» - конечно же, исполнен метафизического свойства. Это - «вода философов», «коей делают удивительные искусства». Сухой остаток - смесь окислов металлов (в том числе и ртути). Прибавлен циннобер. Вместо того чтобы прямо так и сказать, необходимо сперва назвать всех предшественников, дабы включиться в многовековую традицию, и лишь потом прийти со своим «пустячным» (но лишь для нас) вкладом, приобщив его к «авторитету соборности». В пределах же рецептурного стиля средневекового мышления самое маленькое изменение - заметный скачок в многовековом знании; именно скачок, потому что средневековый способ думания принципиально консервативен. И все же такие «рецептурные» приращения не существенны, ибо не они определяют кардинальные изменения в алхимии.

«ТЕОРИЯ» И «ЭКСПЕРИМЕНТ» В ПОЗНАНИИ ВЕЩЕСТВА

Результативные вклады алхимии и химического ремесла, в конечном счете, не определяют эволюцию химического знания в средние века. Необходимо проанализировать теоретические представления, складывающиеся в достаточно стройную систему в рамках алхимического мышления, обретающего самостоятельный статус в пору зрелого средневековья.

Любой алхимический рецепт содержит «химическую» вариацию алхимического видения мира. Верно также и то, что каждый алхимический рецепт осмыслен в терминах технохимической эмпирии, упорядоченной при помощи соответствующих «химических» теорий. Космогонические притязания алхимиков остаются, отодвигаясь в космическую даль; зато «химическое» подобие этой дали - перед нами и может быть принято; за единственную реальность, сложенную из двух взаимосвязанных ее частей:

Понятно, что и оперирование с веществом, и размышление о нем - это к а к б ы оперирование и к а к б ы размышление, причем к а к б ы потому, что алхимическое рукотворение - это космотворение, ушедшее в подтекст. Но чтобы понять подтекст, нужно изучить текст, т. е. то, что делал алхимик: какие вещества брал, каким образом их приготовлял, с чем смешивал, как и где обрабатывал эти смеси. Словом, все то, что можно было бы назвать рукотворным опытом. Необходимо также воспроизвести ход «теоретико-химического» мышления алхимика, т. е. то, что повелевает его руками.

Изучение трактатов XII-XV вв. дает возможность реконструировать теоретическую мысль алхимика, которая в первом приближении выглядит следующим образом.

Первичная материя (materia prima) хаотична и темна, но потенциально содержит все индивидуальные тела, в том числе минералы и металлы.

Первоматерия - порождающий материал индивидуальных дискретных форм всех вещей, т. е. самих вещей. Она же - носитель элементов-качеств. Смеси элементов-качеств и есть тела. Первоматерия - первая предпосылка вещественного мира. До нее было небытие. Она не есть тело. Но она же - средоточие всех неразличимых еще свойств тел. Порожденные в ней и вышедшие из нее индивидуальные тела уже не исчезают, но зато могут быть превращены друг в друга, имея общий субстрат - первоматерию, которая и есть онтологическое оправдание трансмутации.

Качества-свойства первоэлементов (земля, вода, воздух, огонь) изначально заключены в первичной материи. Земля и вода - качества видимые; воздух и огонь - скрыты и могут быть поглощены первыми двумя; лишь при нагревании они исходят, проявляя себя самостоятельно. Четыре качественных принципа - именно качества-свойства, а не стихии.

Между тем алхимику с ними нельзя оперировать. Они недостаточно конкретны для химических операций. По этой причине земля и вода, например, переформулируются в серу и меркурий, ассимилируя свойства исходных земли и воды. При этом сера связывается с набором видимых свойств, а ртуть - сокровенных. Таким образом, первичная материя состоит из серы и меркурия (ртути), но опять-таки как качественных принципов, а не физических тел. Аристотелевские качества живут уже незримо в алхимической памяти серы и ртути.

Теперь уже то или иное соотношение серы и ртути есть неповторимое лицо вещи.

Правда, нужно еще найти механизм этого сочленения; медиума - посредника. Это «соль», третье начало алхимиков, привившееся много позднее, где-то уже в XV в. Она в некотором смысле и есть пятая сущность, или quinta essentia, которая может быть извлечена из каждого тела с помощью многократных очисток, сосредотачиваясь в самых деятельных частях очищаемых тел.

Сказанное можно свести в таблицу, предложенную А. Пуассоном [27, № 2-3, с. 14]:

Исходное	Качественное начало	Состояние
Первичная материя (едина и неразрушима)	Сера-мужское, постоянное начало	Земля - твердое (видимое) состояние тела Огонь - лучистое (сокровенное) состояние
	Соль	Квинтэссенция - эфирное состояние
	Меркурии - женское, летучее начало	Вода - жидкое (видимое) состояние Воздух - газообразное (сокровенное) состояние

Представленный набор доктрин - лишь статический чертеж алхимической теории. Динамическая модель только угадывается, особенно после замены центральных понятий: сера - сила, ртуть - материя, соль - движение. И тогда единая материя отдает себя как материал для конструирования форм индивидуальных тел. Этот акт есть следствие движения, вызванного силой. Так три алхимических начала получают собственное обоснование в этой динамической комбинации. Начинается взаимодействие принципов, а потом - и веществ. Утверждается алхимическая «химия», конечно же, с космическими притязаниями. И все же: «Химическое взаимодействие - реакция», «алхимический брак» с «физико-химической» подоплекой. Соль - результат алхимического «брака» ртути и серы, а не только медиум для взаимодействия исходных принципов.

Но для практических операций алхимику нужен нерукотворный образец, собственной реальностью подтверждающий намеченный теоретический план. Это действие природы, осуществившей естественную трансмутацию в закрытых рудниках: от железа к золоту.(Глаубер (XVII в.) предлагает и нисходящую трансмутацию [там же, № 2-3, с. 16].)

Человек может приостановить естественный процесс спонтанного совершенствования, если вскрыть, скажем, рудничную жилу, т. е. изменить степень природного жара - нарушить режим «варки», запятнав чистоту исходных начал или привнеся еще какие-либо случайности.

Путь от серебра к золоту - так кажется алхимику - короче, нежели от железа к золоту. Отсюда два возможных способа получения алхимического золота: от землистых веществ сразу к золоту (хризопея) или сначала к серебру (аргиропея).

Мера благородства металла определена не только соотношением в нем принципиальных серы и ртути, но и мерой их чистоты, мерой их порчи, мерой болезни - здоровья. Поэтому очистка - один из основных приемов алхимии.

Вот, пожалуй, и вся - очень огрубленная - теоретическая схема, от которой можно уже переходить к алхимическому «рукоделию». Правда, переход этот - всегда загадка, ибо предполагает ничем не оправданный скачок от принципа к вещи (парадокс преобразования алхимической теории в бутафорское, но ремесло). Таким образом, химия начинается вопреки, а не благодаря теории, хотя именно в теории ее же и оправдание*. {* Отметим «надстроечные» по отношению к алхимической «физико-химии» моменты, а именно о планетных астролого-констелляционных влияниях на алхимическую практику, а также кабалистические числовые предопределения алхимической процедуры.}

Если можно говорить о том, что алхимик подражает природе, то подражает он ей лишь в принятии предпосылок собственного дела, «совпадающих» с предпосылками природы. Рукотворную же процедуру алхимик начинает с изобретения того, чего у природы нет: с философского камня. Получение камня - центральное место регламента трансмутации, разработанного алхимиком в раз и навсегда установленном виде.

Начнем с классификации металлов и их свойств, как они даны Роджером Бэконом в трактате «Умозрительная алхимия» (середина XIII в.): «Я буду говорить здесь о происхождении металлов и об их естественных началах. Заметьте прежде всего, что начала металлов суть: ртуть и сера... Природа стремится достичь совершенства, то есть золота. Но вследствие различных случайностей, мешающих ее работе, происходит разнообразие металлов... Соответственно чистоте или нечистоте этих двух компонентов - ртути и серы - происходят совершенные и несовершенные металлы; совершенные - золото и серебро и несовершенные - олово, свинец, медь, железо» [31, с. 66]. «Соберем же с благоговением следующие указания о природе металлов, о их чистоте и нечистоте, о их бедности или богатстве в упомянутых двух началах». «Золото есть тело совершенное...». Серебро - «почти совершенное, но ему недостает только немного более веса, постоянства и цвета». Олово, хотя и чистое, но несовершенное, потому что оно «немного недопечено и недоварено». Свинец еще более нечист, ему недостает прочности, цвета. Он «недостаточно проварен». Медь и железо - еще хуже. Если в первой «слишком много землистых негорючих частиц» и «нечистого цвета», то в железе много нечистой серы [там же, с. 66, 68-69].

Характеристика металлов в этой классификации сводится к установлению примесей исходных принципов-веществ, заведомо загрязненных. Отсюда пути их совершенствования.

Джон Рид, опираясь на разносторонний исторический материал, суммирует двенадцать операций алхимического дела так [32, с. 50, 136-140].

* Обратите внимание на жесткую связь технохимической процедуры с зодиакальными констелляциями. Сакрально значимый алхимический Космос дан в терминах ремесленной процедуры. Космическая цель противостоит практическому средству. Иное дело в астрологии: практически значимая конкретная человеческая судьба, ее завтрашний день, незыблемо предопределена взаимным расположением светил. Житейская цель противостоит астрально-духовному средству. Получается, что алхимия - это, так сказать, астрология наоборот, сопрягающаяся с последней по принципу своеобразной дополнительности, складывающаяся с нею в двоящееся целое (вкупе с иными побочными сферами средневекового тайновидения). Именно это целое и противостоит каноническому средневековью, освященному официальной христианской догмой.

Важно отметить как будто реальный технохимический антураж, ввиду которого формировался космос алхимиков. Космический и технохимический ряды не только взаимодействовали друг с другом, но и видоизменялись. Изменения в алхимической технологии были весьма существенными, а потому и оказались ценными для будущей химии.

Энциклопедизм, стремящийся тотально охватить универсум, - характерная особенность средневекового мышления. Всеобъемлющие конструкции наводят безукоризненный порядок на всех этажах мироздания. Сумма Фомы Аквинского - впечатляющее свидетельство суммирующего ума.

Алхимические суммы - периферия средневекового универсализма. Они жестче - вне разночтений. Почти каждый алхимический текст представляет собой свод теоретических и процедурных доктрин. Суммы по алхимии тем представительнее и тем авторитетнее, чем авторитетнее и представительнее их авторы в естественной истории вообще.

Альберт Великий (XIII в.), учитель Фомы Аквинского,- великий энциклопедист европейского средневековья, автор книги об алхимии*, в которой обобщен опыт алхимического искусства [21]. Это был опыт «охристианенной» алхимии эпохи христианских докторов, ассимилировавших греко-египетское технохимическое умение, в том числе и в арабском варианте. {* См. Приложение II к настоящей книге, стр. 345.}

Чтобы лучше понять, что же представляет собой этот трактат, приведем его оглавление.

Широк круг предметов внимания Альберта. Пестрота перечня тоже очевидна. Перечень беспорядочен, но лишь на первый взгляд. И все-таки, чтобы исследовать, необходимо снять эту кажущуюся пестроту. А для этого следует укрупнить только что переписанное оглавление:

Последовательность тематических блоков по-прежпему выглядит случайной. Повнимательней вчитаемся в это сокращенное оглавление.

Первые два блока намечают полюса, между которыми разыгрывается алхимическое действование. Причем полюса эти, будь они менее жестко противопоставлены, совпадают с полюсами христианского мифа: вершина -«высочайшая высота высот», т. е. бог; низ - микрокосмос, человек, стесненный моралью, данной богом. Такое предварение алхимического трактата - результат мимикрии алхимии, пришедшей в крещеный мир.

Посередине помещаются собственно алхимические дела, причем сквозь любое из них просвечивает умозрительное деяние, а умозрительное прозрачное деяние всегда затемнено осязаемой вещью, утяжеляющей эфемерную мысль.

Чередование тем - именно такое чередование. Высокое теоретизирование по поводу металлов неожиданно переходит в рассуждения о печах, глиняных, жарких, дымных, а это последнее - в умозрение об алхимических принципах, способных составить искомый эликсир. Но дальше только-только коснувшаяся горних высот духовность оборачивается множеством веществ, цветных, пахучих, ядовитых, целительных, крупнозернистых и тонкодисперсных, просящихся в жадные до дела, но... неумелые руки, притворяющиеся умелыми.

Альберт уже сообщил о печах, т. е. где надо греть, рассказал и о сосудах (в чем греть), поведал и о веществах (что греть). Остается сообщить главное: как греть. И тут же следует подробное описание операций с веществами, ведущих к последнему совершенству - золоту.

Между тем каждый шаг сам по себе. Каждое вещество может быть усовершенствовано и в собственном качестве. Но как? Только огнем, который не только принцип, но и тот огонь, которым греют, обжигают, закаливают. Отсюда описание «энергетических» - вспомогательных - веществ, способствующих трансмутации. Сами же вещества в ней не участвуют.

Как будто все воспроизводимо. Но здесь-то и начинается таинственное крайне неопределенное описание магического ритуала - обрядового действования, доступного лишь праведным. К делу примешивается деяние, к действию - священнодействие. Примешивается. Смешивается.

Принцип смешения несмешиваемого - образ действия алхимика. Смешивается все: и вещества, и идеи веществ. Вот почему именно после описания ритуальных действий следует описание смешивания. Но только совершенные вещи смешиваются лучше всего. Вот почему «физико-химическая» очистка веществ занимает заметное место в этой Сумме.

Мельтешащий ум алхимика, смешивающего как будто бы в одну кучу все, даже при подходе к сокровенному, не прочь рассказать о простой реторте, об обжиге неглавных веществ, но закончить все-таки главным: как же получить золото, если следовать всему, что предписано.

В итоге чистый ноль. Золото так и не получено, хотя и могло быть получено. Применительно к золоту опыт и удача каждый раз уникальны и потому невоспроизводимы. Всегда есть на что в случае чего сослаться.

Конечно, сам принцип смешения вещи и имени - залог неуспеха, но алхимик смешивает, ибо имя вещественно, а вещь призрачна.

Итак, бог и человек остаются только вешками, а собственно алхимический миф проигрывается в полном небрежении этими полюсами христианского мышления. Ни теологизирование, ни химическое ремесло из алхимии не выводимы. Напротив, они утопают в ней, обретая легкомыслие квазитеории и квазиопыта.

Безрезультативное всеумение алхимика - это и есть результат, принципиально отличающийся от результатов теоретической деятельности схоласта-теолога или умения средневекового ремесленника.

Такова структура этого трактата. Так или почти так устроены все алхимические трактаты. Впрочем, из того же теста сделан и алхимик, этот гомункулус позднеэллинистической культурной периферии, привитой к культурному древу европейского средневековья. И, наконец, так же устроен и каждый рецепт, каждый - пусть даже в несколько строчек - параграф и этой Альбертовой суммы.

Воспроизведем теперь описание основоположений алхимии Альберта (полный текст см. в Приложении).

Несовершенные металлы больны, охвачены порчей. Алхимическое искусство способно их возродить. Своим многообразием металлы обязаны только различию акцидентальных форм, но не сущностям. Сущность, или эссенция, для них едина. Значит, лишить металлы акциденций возможно. А это значит осуществить другое вещество. Разные вещества порождает природа: металл образуется в земле от смешения серы и живого серебра (ртути). Но начала эти могут быть испорченными (больное семя). Это обстоятельство и приводит к рождению металлов несовершенных.

Альберт приводит нисходящую классификацию металлов: золото, серебро, медь, олово, железо, свинец. Различие их обусловлено степенью порчи исходных начал и, в меньшей степени, особенностями среды (в чистой или нечистой земле рождается металл).

Лечение металлов - рукотворный, но и боговдохновенный процесс. Но лечить прежде следует начала - серу и ртуть, иначе говоря, возвратить металл к первичной материи (очищением огнем), ибо акцидентальные свойства переменчивы. И снова: трансмутация металлов возможна.

Совершенный металл имеет рукотворный прототип, составленный из двух (сера и ртуть) или четырех (еще мышьяк и нашатырь) начал. Того же состава и философский камень - посредник между несовершенными и совершенными металлами. Только эти начала - вещества-принципы - следует очистить.

Препаративная часть трактата этому и посвящена. Техно-химические приемы описаны точно и как будто достоверно; п о ч т и до полной воспроизводимости, в решающий момент оказывающейся, однако, иллюзорной.

Обаяние вот уже почти осуществленной мечты нисколько не смущает алхимика, хотя и раздражает твердо стоящего на земле ремесленника. Но если однозначно воспроизводимый ремесленный рецепт - весь в себе и в качестве материализованного опыта передается почти без изменений, алхимическое наставление - система открытая и исполнена соблазна к дальнейшему усовершенствованию, как и алхимический больной металл. Присутствие недостижимости - важный момент алхимической практики. Алхимик, пользуясь уже готовыми результатами технохимического опыта и преобразуя ремесленную осуществленность в алхимическую неосуществленность, изменяет поступившие из практической химии приемы. Именно такими вот улучшениями полна практика алхимиков: кладка печей, литье посуды, очистка веществ, химические операции. Именно из алхимии все это потом вошло в новую химию в виде практических приемов, ибо именно алхимия вдохнула жизнь разночтения в жесткие нормативные акты химического ремесла*. {* Там, где речь идет о ремесле, имеется в виду средневековое ремесло, отмеченное личной печатью «боговдохновенного» мастера.}

Обратимся к описаниям-образцам Альбертовой суммы, комментируя только один момент: слитность вещи и имени, их чередование, возвышение вещи и заземление имени. Специфически алхимический феномен.

Ртуть - «плотная жидкость, которая находится во чреве земли...». Природа ее жидкая. Ртуть плотна, но и суха. Она же - материя металлов. Ее природа холодна и влажна (оппозиция к ее же сухости). Она - «источник всех металлов - настаивает Альберт.- Все металлы сотворены из нее». «Ртуть смешивается с железом, и ни один металл не может быть озолочен (позолочен) без помощи ртути». Ртуть - «живое серебро». Если ее смешать с серой, а потом возогнать, то получится «сверкающий красный порошок» (т. е. киноварь), по сожжении вновь обращающийся в жидкость - исходную ртуть.

«Физика» ртути неотделима от ее «метафизики». Граница зыбка: начало и принцип, состояние и свойство, вещество и вновь принцип; все это вместе, поочередно, порознь и ... вновь вместе.

Киноварь - «субстанция благородная». Ее «делают из живого серебра и серы».

С самого начала начинается странное: с духовными началами действуют, как с вещами: мельчат, помещают, нагревают, охлаждают, вынимают. Но прежде идеальные принципы - ртуть и серу - отмывают, кипятят и прочее. Сера и ртуть как вещества дают метафизическую киноварь, а сера и ртуть как принципы дают сверкающий красный порошок минеральной краски.

Растворение есть «слияние какого-либо прокаленного вещества с водою». Раствор можно перегонять. Нагревание способствует растворению. Иногда растворению помогает охлаждение. Некоторые вещества сначала прокаливают с серой и лишь потом растворяют.

Техника растворения. Не больше. Но цель - опять-таки метафизическая: «Процедура эта изобретена для того, чтобы скрытые качества вещества могли стать явленными твоему взору, а явленные качества, напротив, могли уйти вглубь». Но все это пригодно и для тривиальной перегонки.

«Теперь надлежит рассмотреть печи для возгонки,- пишет Альберт Великий, - которых должно быть по крайней мере две или четыре. У этого рода печи всегда должен быть диск, проход и отверстия, как и у печи философов (курсив мой.- Авт.), только несколько меньших размеров. [Добавление: их следует помещать всегда вместе - чтобы удобнее было ими пользоваться]». Описание чертежа. Но... печь философов - умозрительная печь, печь в принципе, идея печи, но с настоящими, а не принципиальными, проходом, диском и отверстиями.

«Эксперимент» и «теория» - «теория» и «эксперимент». И то, и другое в кавычках. Земное и небесное даны вперемежку. Если алхимический опыт и алхимическая теория - квазиопыт и квазитеория, то смешение имени и вещи - подлинное смешение.

Где же все-таки то скрепляющее вещество, которое удерживает эту смесь в ее индивидуальном не просеиваемом на отдельные фракции качестве? Это эмоциональная энергия охристианенного алхимика, прячущего свое языческое прошлое в потемках едва угадываемого александрийского подтекста:

«Я открыл перед вами, о дети мои, сокрытые смыслы. Пришла пора помочь вам сподобиться великих тайн нашего искусства, столь надолго сокрытых от взоров ваших, - вывести вас к свету. Допреж я научил вас, как изгонять и собирать истинные цветы, доподлинные сущности тех субстанций, с коими вы имеете дело. Ныне же я выучу вас взращивать их, изобильно плодоносить. Но один из тех плодов вдруг окажется последним и венчальным из всех - плодом плодов - навечно, навсегда...»

«ТРАНСМУТАЦИЯ» АЛХИМИЧЕСКИХ НАЧАЛ

На фоне этой общетеоретической доктрины алхимиков продолжим историю «трансмутации» алхимических начал.

Алхимия христианских докторов (XIII-XV вв.) может рассматриваться лишь в контексте арабского влияния, хотя и со специфическим креном в сторону христианского спиритуализма.

Винсент из Бове (первая половина XIII в.) в первой части «Естественной истории» много места отводит алхимии, ссылаясь на Аристотеля, Плиния, Гебера. Алхимия для Винсента - практическое приложение к науке о минералах. С помощью алхимического искусства минеральные тела превращаются из их собственных родов в металлы [33, т. 1, VIII; 34, с. 66-68]. Между тем противники алхимии ссылались на четвертую книгу «Метеорологии» Аристотеля, в которой отвергалась возможность искусственным способом превратить одни субстанциональные формы в другие; можно лишь добиться той или иной степени сходства.

Перефразируя алхимическую теорию элементов, Винсент сообщает о минеральных духах: сере, ртути, мышьяке, соли (точнее — солях: аммонийной соли, соде). При этом их способность к сублимации различна. Духи, проникая в тела металлов, осуществляют единение тела и души. Сублимация вещества — результат содействия духа. Камню не подняться даже под действием огня; духи же подымаются сами; возгоняются, растворяются и управляют возгонкой и растворением других веществ. Они смягчают, охлаждают, сушат и увлажняют элементы. То же, что не возлетает от огня, есть неподвижное в вещах. Это тела камней и металлов. Таким образом, духовность начал оправдана в химических процедурах, «расшатывающих» вещество, готовя его для физико-химических преобразований: растворение, испарение, возгонка. Это и есть спиритуалистическое объяснение рукотворных воздействий на вещество.

Тело мертво. Дух его воодушевляет. Индивидуализируется посредник между духом и телом — душа. Все вещества — «ожившие» вещества. Они суть произведения духов (через нагревание, возгонку, испарение) — летучая потенция огня.

Вторя Геберу, Винсент считает, что металлы зарождаются в недрах земли духами ртути и серы. Жизнь металлов есть следствие алхимической «духовности».

Гебер и Псевдо-Аристотель (XV или XVI в.), а вслед за ними и алхимики-христиане объединяют минеральные духи с духами планет, увеличивая четверицу до седьмицы и вводя, таким образом, в ряд духов, имеющих вещественные эквиваленты, духи только астрального происхождения, повышая степень алхимической духовности. При этом, правда, возрастает и вещественный набор «духонесущих» солей: аммонийная соль, сернистый мышьяк, марказит, магнезия, туция (или тутия)*.

*) Каждое из этих веществ еще имеет по нескольку смыслов: марказит — это и серусодержащие соединения мышьяка, и различные серные и сернистые металлы — пириты; магнезии — соединения серы со свинцом, оловом и серебром (тоже пириты); туция — окись цинка, но и дым из печей, в которых прокаливают металлы.

По Псевдо-Аристотелю, дух тождествен форме: духи — это формы (акциденции) потому, что они обнаруживают свои качества-свойства, лишь соединяясь с субстанциями — неподвижными телами. Чтобы произвести соединение, необходимо очистить и духи, и тела. Гебер говорит, что только духи и содержащие их потенциальные материи-души способны соединяться с телами-металлами. Но прежде их должно очистить, дабы осуществить совершенную окраску, а не портить, жечь и чернить вещи. Существуют едкие и жгучие духи, такие, как сера, реальгар (сернистый мышьяк), пирит; есть и более мягкие. Это различные туции (летучие окислы металлов). Очищают их возгонкой. Духи легки и проникающи [19, т. 1, с. 329-332].

Алхимические духи ассимилируют аристотелевские качества: сера — элемент тепла; охлажденный нашатырь — холод; реальгар, сандарак — сухость; ртуть — влажность. Расплавленные металлы (кроме железа) и другие жидкости (вино, моча, уксус) причастны к Аристотелевой воде как стихии (потому что твердеют на холоду и расплываются от жара). Железо, кость, дерево — сродни земле как стихии. Таким образом, воспринятое буквально учение об Аристотелевых элементах включает всё алхимическое вещественное многообразие. Аристотелев воздух ассоциирован с испарениями, сухим, дымчатым (охра, сера, сандарак) и влажным, парообразным (металлы). Сухость, влажность — женские, пассивные свойства. Жар и холод — мужские, активные. Жар и влажность — главные свойства и соответствуют сере и ртути. Их соединение дает не только киноварь, но и воздух, исполненный метафизического смысла стихии-элемента. Соединение душ серы и ртути во мраке Тартара дает телесную жизнь металлам — под покровительством планетных духов.

Но по мере приближения к земле, погружения в ее недра, духовная напряженность алхимической мысли слабеет. Духовные принципы тускнеют, обретая видимые контуры и осязаемую шершавость своих вещественных подобий. При этом алхимик-христианин вынужден сослаться на какого-нибудь здравомыслящего араба. Винсент, ссылаясь на Ар-Рази, считает, что минералы — это отвердевшие на протяжении времен пары. Сначала сгущаются ртуть и сера. Тела, в течение тысяч лет терпящие изменения в залежах, превращаются, наконец, в золото или серебро; но искусство может произвести это превращение в один день* [33; 34, с. 68].

Спиритуалистические химеры вновь ушли за текст, обозначив вещественный фасад тайного искусства.

Алхимические начала вступают во всевозможные сочетания с Аристотелевыми стихиями и небесными качествами, свидетельствуя о способности изменять вещи, обращая один род вещи в другой - изменять «субстанциональные формы» вещей. «Седьмица» Альберта Великого складывается из четырех элементов Аристотеля и трех собственно алхимических начал (ртути, серы, «металлической воды»).

Семь духов Роджера Бэкона включают алхимические начала, но также и другие вещества: ртуть, серу, полусернистую ртуть, живую серу, аурипигмент (As ), реальгар (AsS). «Седьмица» Роджера Бэкона соотнесена с семью планетами [1, т. 2, с. 377- 384; 2, т. 1, с. 613-615]. Наличие в этом ряду и серы, и живой серы, а также ее соединений с ртутью и мышьяком говорит о многосортности серы как принципа. Живая сера - может быть, вовсе не сера; ушная сера, ничего общего не имеющая с тем, что мы сейчас назвали бы серою. Бэкон ее отличает от серы минеральной. Но сера-имя, сера-принцип незыблемой серы-вещества. Вместе с тем ряд серусодержащих демонстрирует подобие частей этих соединений, связанных с серой, ибо все они - в сродстве с серой (алхимический «вариант» принципа «химического сродства»).

Эликсир - микроподобие золота. Он-то в качестве подобного и должен умножающим образом подействовать на несовершенный металл, тоже содержащий золото, хотя и схваченное порчей. Подобное воздействует на подобное. Золото умножается миллионнократно. В этом проявляется «химическое» сродство, улучшающее природу одного из сродственных компонентов. Воспроизводство жизни. Алхимические начала зооморфны, антропоморфны, т. е. и воплощены, и воодушевлены одновременно.

По Роджеру Бэкону, в зависимости от степени чистоты серы и меркурия получаются металлы совершенные или несовершенные. Основа металлов суть сера и меркурий. Эти два начала дали происхождение всем веществам. Утверждение начал как принципов вещей материального мира есть обоснование единства этого мира в первоматерии, их порождающей. Вместе с тем Бэкон находит высокосовершенные вещественные персонификации для почти бесплотных изначальных принципов: золото содержит серу - начало чистое, устойчивое, красное, несгораемое, а серебро - меркурий, начало чистое, летучее, блестящее. Что же до соли, то она тоже заключает меркурий. Материал камня состоит, стало быть, из тела, полученного из золота и серебра. «Вещь в принципе» вновь включена в алхимическую игру.

Близок к этой точке зрения - ртуть и серу для философского камня следует извлечь из серебра и золота - Альберт Великий, утверждающий, что камень добывается из ртути, которую получают из совершенных металлов. Он же намечает путь к обоснованию практического воздействия на принципиальные серу и ртуть, оборачивающиеся к алхимику-практику скрытым до поры вещественным лицом. На эти начала воздействуют либо природа, либо рука, вооруженные жаром-огнем. Только различная степень варки - «подземный огонь», «жар Тартара» - обусловливает различия в металлической породе. Альберт прибавляет к варке еще один деструктивный фактор - растворение. Скрытые в недрах земли алхимические принципы «оземляются», забывая о своей духовной природе, являющейся лишь в теории происхождения металлов. Сера и меркурий разделены в недрах земли: сера - под видом твердого тела, неподвижного и маслянистого; меркурий - в форме пара... Сера есть жир Земли, сгущенный в рудниках умеренной варкой [21, с. 21-23].

Ученик Альберта Фома Аквинский (XIII в.) считается автором [1, т. 4, с. 960-973; т. 5, с. 806-814] нескольких алхимических трактатов (скорей всего, поддельных) [1, т. 3, с. 267-277]. Тем не менее Либавий ссылается на Фому, приписывая ему такие слова: «Говорю тебе, работай с помощью ртути и подобных ей, но только не прибавляй ничего иного, и знай, что золото и серебро не чужды ртути» [35, с. 148]. Это расплывчатое предписание вновь отдаляет алхимика от практического дела.

Каждый алхимик начинал как бы заново, восходя к алхимическим началам, осмысляемым через Аристотелевы первоэлементы. Арнольд из Виллановы (XIII-XIV в.) в «Письме к королю Неаполитанскому» сообщает: «Узнай, король, что говорят мудрецы. Есть камень, составленный из четырех природ - огня, воздуха, воды, земли. Вид его самый обыкновенный. Ртуть есть его мокрый элемент, а другой - магнезия, какую вряд ли встретишь в природе. И затем, король, узнай, что белая земля зовется белым камнем, красная земля - красным. Белая земля обращается в красную без всякого прибавления. Внемли тому, что говорят философы, о король! Они говорят: растопи тело, кали его, пока не обратится в воду *, и потом, пока не отвердеет» [19, т. 1, с. 412]. Подход здесь, так сказать, «половинчатый». Меркурий - это воздух и вода как олицетворение холодного и жидкого; но зато встречается в природе как вещество. Другое начало - магнезия или сера, т. е. огонь и земля, как олицетворение горячего и сухого; зато как тело не существует. Принцип и тело вместе; только принцип. Их сумма как вещественное и метафизическое соединение сразу и есть философский камень, имеющий раз и навсегда установленный магико-числовой алгоритм: магистерий произошел от одного и становится одним, или же составляется из четырех, а три заключены в одном. Примерно так звучит формула Арнольда. Первая ее часть означает восхождение от первоматерии к квинтэссенции; вторая намекает на четыре Аристотелевых первоэлемента и три алхимических начала, представляющие четыре первоэлемента в вещественном виде. Но и четыре первоэлемента, и три алхимических первопринципа-первовещества сводимы к первоматерии, единой и нерасчлененной, но потенциально порождающей четверицу и тождественные ей двоицу и троицу.

Метафизическая чистота серы и ртути как принципов оборачивается в алхимическом опыте физической чистотой серы и ртути как веществ. Причем переход принципа в вещь мыслится через серебро и золото, принимаемые всецело совершенными телами.

Но вновь и вновь расплываются контуры ртути и серы как веществ, обретая абстрактный смысл, слагаемый из символотворческого, почти бесплотного материала. Джордж Рипли учит: «А теперь, сын мой, чтобы сказать что-нибудь о философской ртути, знай, что когда ты смешаешь водку с красным мужчиной и с белой женщиной, которую называют альбифической (albifico — отбеливаю. — Авт.), и когда они все будут соединены, составляя одно тело, только тогда ты получишь философскую ртуть» [1, т. 3, с. 821 и ел.].

Бернар Тревизан (XV в.), возвеличивая зыбкую первоматерию, низводит с небес статус серы и ртути, готовя грядущий их пересмотр как принципов. Сера не есть вещь, отдельная от меркурия. Она не есть также и обыкновенная сера, потому что тогда материя металлов была бы неоднородной. А это противоречило бы мнению философов. Сера есть только то тепло и та сухость, которые не господствуют над холодом и сыростью меркурия. Эта сера после переработки преобладает над двумя другими качествами — над холодом и сыростью, одаряя иное этими добродетелями. Все дело в степени варки. Это и обеспечивает различия металлов [1, т. 1, с. 683—709. См. также 36].

Теория четырех элементов целиком уместилась в серно-ртутную теорию алхимиков, причем еще оставалось место и для иного. Доалхимические времена могли обходиться парой земля—вода, ибо в них содержались невидимые воздух-огонь. Алхимическая память сохранила качества древних. Все, что обладало качеством теплоты, называлось в древности огнем; что было сухо и твердо — землей; сырое и жидкое называлось водой, а холодное и воздушное — воздухом, — вещает анонимный алхимик [27, №2-3, с.13].

Спиритуалистическая надстройка над Аристотелевыми первоэлементами приподымает стихии и их первокачества к небесным реалиям, высвечивая качества, сокрытые во мраке первоматерии. Согласно Д'Эспанье, твердые части — земля, жидкие — вода, разреженные — воздух, природный жар — огонь, а качества сокровенные обладают астральными свойствами. Они присущи квинтэссенции [2, т. 2, с. 626-648].

Плодоношение и принцип, реальное вещество и бесплотная абстракция. Оппозиции и сведены и разведены в алхимическом деле. Теория их разводит, практика объединяет.

Василий Валентин учит: «Все, кто писал о семенах металлов, согласны в том, что сера представляет мужское семя металлов, а ртуть — женское семя. Но это нужно понимать разумом и не принимать за семена металлов обыкновенные ртуть и серу, потому что обыкновенная ртуть, будучи сама металлом, не может быть семенем металлов. Так же и обыкновенная сера представляет собой известь металлов. Каким же образом она может быть семенем?» [3, т.2, с. 100].

Ртуть-серная теория предполагает полюса: женское — мужское. «Соль» — третье начало — выступает посредником-медиатором, приспосабливающим алхимические начала к практическому делу. Но поэт, не чуждый алхимическому искусству, предостерегает адепта не путать идеальный принцип с природным телом:

Что ты делаешь? — устойчивым хочу
сделать мой меркурий... — Тщетно это.
Только жизнь свою опустошишь!
Потому что ртуть твоя летуча и обыкновенная к тому ж,
нет в пей изначального священства.
Бестелесной правды нету в ней...
Бедный, простодушный сын доктрины,
спутавший высокий
первопринцип
с черною богемскою рудой... *

[27, .N. 5, с. 10; 36].

Ртуть-серная теория долго еще будет звучать и в более поздние времена (XVII в.) как бездумный мнемонический алгоритм-заклинание. Столь поразительная устойчивость главной доктрины укоренена в консервативном представлении о мироустройстве, опирающемся на перипатетическую традицию.

Вот одно из последних обобщений этой доктрины, принадлежащее Генриху Корнелию Агриппе из Неттесгейма (XV—XVI в.), из его «Тайной философии» [34, № 40, с. 74—76; 37]. Согласно Агриппе, имеется четыре стихии, или элемента, т. е. четыре основания для телесных вещей. Это огонь, земля, вода, воздух. Из них образовано все, но не путем простого смешения, а путем соединения и преобразования. И обратно: все, что приходит к концу, разлагается на четыре элемента. Ни один из естественных элементов не существует в чистом виде. Они более или менее смешаны один с другим и могут замещать друг друга. Так, земля переходит в воду, когда она растворяется и принимает вид ила. Если же вода уплотняется, то она переходит в землю. Если же она испаряется под действием огня, то она превращается в воздух. Каждый из элементов обладает двумя особыми свойствами, из которых одно принадлежит этому элементу, а другое составляет переход к следующему. Огонь, например, горяч и сух, земля суха и холодна, вода холодна и влажна, воздух влажен и горяч. Таким образом, элементы противостоят один другому по своим противоположным свойствам: огонь — воде, земля — воздуху. Так излагается учение Аристотеля о стихиях-элементах и качествах-свойствах. Важно, однако, что первоэлементы видятся все же и материалом, который может быть рукотворно претворен в вещи. Вот почему следующий фрагмент у Агриппы посвящается сотворению мира вещей. Агрип-па утверждает, что из четырех стихий образуются четыре группы совершенных тел: камни, металлы, растения, животные. В них заключены все элементы, но каждая группа стоит ближе всего только к одному из них. Камни землисты, потому что они тяжелы от природы, падают на землю и не могут разжижаться. Алхимики доказывают своими опытами, что металлы возникли из живой металлической воды — из ртути. Растения столь тесно связаны с воздухом, что могут прорастать и расти только под открытым небом. Наконец, сила, действующая во всех животных, есть огонь. Они настолько родственны огню, что исчезает почти всякая жизнь, если огонь погаснет. Внутри этих четырех царств каждая вещь, в свою очередь, особенным образом связана с одною из стихий. Все непрозрачные и тяжелые камни подобны земле. А самые прозрачные, растворяемые водою — кристаллы, подобны воде. Те же камни, которые плавают на воде — губчатая пленка и пемза, воз-духоподобны. Камни, из которых может получаться огонь или которые сами произошли из огня—кремень, асбест, родственны огню. Точно так же обстоят дела и с металлами. Свинец и серебро близки земле, ртуть — воде, медь и олово — воздуху, железо и золото — огню. У растений корни по плотности родственны земле, листья по содержащемуся в них соку — воде, цветы по своей нежности — воздуху, а семена — огню по зародышевой силе и силе прорастания. Что касается животных, то некоторые принадлежат земле — черви и другие пресмыкающиеся; другие принадлежат воде — рыбы; те же, которые не могут жить без воздуха, принадлежат воздуху; наконец, сродни огню те, что живут в огне,— саламандры, цикады. Или те, которые обладают большой теплотой или окрашены в огненный цвет: голуби, страусы, львы и те твари, которые, как рассказывают, выдыхают огонь. Кости животных принадлежат земле, мясо — воздуху, жизненный дух — огню, соки — воде.

Обозначенный было в первой тираде строительный материал для мира вещей — четыре элемента, обладающие определенными качествами и включенные в иерархию, снятую в первоматерии,— в конкретном миростроительстве вновь утрачивает вещественность, приобретая черты символов, связанных с вещами различных классов связями физического и метафизического подобия. При этом элементы-символы поделены не только между классами вещей, но и внутри каждого класса, и по структурным уровням одной особи. Таким образом, материальная вещественность вновь снимается, принимая формы символических идеализации. Алхимия в этом контексте выступает наукой (или искусством) о металлах и их превращениях наряду с науками о камнях, растениях и животных. Однако если четыре элемента в мире животных, растений и камней ассимилированы в их природном виде, то в алхимии они переформулируются в специфические первоначала, служащие и веществами для рукодельного опыта. Таким образом, алхимия — та единственная в своем роде сфера, в которой обнажается двойная природа первоэлемента: понятийная и вещественная его суть в перемежающейся одновременности.

Третья часть рассуждения Агриппы посвящена горнему миро-устроению, заведомо возвышенному над миром дольним. Агриппа сообщает: стихии имеются не только в низменном мире, но и в небесах — в мире демонов и ангелов и даже в самом мировом устроителе и прообразе. Но в низших вещах элементы находятся в грубых материальных формах. Напротив, в небесах элементы существуют только в их силах и свойствах — в превосходных формах, более тонких, нежели под Луной. Небесная земля имеет твердость земли, но не имеет ее плотности. Воздух и вода на небесах обладают подвижностью, но не имеют бурных течений. Пламя огня там не жжет, а только светит и оживляет своею теплотой. Марс и Солнце сродни огню, Юпитер и Венера — воздуху, Сатурн и Меркурий — воде, а Луна — земле. Небесные знаки тоже распределяются по стихиям, как ангелы и демоны. Так различают духов огня, земли, воздуха, воды. Астральный мир тоже материальный, но только тоньше. Материя тверда, но не плотна. Ощутима, но духовна. Взору Агриппы открывается телесно-духовный мир.

Спиритуалистический мир возрожденчески уплотнен. Астральные тела — они же и духи земных первоэлементов: огня, земли, воздуха, воды. Ряд планет дублирует ряд металлов; дублирует, но на ином — более высоком — уровне астральной духовности. Мир духовных эманаций тел-первоэлементов. Агриппа обосновывает астральную алхимию как спиритуалистическую изнанку алхимии злато-сереброискательской, земной.

В итоге: ртутно-серный алгоритм, может быть, именно благодаря своей незыблемости оказался в конце концов декоративным, особенно если иметь в виду источники иного толка, исподволь этот алгоритм и расшатавшие. Но здесь мы уже вступаем в пределы целительной алхимии (иатрохимии), идейно принадлежащей позднему средневековью.

ПЛАТОН И АРИСТОТЕЛЬ В СРЕДНИЕ ВЕКА

Здесь необходимо отступление, призванное рассказать о судьбах «химической» натурфилософии Платона и Аристотеля в истории химического знания в средние века. Если александрийская химия как бы забыла о них, восприняв неоплатоническую версию этой философии, то средневековье обратилось к ним, прежде всего к Аристотелю, но прежде окрестив великого язычника.

В самом деле, логическим рубежом алхимического элементаризма можно признать аристотелевское учение об элементах. Хронологически же натурфилософский аристотелизм входит в алхимию во времена высокого средневековья XIII—XIV вв.

Вероятно, учение Аристотеля об элементах, взятое герметической философией как доктрина, усвоено ею как метафора мироустройства, анонимная по существу, но получившая имя Аристотеля. Впрочем, имя Платона куда больше подошло бы для алхимического натурфилософствования, неоплатоническое начало которого бесспорно.

В. П. Зубов отмечает, что качество у Аристотеля не было «оккультным качеством» поздних схоластов [38, с. 129 и ел.]. Но в веках запечатлелось иное. Опустим пока эти века и перейдем к критике Аристотеля — не исторического, а другого, именем которого прикрывались эти века. Иначе говоря, перейдем к критике того, к чему исторический Аристотель прямого отношения не имел, — к послесредневековой критике средневекового перипатетизма.

И. Ф. Генкель, немецкий натуралист XVII—XVIII вв., ученик Шталя, писал: «Когда говорят о соли вообще как о Сложном теле и утверждают, что она состоит из одного или двух видов земли и воды, то получают тем самым реальное и подлинное понятие о соли, коль скоро нам известно, что именно называется землей и что именно называется водой; а тем самым, если я захочу получить какую-либо соль, я буду знать, что для этого нужно иметь в наличии нечто, содержащее землю, и нечто, содержащее воду... Наоборот, если я скажу, что эта соль состоит из острых и игольчатых частиц, более длинных, чем широких, то это отнюдь не поможет мне отыскать такую соль, да и никому другому я не смогу указать, где именно нужно искать такие крючки и острия» [там же, с. 312].

Генкель наносит сразу два удара: один — по Аристотелю, другой — по Демокриту (оба мимо цели). Умозрения древних греков Генкель хочет приспособить к делу: как получить, что взять, что смешать. Но Аристотель ничего подобного и не обещал. Демокрит с его атомами тоже не обещал.

Особенно строг по отношению к Аристотелю Лейбниц (XVII в.), критикующий «варварскую философию» скрытых качеств, похожих на каких-то демонов или домовых, которые способны беспрекословно выполнить все, что от них потребуют,— как если бы часы указывали время благодаря некоей часопоказывающей способности, не нуждаясь ни в каких колесиках, или как если бы мельницы мололи зерно благодаря какой-нибудь там размалывающей способности, нимало не испытывая нужды в таких вещах, как, скажем, жернова [39, с. 63—64]. Но и здесь критика «варварской философии»; ни в коем случае не Аристотеля, отнюдь не физика в его учении об элементах-стихиях, а метафизика: «мета-химика», а не «химика». И лишь Ньютон, согласно Зубову, лучше всего понял Аристотелеву «тетрасомату» — не в качестве отправной точки для причинных объяснений, а в качестве условно-описательной констатации [38, с. 314]. Близок к пониманию Аристотеля и Роберт Бойль (XVII в.). Критикуя гипостазирование отвлеченных элементов — действующих сил — теоретический арсенал «схоластической химии», он сомневается в главном: а есть ли все это и в самом деле в аристотелевских текстах [40, с. 451].

Итак, Аристотель — тысяча лет искусства Гермеса — Бойль... Чем же была заполнена эта тысяча лет? Алхимизированным Аристотелем? Может быть, и не нужно было бы этого алхимического тысячелетия? Может быть, сразу же вслед за учениями Платона и Аристотеля об элементах-стихиях, носителях фундаментальных свойств вещества, могли появиться Бойль и его ближайшее окружение вовсе без того, чтобы самоутверждать себя на отрицании алхимического тысячелетия? — Нет, ибо древнегреческой идеализации было недостаточно, чтобы выйти на идеализацию научную, а Аристотелева миксиса мало для обоснованного смешения во имя получения веществ с заданными свойствами. Могла существовать лишь химия механических смесей с ускользающими подлинно химическими превращениями, бывшими случайными и неосознаваемыми. Так, впрочем, и было: была практическая химия, обходившаяся без умозрений древних. Выходы в химию как науку были перекрыты. Нужна была середина: средние века в культуре, алхимия с ее новой теоретико-опытной («смешивающей») идеализацией в «химическом» оперировании с веществом.

Элементы-стихии следовало перетасовать, перемешать — не мысленно, а руками. Иногда и количественно перемешать. Но как это сделать? Сначала переосмыслить и переименовать, причем так, чтобы новые образы и имена стали вещественней имен старых. Перепутать и не узнать путаницу в путанице, а если и узнать, то счесть ее невиданной дотоле идеализацией.

Неоплатоническая алхимия александрийцев так и поступила. Правда, Аристотелевы начала оказались не причем. Выстроится алхимический космос. И тогда уже неважно, что мы примешаем к земле или воде — воздух или огонь, луну-серебро или золото-солнце. Важно, что верх смешивается с низом, и наоборот, ибо «все — одно», а «одно — все». Александрийская алхимия обходится без Платона и без Аристотеля, хотя и тот, и другой учтены. Вещь и имя сначала отделились друг от друга, а потом вновь слились. Но вещь нашла не только прежнее, но и другое имя, а имя срослось и с этой вещью, и с той. Имя вещи просится в руки, а вещь тяжелит алхимический ум. Начинается оперирование с веществом, но и размышление о веществе. Миксис—химевсис пришли во взаимодействие. А химическое ремесло по-прежнему делает полезные вещи без науки. Оно — пронзительно зрячий слепец, демиург без идеи, хранитель цеховой умелости.

Алхимическая идеализация должна была исчерпать все возможности смешивать несмешиваемое, обнажив нелепость первоначального «бессмыслия». В этом и состоит исторический смысл «бессмысленного» умозрения алхимиков, обеспечивавших впоследствии жизнь Аристотелевых элементов как химических элементов, демокритовскому атому (при полном его отвержении) как атому Резерфорда, Миксису Аристотеля как понятию вещества времен Пруста и Бертолле.

Партингтон лишь наполовину прав, говоря, что ртуть-принцип — не та ртуть, которую находят в Богемии; ядовитая и вызывающая паралич ртуть [41, т. 2, с. 13]. В некотором смысле и та ртуть. В этом трудно различимом смешении вещи и имени вещи — все дело. Хофер (XIX в.) тоже растерян, когда объявляет Аристотеля «логическим отцом алхимиков» и говорит, что «количественные» изменения свойств аристотелевских стихий осуществляют переход одной в другую [19, т. 2, с. 18]. Что значит «количественные», если стихия — только стихия и ни в коем случае не вещь?!

Верно, алхимические начала — не только принципы и не только вещества, но они и качества веществ, тождественные самим веществам. «Сера» — это также и цвет, и горючесть, и твердость, и потенциальная способность соединяться с металлами. «Меркурий» — это и блеск, и летучесть, и плавкость, и ковкость.

Каждое качество не только метафизично. Оно изменяемо руками: нагреванием, ударом, приведением к открытому огню, нажатием, сплавлением одного металла с другим.

И только «соль» — метафизическое жизненное начало, связывающее дух с телом, и то, покуда соль — еще не раствор, а метафизический принцип.

Тело и дух (ртуть-вещество и ртуть-принцип) пребывают в виде некоей вещественной слитности. Физические деструкции тела обязательны. Чтобы лишить тело некоторых его свойств, надо отделить «серу» или «ртуть»: обжечь, закалить, превратить его в известь, окислить. Обыкновенная ртуть содержит посторонние металлы, остающиеся в реторте при ее очистке. Алхимик считает, что это «сера» обыкновенной ртути. Эта обыкновенная ртуть, или живое серебро, должна быть переработана в сулему, которая легко испаряется. Считалось, что именно этой операцией изымался «Меркурий-начало из ртути-металла: чистая духовность и чистая телесность теперь уже воспринимались порознь. Но эта сокровенная операция если и «удавалась», то лишь лучшим, и не одними только рукотворными процедурами, но и с помощью высших сил. Путаница была, но было желание ее же и распутать, хотя и оставалось это желание в области утопических чаяний.

Однако учение об элементах-началах необходимо для главной алхимической процедуры — получения философского камня, материя которого то единая и неизменная, то тройственная, то четверная, или даже семеричная (речь идет об элементном составе). Но для приготовления камня элементы должны быть очень чистыми. Только совершенная сера и совершенная ртуть (принципиальные) могут дать вещество-камень, умножающий духовность в деле восходящей трансмутации металлов.

Двоичность ртути, например, распознается и в ощущаемых обличиях: двойной меркурий снаружи бел, а внутри красен.

Смешение велико, но не беспредельно, ибо каждый раз выдвигается почти химическая установка — тщательно исследуй состав металлов. Только в этом заключается все делание мудрецов.

Конечно, слово состав еще ни о чем не говорит. Его еще надо физически «умертвить» — химически «оживить»: сделать этот состав качественным (вещественным), количественным (вещественным), материально элементным (еще раз вещественным). Но это лишь возможность. Однако залогом ее осуществления была неупорядоченная «вещно-именная» путаница, когда «меркурий» — это и металл, добытый в Богемских рудниках, и начало-элемент, принципиальная ртуть философов, и argentum vivum (живое серебро) для Великого деяния, и метафизическая материя камня — «меркурий из меркуриев».

Но только обыкновенную ртуть можно взять в руки. Видимый мир осязаемых веществ — тоже мир, хотя и не вполне духовный. Джабир, Ар-Рази, алхимики-оксфордцы, алхимики-эскулапы действуют в спиритуалистическом мире, но с веществами, элементами-телами — химическими соединениями. Смещение акцента с духа на вещество — первый этап преобразования алхимических начал как понятий; результат взаимодействия алхимии с натурфилософией и химическим ремеслом. Результат, угадываемый в генотипе алхимии.

АНИМИСТИЧЕСКИЙ И ТЕХНОХИМИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ АЛХИМИИ

Предшествующий материал выразительно демонстрирует двойственную природу алхимических начал: начало-принцип, начало-вещь. Эта существенная особенность алхимического мышления имеет истоки в анимистических и механистических представлениях, в конечном счете ведущих к двум фундаментальным традициям древности: Платон—Аристотель, с одной стороны, и Демокрит—Платон, с другой.

Алхимический космос—живой космос. Да и каждый фрагмент этого космоса — тоже живой. Он и часть организма, и самостоятельный организм. Одушевленный алхимический элемент — земная копия живого астрального тела. Алхимическое тело эволюционирует, восходит от несовершенных до совершенных состояний с участием алхимика-эскулапа, применяющего медикамент (синоним философского камня). В природе это происходит само.

Алхимики уверены: когда, например, начинают разрабатывать рудник и в нем находят металлы, еще не завершившие своего развития, эти металлы остаются несовершенными и никогда уже и не достигнут совершенства, а металлическое семя теряет силу.

Ртуть-серные—«мужеско-женские» — вариации, связанные с рождением и восходящим улучшением металла,— лейтмотив всех алхимических трактатов.

Геометрически прогрессирующий рост алхимического золота под воздействием философского камня — «катализатора» этого роста, описан Раймондом Луллием (XIII—XIV в.): «Возьми кусочек этого драгоценного медикамента величиною с боб. Брось его на тысячу унций ртути. Вся эта ртуть превратится в красный порошок. Прибавь унцию этого порошка к тысяче унций ртути, и эта ртуть тоже превратится в красный порошок. Если из этого порошка взять одну унцию и бросить еще на тысячу унций ртути, все превратится в медикамент. Брось унцию этого медикамента на новую тысячу унций ртути — и она тоже превратится в медикамент. Брось унцию этого нового медикамента еще на тысячу унций ртути — и она вся превратится в золото, которое лучше рудничного» [42, с. 37]. Мы видим здесь описание питания эмбриона, его рост, внезапное обретение им нового качества, подлинной жизненности.

Жизнь несовершенного металла — это несовершенная жизнь, больное ее состояние. Врачующий алхимик воздействует на эту жизнь, приводя ее к наисовершеннейшей жизненности. Материя, из которой изготовлено лекарство, есть тоже золото, только очень чистое, и ртуть.

Семя и взрослый организм тождественны в своей жизненности, но различны в степени этой жизненности: отец и семя отца; вид, и генотипическое обоснование вида. Золото есть наисовершеннейший из металлов; это отец камня [2, т. 2, с. 693—696]. А между тем материя камня — семя, содержащееся в золоте. Самородное семя нуждается в «физико-химической» очистке. И тогда приемный отец этого семени, так сказать, крестный,— сам алхимик. В недрах земли находят совершенное золото. Иногда находят маленькие кусочки самородка. Оно может быть чистым. Но может и не быть чистым. Тогда и очищают его сурьмой. Очистка как крещение.

Усовершенствование жизни металла —- не только «медицинская» акция, но еще и воспитание. Это обстоятельство делает алхимический анимизм антропоморфным, исполненным социальных ассоциаций. Серебро и золото — «учители несовершенных металлов». Обыкновенное золото совершенно только по природе и настолько, чтобы делиться своим совершенством с братьями — металлами несовершенными. Это означает, что обыкновенное золото может совершенствовать форму металлов несовершенных. Но прежде это золото следует исцелить от порчи-болезни [1, т. 6, с. 140, 143—162]. Улучшенное золото избыток своего совершенства передает, например, свинцу, ничуть не ухудшаясь при этом. Улучшение золота или серебра — процесс рукотворный *.

Лечение металлов алхимическими эликсирами оборачивается лечением человека эликсирами иатрохимическими. Глаубер: «Если налить воды в этот раствор, положить туда олова, свинца, железа и висмута, а потом бросить туда золота, то золото, вернее всего, пристанет к металлу. Пометайте воду. Золото, подобно грязи, сначала смешается со всем остальным, а потом осядет в воде» [27, № 2-3, с. II]. Примерно так готовили «золотую тинктуру» (aurum potabile — питьевое золото), раствор треххлористого золота, обладавшего, как считали, целительными свойствами**. Прибавим к этому tartarus vini — винный камень, или «адский спирт», arcana — тайные средства Парацельса (XVI в.), архей, или его же «верховный дух» ( arcw — начальствую); тот самый архей, который воплощает жизненные ферменты по видимости неживых тел. Парацельс: «Действительно, я иатрохимик ( iatroz — врач.— Авт.), потому что я знаю медицину и химию» [43, с. 85].

*) Золото очищают сплавлением с сурьмой («цементацией»), а серебро — «купеляцией» со свинцом.
**) Алхимики-шарлатаны часто выдавали за питьевое золото раствор хлорного железа (тоже желтого цвета).

Земная жизнь, согласно Парацельсу,— лишь эманация астральной жизни, управляющей жизнью земною: «Слава тому, кто мог найти такое сокровище и получить из него вытяжку! Это истинный природный бальзам небесных планет. Он препятствует гниению тел и не позволяет ни язве, ни подагре, ни водянке внедриться в тело человека.... Ах, немецкий Карл! Что он сделал со своими сокровищами?! Где твои врачи? Где твои мудрецы? Где эти бандиты, безнаказанно прочищающие желудки и потчующие микстурами? Твое небо содрогается ... Твои светила, сойдя с орбит, гуляют далеко от болотистого пути, который для них предназначен!... Если бы твои адепты знали, что их глава Гален (а он теперь в аду) прислал мне удостоверительные письма о том, что я прав, они осенили бы себя крестными знамениями — своими лисьими хвостами! А ваш Авиценна! (Он сидит теперь на пороге ада.) Я говорил с ним о его жидком золоте... Уходите же прочь, шарлатаны, берущие верх исключительно протекциями высокопоставленных лиц! Но ... терпение! После моей смерти мои последователи подымутся против вас ...» [40, т. 2].

Это — новое, ренессансное утверждение живого мира вещей, отвергающее «полуживую» традицию. Что телесно, то и живое. Одушевляющее начало сокрыто в каждом теле. Алхимические начала — живые существа. Жизнь воды есть ее текучесть, огня — летучесть, серы — горючесть. Смерть — естественный результат жизни, в некотором смысле технохимический и механохимический ее результат. Умерщвление серы, например, происходит путем ее сжигания, металлов — через воду... Архей — верховная жизнь вещей. Архей — не личные существа, но природные силы. Здесь и обоснование естественной магии. Сознательные существа, воздействующие на тела, заменены присущими живым телам бессознательными, но целесообразными силами. Магия, как считает Парацельс, есть искусство через некоторые тайные силы и особенно через прямое воздействие одушевляющего начала человека на одушевляющие начала других людей и тел природы при посредстве веры и воображения производить вещи с благодетельною или злою целью.

Взаимодействия тел тоже антропоморфны. Симпатия, антипатия — опорные понятия у Агриппы. Деятельные начала Бернар-дино Телезия из Козенцы (XVI в.) — тепло и холод — динамические проявления взаимодействующих веществ. При этом все — от земли до неба — вещественно и различается лишь степенью материальности, мерой чувственной вещественности [44, фрагмент 21; 6, т. 2, с. 122-129].

Ван-Гельмонт (XVI—XVII в.) называет Архей Парацельса жизненным пламенем, веянием, духом.

Одушевление вещей уравнивает природу и алхимика в магических правах, делая его лекарем-демиургом. Деятельная роль алхимика — скорее ритуально-словесная, нежели рукотворно-опытная. Живое не перерабатываемо руками (его можно лишь улучшить промывкой, очисткой и прочим), ибо воздействие на живое без убиения в нем жизни должно быть бережным, уповающим скорее на чудо, нежели на технохимические и механохимические вторжения. На этом биолого-магико-виталистическом пути нет ходу целенаправленным химически «умерщвляющим» процедурам. Начало алхимии, манипулирующей с веществом,— это конец вещества как живого.

Сведение на нет «жизненной энергии» вещества предусмотрено нисходящей трансмутацией металлов, связанной с угасанием живого. А это, в свою очередь, делает естественной «физико-химическую» деструкцию вещества, осмысляемого рационально — вне ритуальной магии. Если в «живом» веществе элемент — орган, то в мертвом — компонент.

Идет демифологизация вещества как особи: от неба к земле, от жизни к смерти, от «биологии» к «физике» — «физико-химической» алхимии мертвых, естественных, объективных частиц.

Алхимику необходимо извлечь из каждого тела самые деятельные его части посредством очистки, добыть сокровенную квинтэссенцию, вновь оживающую; сделать алкагест — универсальный растворитель — и употребить его для того же — для уничтожения целого; изготовить более умеренные, но все-таки тоже сильные растворители: aqua fortis (азотная кислота), aqua regis (царская водка).

Ар-Рази [17] пишет: «Начало нашего делания есть очищение». Производят очищение со всеми сопутствующими ему разрушительными действиями, дабы остаток вновь ожил. Воскрешение из пепла. Жизнь через смерть. Альберт Великий учит: получение всякого магистерия есть только растворение и только сгущение [21, с. 12-14, 72-74].

Элементы — кирпичики состава, но и результат разложения вещества. Элемент как кирпичик состава — это живой орган или живое самостоятельное тело. Но элемент как результат (предел) разложения — мертвая частица. Арнольд из Виллановы убежден, что вещество состоит из элементов, на которые его можно разложить. С помощью теплоты лед расплывается в воду. Значит, лед составлен из воды. Все металлы расплываются в ртуть, значит, ртуть есть первичный материал всех металлов [2, т. 1, с. 687— 697]. Ртуть здесь — по преимуществу мертвая часть, но и чувствующая первичная природа.

Огонь — действенное средство расшатывания вещества. Это и физическое (обжиг, растрескивание, освобождение от примесей, уносимых с дымами), и метафизическое средство (очищение священным огнем, искупление в геенне огненной). Огонь разлагает, но и соединяет. Раймонд Луллий говорит: многие алхимики заблуждаются, потому что они не знают, как следует расположить огонь, который есть ключ делания: огонь и растворяет, и сгущает. Но иные, ослепленные невежеством, этого не знают [1, т. 1, с. 880— 910].

Операция растворения — особо сильная процедура. Нужны сильные кислоты для растворения золота и серебра. И лишь потом — извлечение серы и ртути, которые должны ожить. Техника растворения и качества растворителя составляли особые секреты алхимиков.

Лишь тогда, когда тело растворено, начинается действие. Нужна, стало быть, предварительная подготовка для вторжения природы. Подготовка нужна и для вторжения алхимика *.

*) Вспомним первые века алхимии: Стефан Александрийский советует, например, освободить материю от ее качеств, «отделить душу от тела», дабы достичь совершенства [11, с. 276]. Разрушь тело — обретешь сущность, удали наносное — получишь сокровенное, форму форм, лишенную каких-либо свойств, кроме идеального совершенства. Чистая сущность добывается посредством разрушения видимых форм сотворенной телесности.

Алхимические операции целенаправленны. Результат — квинтэссенция. Источник свидетельствует: квинтэссенция — архетип и представляет собой тело, заключая все его свойства и достоинства в высшей степени.

Путь к квинтэссенции — путь разрушения целого, путь к частям, к частицам, к элементарному началу, путь к «химическому составу».

Оппозицию растворение — сгущение Василий Валентин, например, толкует почти в современном химическом смысле, рассматривая ее как переход от инертного состояния материи к деятельному ее состоянию: от бездушного элемента-частицы к одушевленному веществу [2, т. 2, с. 413—420]. В самом деле, совершенное тело не может не быть живым, ибо жизнь — совершенное состояние эволюционирующего к жизни объекта. Вместе с тем оно — идеальное живое и в силу этого как бы неживое.

Таким образом, разрушение вещества и воскрешение вещества суть две грани алхимического мышления. Но именно первый поворот алхимической мысли (неотрывный, конечно, от второго) «предвосхищает» химию как науку о составе вещества, определяющем его свойства.

ЭЛЕМЕНТАРИЗМ И АТОМИЗМ

Здесь мы подошли к одной из кардинальных проблем алхимии, которую можно сформулировать как соотношение элементаризма и атомизма. Поставив проблему таким образом, расскажем об одном из многочисленных «предсказаний», принадлежащих Роджеру Бэкону, т. е. о том, что так или иначе может быть понято как идеи кратности и постоянства состава в химическом индивиде; идеи, соотносимые сейчас с именами Дальтона и Пруста. Обе эти догадки — результат алхимических занятий Роджера Бэкона.

Примем эту догадку не за абсолют, а лишь за точку отсчета, привязанную к современному способу химического мышления, и с нее начнем историческую реконструкцию. Тогда-то, возможно, два достаточно распространенных, хотя противоположных, взгляда на Бэкона (Бэкон преодолел поле тяготения современной ему среды настолько, что сравним с ученым нового времени, или: Бэкон «никогда не понимал, что такое экспериментальный метод») будут сняты.

В чем же состоит догадка Бэкона и почему она осталась неосознанной и автором, и средой, оказавшись на протяжении полутысячелетия за пределами научной традиции?

Перед нами трактат знаменитого оксфордца «Speculum alchemiae» («Умозрительная алхимия», или «Alchimia mirror» — «Зеркало алхимии») [23; 31, с. 50—93]. Этот трактат Н.А.Морозов назвал самым стройным из всех, дошедших до настоящего времени, а про его автора сказал, что «...при других условиях из Бэкона вышел бы Ньютон современной химии» [31, с. 60].

Большая часть трактата посвящена поискам красного эликсира — философского камня, способного превращать любой металл в золото. Этот поиск осознавался Бэконом как опытный (в специфически средневековом понимании опыта). Искомой же «панацеей» должно быть соединение ртути и серы — отцовского и материнского начал, дающих в сочетании жизнь «камню философов».

«...Ни ртуть, ни сера не могут сами по себе, в отдельности, зародить металлы, а лишь, соединившись друг с другом, они порождают и их (металлы.— Авт.), и многие минералы. Следовательно, очевидно, что наш камень должен родиться из соединения этих начал и иметь красный — священной значимости — цвет... (речь идет о киновари HgS.— Авт.)» [там же, с. 78].

«Если бы мы выбирали один из семи духов (spiritus) — ртуть, серу, соединение изменчивого цвета, содержащее ртуть и серу (вероятно, полусернистая ртуть *.— Авт.), живую серу, орпимент и аурипигмент, реальгар, мы не могли бы их усовершенствовать, потому что природа доводит до совершенства только определенную смесь (курсив наш.— Авт.) обоих родительских принципов» (вероятно, киноварь.— Авт.) [там же, с. 79].

«...Ртуть и сера должны находиться в таком точно отношении, которое нужно еще найти... В природе встречаются тела, в которых оба начала соединены уже в нужной пропорции, сгущены и связаны по надлежащим правилам [там же, с. 50]... Ищи эти тела, подвергай огню, очищая, проверяй отношение, улучшай и совершенствуй состав... Мы найдем некое тело, составленное из ртути и серы, над которым природа мало работала. Выберем тело, содержащее светлую, красноватую все же, но вполне совершенную ртуть, смешанную по определенному правилу равномерно и в должном отношении с серой. Это вещество надо высушить до твердости, очистить его огнем, который может сделать его в тысячу раз яснее и совершенней, чем то же тело, сваренное естественной теплотой... Тела состоят из более простых тел, смешанных в строгом отношении, от чего зависит их вид, прочность и склонность к воздействию огня...»** [там же, с. 82—83].

Эти выдержки свидетельствуют о том, что Бэкон оперировал с двумя индивидуальными соединениями ртути и серы: сернистой ртутью HgS (киноварью) и полусернистой ртутью Hg2S, и отдавал отчет в том, что отношение составляющих химическое соединение элементов является фактором, определяющим свойства этого сложного соединения.

Заметим, что из-за небольшого числа объектов Бэкон привлекает для подтверждения данного тезиса лишь два соединения, не выходя за пределы взаимодействий ртути и серы.

Изложенное может быть с известной долей риска модернизации истолковано как смутное «предощущение» законов постоянства состава и кратных отношений. Несколько осовременивая результат, еще раз напомним: полусернистой ртути (Hg2S), как следует из общеизвестных основ аналитической химии, не существует. Это конгломерат, смесь киновари (HgS) и свободной ртути (Hg). Смесь, конечно же,— не индивидуальное соединение, хотя и принята Бэконом за «химический индивид» *. Ошибочное, с наших позиций, представление об исследуемом веществе, к которому пришел Бэкон опытным путем, привело ученого к верному, с наших же позиций, теоретическому обобщению. Но почему же все-таки произошла столь счастливая «ошибка»?

Чтобы ответить на этот вопрос, стоит рассмотреть судьбы атомистики Демокрита в средние века [45, с. 61—73]. Это и есть ближайший контекст «химического» умозрения Бэкона. Демокри-товский атомизм, вошедший в средневековое природознание (XII—XIII вв.) вместе с латинизированным и существенно трансформированным Аристотелем, давал себя знать лишь в слабых отголосках. Решающую роль играл морально-этический фактор. Атомизм Демокрита (и эпикуреизм) был отмечен печатью моральной отверженности. «Апроноэсйю» (мир возник из случайных сочетаний атомов, а не по промыслу божьему) — вот что вменяло средневековье Демокриту с его атомизмом [там же, 64].

Вместе с тем наблюдается как будто необъяснимый парадокс. Демокрита называют, как об этом писал М. Бертло, «отцом алхимиков», хотя его атомистическая теория не найдет места в средневековых алхимических трактатах, фатально угрожая главной доктрине — трансмутации металлов**: «В писаниях греческих алхи-

ДВЕНАДЦАТЬ КЛЮЧЕЙ ВАСИЛИЯ ВАЛЕНТИНА

Этот иллюстрированный алхимический трактат был впервые опубликован в 1599 г. в Эйслебене. В дальнейшем, этот текст перепечатывался неоднократно и со все более богатыми иллюстрациями. Наиболее искусные из них, выполненные по первоначальному сюжету, принадлежат известному в XVII в. граверу М. Мериану. Эта мистерия, состоящая из двенадцати сюжетных эмблем, разъясняющих Великое деяние, имела огромную славу среди адептов XVII в. Личность автора текста не установлена. Утверждали, что Василий Валентин - бенедектинский монах, живший якобы в XV в. На самом деле его тексты более позднего происхождения. За этим псевдонимом мог скрываться ряд авторов. В качестве одного из них называют Иоганна Тёльде, солевара из Франкенштейна (Тюрингия). Он был известен как секретарь ордена Розенкрейцеров и жил на рубеже XVI-XVII вв.

ПЕРВЫЙ КЛЮЧ. Приготовление исходной материи для Великого деяния. Золото (король) очищают сурьмой (волк); серебро (королева) - купелляцией со свинцом (старец)

ВТОРОЙ КЛЮЧ. На рисунке изображен юноша Меркурий (ртуть), объединяющий символы Солнца (золота) и Луны (серебра). Жезлы с переплетенными змеями - дополнительный символ объединения, идущий от греческой мифологии. Корона юноши говорит о том, что он - сын короля, тогда, как крылья определяют его как дух Ртути, присущий и сыну и отцу. Фигуры, угрожающие его жизни, символизируют необходимость чистоты исходных ингредиентов, в чем - залог успеха в соединении

ТРЕТИЙ КЛЮЧ. «Петух пожирает лису, но затем, погруженный в воду и подгоняемый огнем, в свою очередь, будет проглочен лисой». Так иносказательно трактует Василий Валентин процедуры растворения и выделения из раствора. Если второй ключ относится к одному ив алхимических начал - ртутному, то третий связывается с другим началом - серным (приготовление огненной серы)

ЧЕТВЕРТЫЙ КЛЮЧ. Обычная алхимическая аллегория смерти, за которой следует воскресение. Кажется, что в алхимических процедурах материя исчезает, но на самом деле она существует и в дальнейших процедурах появляется, но уже в очищенном виде. Негаснущая свеча - символ еще неугасающей жизни. Текст говорит: «Вся плоть, которая вышла из земли, должна распасться и снова стать землей, которой она прежде была»

ПЯТЫЙ КЛЮЧ. Венера и Вулкан - два начала, которые должны объединиться и породить младенца Эроса. У уст Венеры - черный сосуд, наполненный землей и пеплом и символизирующий сгорание. Этот сосуд является в виде ее дыхания, символизируя сублимацию Венеры в дух земли. Вулкан также находится в состоянии сублимации, о чем свидетельствует его огненное дыхание.. Своими мехами он раздувает печь. До Василию Валентину, необходимо последующее метем соединение воспламенившегося воздуха и порошкообразной земли. Лев, угрожающий жизни младенца, символизирует трудность задачи. Сначала наше вещество должно быть тщательно очищено. Затем его нужно разложить и превратить в прах и пепел. Затем приготовьте из него летучий дуя, белый, как снег, и другой, красный, как кровь. ...Они и есть духи, сохраняющие и преумножающие жизнь.

ШЕСТОЙ КЛЮЧ. Союа короля и королевы, персонифицирующих химическую процедуру нагревания (может быть, сплавления) с отводом легколетучих и последующей и» конденсацией. Строгое соблюдение пропорций исходных веществ — основной смысл втой аллегории. «Здесь необходимо особое мастерство. Незыблемость и правильность соотношений — залог истинного состава»

СЕДЬМОЙ КЛЮЧ. Вода в окружении четырех времен года. Солнце — источник тепла, оплодотворяющего землю, — мир земель, ил» веществ; тепла, отпускаемого неодинаково,— в зависимости от времени года

ВОСЬМОЙ КЛЮЧ. Вновь тема смерти и воскресения: материя Великого деяния, помещенная в термически закрытый сосуд — Философское Яйцо (символ Вселенной), умирает, чернея, дабы вновь ожить в сиянии белизны. Два лучника бьют в цель. Один попадает в центр мишени. Это истинный адепт. Лжеадепт попадает в «молоко»