29,04.87. Среда.

А говорят верьте приметам... Про водителя такси я , правда, ни одной приметы не знаю, но всем известно: что начало всякого дела и есть самая надежная примета: “как с начала пошло...” или “как с начала не пошло...” Так вот, у нас с начала пошло. Мы в этот раз не только без спешки собрались, но даже успели поесть, попить, одеться и тогда пришло такси. Не раньше и не позже, а “как раз”, и что самое удивительное - на счетчике у него было “по нулям...” И он не капризничал по поводу того, что, мол, в машину не войдет, да собаке, мол, намордник... Нет, он и глазом не моргнул, когда мы в его машину всунули два мешка с байдаркой, два больших рюкзака, один средний, палатку, сумку, телегу, собаку, ребенка и сами сели; при этом в багажнике было два колеса, что о многом говорит тем, кто понимает. Счетчик он включил лишь когда мы выехали на Дальневосточный проспект, собаке весело подмигивал (хотя Буш сидел со мной на первом сиденье и без намордника), помог выгрузить вещи и пожелал хорошей погоды... Я даже немного сожалела, что не вся наша флотилия лицезрела адмирала на черной волге (ведь наше такси окзалось к тому же черной волгой). Помниттся я еще сказала, что, мол, примета хорошая - поход начинается с водителя такси.

Мы безмятежно перетащиди наш скромный скарб на платформу и там уже выяснили, что у нас всего то ли 26, то ли 28 (сейчас уж не вспомню) мест, не считая, конечно, собак и детей. Эти, последние, хотя тоже места, но их к счастью забыть невозможно, не то что какой-нибудь скромный рюкзачок или сумочку с шашлыком.

На платформе была приятная предотъездная сутолока. У нас был 15-ый вагон, а поскольку объявили, что нумерация идет со стороны Москвы, мы, в отличие от остальной публики, не нервничали, а стояли себе в начале платформы и с интересом рассматривали кучу народа, ожидавшую поезда. Правильнее было бы сказать “две кучи”, т.к. на платформу ожидалось два поезда. Один из них был “Красной стрелой” и к нему беспрестанно подвозили огромные телеги, груженые чемоданами с импортными наклейками. Вслед за этими чемоданами проплывали иностранные делегации, почему-то преимущественно из дружественной Индии, радуя наших отпрысков экзотическими одеждами в сочетании с банальными советскими кроссовками.

Между импортными группами с достоинством шествовали группы байдарочников, не замечая остальных пассажиров и задерживая взгляд лишь на своих собратьях, подобно военным, которые из безликой штатской массы выделяют лишь людей своей касты. Среди этого многолюдья глаз, как бы не зависимо от твоей воли, ухватывал фасончик рюкзачка или штормовочки, крепление лямок и количество мест, а также другие мелочи, которые быстро и точно характеризуют группу, как единицу передвижения.

Ну вот и поезд. Его подали всего за 20 минут до отхода, но у нас ведь 15-ый вагон..., и в отличие от всех остальных пассажиров, метавшихся со своими котомками между иностранными чемоданами, мы не спеша готовились к погрузке... Ушла первая партия - Нина Гиманова с детьми (Сашкой Гимановым и Юлькой Коваленко) - они должны были занять места в вагоне на случай двойных билетов. Вслед за ними ушли мужики - Володя Гиманов, Сашка Николаев, Андрюха Карасев и адмирал Игореха Коваленко. А мы с Бушкой остались, причем я еще уговаривала “не нагружаться так уж слишком”. Тут, как раз, примета и дала первый сбой, Время шло и довольно быстро, о чем мне насмешливо сообщало электронное табло. Меня как мухи облепили Бушкины поклонники и я привычно, почти автоматически, отвечала на стандартные вопросы: “сколько ест”, “сколько стоит”, “может ли защитить хозяина, если к примеру придется, от медведя”, а также “для чего он вообще-то нужен”. Когда до отхода поезда оставалось 5 минут, у меня вдруг возникло подозрение, что так и опоздать, пожалуй, можно... Но это я, конечно, погорячилась, дрогнула. Они не опоздали. Ровно за две минуты до отхода они взмыленные примчались и радостно сообщили, что 15 вагон, оказывается, в самом конце состава... В миг обвешавшись байдарками и рюкзаками, напугав до смерти даже нашу видавшую виды собаку криками “вперед!”, мы ринулись по платформе, уступая дорогу лишь телегам, груженным углем.

Не нужно волноваться, когда мы подлетели к вагону, поезд еще даже не тронулся. В тамбур, правда, было не войти, так как там поперек стояла детская коляска и все наши вещи валялись у входа в вагон, но дети уже были в поезде. Как мы просочились сквозь коляску, я еще себе представляю, но как наши тюки... Ай, да бог с ним. Все было не плохо. Мы успели загрузиться, сорвав “стоп-кран” лишь один раз. Проходы, правда, были забиты людьми и их детьми, многие из которых плакали; места наши оказались в конце вагона, хотя и первые по номерам, и не было света (но это даже было к лучшему - в таком вагоне свет лучше не включать...) .

Примета, конечно, дала сбой, но мы же не опоздали, а если бы дети одни..., а если бы... Нет братцы, все было хорошо и это нам настроения не испортило!

30.04.87. Четверг.

Было 3 часа 15 минут, когда ребенок мне доверительно сообщил, что он желает в туалет. Пройдя ощупью через весь спящий и совершенно темный вагон, мы добрались до вожделенной двери, дальше все зависело от опыта железнодорожных путешествий. Этот опыт ребенок имел и я скучающе взглянула в окно. Несколько минут я бессмысленно пялилась, затем поморгала и протерла глаза, однако это не помогло... За окном был снег и его было много, просто сугробы снега и местами виднелась черная, неуютная земля.

Боже мой, кто из майских байдарочников не хвастал вмерзшими в котел сосисками, чаем со льдом и огромными снежниками, из которых топили воду на чай. Но это..., это было не возможно; это, братцы мои, была зима. В 4 утра был назначен подъем и я, конечно, уже не сомкнула глаз. Но когда я в 4.15 растрясла нашу команду и указала им в окно, думая, что они тут же проснутся, я услышала лишь: “Подумаешь, проталины-то есть...” Примета явно давала сбой, но это... не испортило нам настроения.

Без особых сложностей мы выгрузились и перетащили вещи к станции, а также преодолели 1,5 км по разбитой, оттаявшей дороге до реки. Кое-кто, правда, ударился в грязь, но слава богу не лицом, а совсем другим местом. Оказалось, к тому же, что спуститься к реке невозможно и придется собранные наверху лодки спускать по довольно крутому откосу, что позавтракать придется, видимо, лишь отойдя от деревни хотя бы на километр, что по реке несет огромные льдины, что вода очень высокая и явно слишком быстрая (даже для этой, отнюдь не медленной речки)... Но взошло сказочное солнце, повисло над нами огромным красным блюдом, с которого потекли на нас живительные струи и наполнили наши души томлением и нетерпением, предвкушением привычных и еще не изведанных удовольствий.

Простите, друзья мои, я задержу вас здесь не надолго, вот именно здесь, в этих нескольких минутах до начала. В этих неуловимых мгновениях, когда ты уже здесь, у цели, но еще не начал... Ты так щедр, что не считаешь минуты, тебе еще не жаль уходящих радостных мгновений, ты весь как подошедшее тесто - “вот-вот”, но все еще впереди, и цвет, и запах, и вкус. Томительно и сладко замирает внутри твое “я” и все возможно, все может быть на этой текучей дороге, любые чудеса и приключения, которые только может подарить тебе твое заскучавшее за зиму воображение. Вздохнем же глубоко-глубоко и спустимся вниз, там уже ждут нас, там уже заработал секундомер... Да там уже просто хотят есть, причем так, как можно желать этого только здесь, на природе.

Сначала мы вкусили экзотики в виде бобра и льдин, а уж затем уселись и в первый раз в этом сезоне оттолкнулись от берега, Принимай хозяйка река званных и незваных гостей. Было 10.30, или несколько позже, когда вместе со льдом мы ринулись вниз по Мде. Нас тут же подхватило и понесло в хорошенький перекатик, из тех, что приятно щекотят брюшко вашей лодке и нервы новичкам, а “бывалым” лишь веселят душу, как глоток хорошего вина. Начало отличное - примета работает! Впрочем, беспечно мы катились не долго. Очень скоро показался мостик, а за ним что-то шумело. Не торопясь, с ленцой, Андрюха и Адмирал выскочили посмотреть “что там”, за ними вслед пошел Гиманов. Мы же остались млеть на солнышке. Как и подозревал Адмирал, это оказался известный нам по предыдущему разу веселенький перекатик с высокими стоячими волнами, интересный для прохода, но как будто бы не опасный. Я схватила фотоаппарат и побежала выбирать места для съемки. Пропустила все три лодки, щелкнув каждую по два раза - сбоку и сзади - в моменты, когда лодка врезается в стоячую волну. Завидно было ужасно, но должен же кто-то запечатлеть для потомков наши удовольствия.

Река ревет и изгибается, вода быстро подбрасывает и отпускает, и в такт этому меняются выражения на лицах моих друзей. Вот лодка на крутой волне взлетает вверх - вздох, брови вверх, улыбка, плечи вверх и кажется, что душа их взлетает еще выше... Но вот лодка уже ухнула вниз и волна, идущая следом сбрызнула, охолонув горячее тело, но душа не успела упасть с высоты и лицо хранит задержавшееся выражение радостного вздоха, к которому уже, впрочем, примешивается удивление. Простите мне, что так не подробно описываю ваш доблестный проход, но вода текуча, мгновения летучи, раз - и вы уже прошли, а мне еще бежать..., прежде чем спрошу: “Ну как?”.

Бегу, река сверкает и поет и птицы уж подпевают ей, и зелень уже рвет оковы зимы, и душа моя ликует и летит впереди, как будто она сама и есть легкая бегучая байдарка. И над всем этим солнце, солнце, солнце... Вот поворот, вот лодки стоят, но что-то не победное выражение на лицах команды. С Ляльки стаскивают сапоги и выливают из них воду, Николаев отчерпывает из байдарки кружкой... “Ребята, вы что, окунулись?” - “Да” - отвечают, впрочем, довольно весело. Не сразу, да не сразу, но скоро лица начинают излучать озорство, хмельной восторг и остатки испытанного все же удовольствия. Дети и Карасев мокры до трусиков (эти в полной мере испытали удовольствие прохода). Гиманова, пожалуй, тоже, т.к. побежала за кустики и кажется, повесила сушиться нижнее бельишко. Ну что ж, кстати, и чайку попьем.

Первый день, первая шивера, первая стоянка, первый чай... Господи, хорошо-то как! Шмотки сохнут прямо на глазах. Ребятня порхает на поляне, как весенние мотыльки, так и норовят свалиться в какую-нибудь лужу. Все с аппетитом едят и говорят одновременно, что не мешает задушевности беседы, а даже наоборот.

Костерок, разноголосица. Я сижу и думаю, интересно, как это приключение рассматривать, как сбой приметы или наоборот? Бултых! Шлеп! Ну и бобр, думаю... Смотрю на реку и вижу, что Гиманов набирает воду в котелок, почему-то лежа на животе в реке. При этом лицо его выражает удивление, затем крайнее удивление, затем напряжение и когда я уже вижу, что он явно хочет вылезти и не может, а вся разомлевшая команда скучающе взирает на это дело, я с криком “Да помогите же!”, кидаюсь к реке. Тут все повскакали и бросились следом, В этот момент Гиманов спокойно поднялся, как будто он и не думал тонуть, а просто лег полежать, отдохнуть на льдинке, и виновато улыбаясь развел руками: “Понимаете, льдина... я и съехал”. “Кофе ему захотелось...”- отпарировала жена.

Было смешно, до коликов смешно, команда рыдала. И новое приключение вытеснило на некоторое время только что испытанное удовольствие. Ничего себе, приключение за приключением...

Милые мои друзья, я здесь за машинкой чувствую себя сказочником, который точно знает, что ждет вас впереди и даже до некоторой степени может влиять на ход событий. Но нет, нельзя, Ведь я - летописец и ясно понимаю, что все должно быть во время, Да, тогда это казалось нам приключением, Мы были в восторге, и не потому, что Гиманов был мокрый и синий, а потому, что его ведь могло унести, нас ведь могло захлестнуть. Чувство близкой опасности, которую мы благополучно миновали - вот что делает простое событие приключением, И мы с радостью отдавались волнам нашей судьбы,

Кроме праздников и приключений, поход содержит будни, К ним относятся все, кроме первой, загрузки байдарки, а также, без сомнения, упаковка и укладка вещей, Но что делать, не было бы буден, не было бы и праздников. Именно в будни особенно важно чувство локтя своего товарища, особенно если этот локоть не подталкивает, а поддерживает. Николаев и Гиманова слегка привычно переругивались, Гиманова, при этом, успевала делать тычки Саньке и давать ценные указания Гиманову. Все озабоченно возились с вещами и выспрашивали нас о том, что будет впереди, когда мимо нас с достоинством прошествовала группа на двух плотах. Хотя Николаев и уверял нас, что это самый надежный вид передвижения, мы не без оснований остались при убеждении, что байдарка лучше. Ребятня в двадцатый раз уже спрашивала меня, будет ли впереди еще такая шивера, и, в очередной раз получив тот же ответ “нет”, с досадой прищелкивала и причмокивала, начисто забыв уже то чувство страха, которое, без сомнения, испытала.

14.00. Вышли. Шли весело, с удовольствием. Кое-кто, кое-где посидел в кустах, не справившись на повороте. Временами мы лихо обгоняли плоты, временами они нас. Проход был не легким, но приятным. И в 16.00 с чувством выполненного долга, мы решили пошабашить и приступить к культурному отдыху. Нас ждали куры, золотистые, сочные, ароматные, которые так волшебно изготовляет Карасев.

Повозившись на солнышке с установкой палаток и прочего, все разжарели. Я стала агитировать купаться. Команда иронически отнеслась к моим уверениям, что это приятно, А некоторые даже откровенно высказывались, что не понимают таких удовольствий, это был Николаев. Но удивительно, как, иногда, незначительная деталь может менять представления людей о том или ином предстоящем событии. Мы с Адмиралом предложили друг другу после купания выпить по пол-рюмочки коньячку и, о чудо, вмиг у нас нашлось множество компаньонов. Причем эта операция была быстренько усовершенствована: водочки “до” и коньячку с лимончиком “после”. Нет, это садизм, не могу писать, слюна так и бежит. Мало того, что купание, еще и водочка и коньячок... Просто сил нет терпеть еще целый год!

Мы предвкушали не зря! Это было даже лучше, чем мы ожидали. Гиманова соблазнилась тоже и даже выкупала Саньку, так ей понравилось, Тело жгло и неизъяснимое удовольствие разливалось, будто сама радость струилась в тебе и омывала под уставшие члены (ведь мы почти не спали и с 4 часов были уже на ногах).

Потом было не хуже. Дивный день сменился, хоть и холодным, но ясным звездным вечером, Стол ломился от вкуснятины: грудиночка копченая, селедочка с маринованным лучком, зелень и свежие огурчики, салат с зеленью и сыром, шпротики, водочка и куры... Куры были хороши! “О-ох! - говорили мы на выдохе - Хорошо!”, и костер разгорался сильнее. Оказывается, перчик греет не хуже водочки. Затем решили остудиться горячим глинтвейном. Было много обсуждений, немного песен, реплики, ясные звезды, голос реки и беззаботное чувство еще целых 3-х дней. Захмелевшие Николаев и Карасев, стоя в свободной позе победителей рек, небрежно уверяли нас с Адмиралом, что, мол, Мда не произвела на них впечатления, нет не произвела. Нет, шивера, конечно, ничего, но нет, не то..., не то... Мы делали вид, что нас это не трогает, и говорили, подождите, мол, посмотрим, что будет дальше...

Был березовый сок, теплые уютные спальники, первые признаки нытья в руках и ногах, еще восторженные, но уже невнятные голоса из спальников и сладкий, спокойный, глубокий сон. Все-таки приключения удивительное средство для настроения.

1.05.87. Пятница

8.00. Приключения из наших снов перенеслись в действительность и стали одолевать нас самого утра. Они продолжались.

Я проснулась, услышав незнакомый мужской голос, вопрошающий: “А где ваши мужчины?”. На что Гиманова честно ответила: “Спят!” - в голосе ее звучало достоинство и даже гордость. Я ужаснулась и самые неприятные, со сна, мысли полезли в голову, тем более, что Буш уж очень недобро лаял. Разбудив Адмирала и выскочив из палатки, я увидела вооруженных до зубов мужчин и с ними милиционера. Они сообщили нам, что “по нашему желанию” они хотели бы провести у нас “досмотр вещей” на предмет оружия и прочего запрещенного. “Прочее запрещенное” и не думало прятаться, а прямо само лезло под ноги и на глаза. Это была собачка. Когда же нам сообщили известную всем байдарочникам “новость”, что с собачкой в лес сейчас нельзя, мы страшно “удивились” и, конечно, стали уверять представителей власти, что это собака декоративная и что она от нас ни на шаг, и что уток она боится до смерти и даже вовсе это не собака, а сами не знаем что, но у него есть родословная и медали и вообще он - чау-чау.

Егерь нам поверил, вообще такой доверчивый оказался, но “бумажку для порядка” все же составил. На ней Гарька (он же Адмирал) должен был объясниться. Он и объяснил все как есть: что собачка целый год не видела воздуха в городе и мы все поехали ее прогулять, но у нее порода чау-чау. Это удовлетворило старичка, хотя я сильно подозреваю, что он не разобрал адмиралова почерка.

Тем временем Гиманова настойчиво просила милиционера, чтобы он осмотрел наши палатки и, хотя я ей шипела: “Уберите спиннинг” и всячески старалась перехватить милиционера к своей палатке, надолго мне его удержать не удалось. Гиманова отбила все-таки представителя власти и он, сраженный ее вниманием и, возможно, интимом палатки, никак не отреагировал на спиннинг, который Н.Ю. и не думала прятать, а доверчиво показала вместе со всеми вещами. Он, правда, спросил: “А это что?”. Честная Гиманова ответила: ”Удочка!”, удивляясь недогадливости милиции. “Спиннинг поправила милиция. “Ну да” - согласилась покладистая Гиманова. Милиционер был обезоружен.

Тут в дуэт вступил ее супруг. Бултых! Шлеп! - вновь раздалось в лагере и на сцене появился мокрый Гиманов. На лице его было написано полное недоумение - ведь это место было уже вчера проверено. Мне кажется, именно этот момент более всего убедил егерей, что мы далеки от браконьерства. И они, подхватив свои ружья, удалились, сообщив на прощанье, что в полукилометре нас ожидает мост. Когда они уже почти покинули сцену, из кустов вышел еще один с ружьем и, мягко ступая, двинулся следом. Мы решили, что это и есть браконьер и уже хотели снять его точным выстрелом, но оружия у нас действительно не было. И хорошо, что не сняли, так как он оказался “их человек”.

Затем была отличная манка, которая прекрасно способствовала интеллектуальным спорам, затем долгие сборы и конечно обсуждение всех событий с неизменным “Да-а! Приключения продолжаются!”. Надо сказать, что и это совсем не испортило нашего настроения. И мы, сложившись уже в 13.30 (вместо предполагаемых 11-12 часов), бодро покинули нашу первую в этом сезоне ночевку. Река подхватила наши лодки и быстро увлекла их - дальше, дальше, к новым местам и событиям. Мы еще не опасались их, напротив, мы жаждали их, и нам казалось, что мы готовы к любым испытаниям. И случай не заставил себя ждать...

Вылетев из-за очередного поворота, мы действительно увидели мост, небольшой такой мостик, вполне безобидного вида. Расстояние под ним было такое, что даже самые опытные из нас, встречавшие мосты “лоб в лоб” не прошли бы, но мысль сплавить лодку (вместо того, что бы делать нудный обнос) у нас возникла. Однако при ближайшем рассмотрении на мосту обнаружились двое. Вернее две красноречивые пятые точки, а их владельцы что-то сосредоточенно высматривали под мостом.

Мы чтим байдарочный кодекс, на “ты” с его законами и потому мы пристали и вышли, чтобы добросовестно “просмотреть с берега” препятствие. Братцы, кто бы мог тогда знать, что главное препятствие эта милая парочка из Москвы? Их мы, конечно, не просматривали и, естественно, просмотрели. Сидят, значит, это они, кукуют. Горькие слезы не льют, но выражение глаз жалостливое, сил нет. Глядят они с тоскою, то под мост, то на нас и за веревочку дергают, а лодочка их из-под мостика носик высунула, а дальше - фиг. Наши парни к Адмиралу: так и так, дозволь, мол... Адмирал крякнул в усы, глянул на бурную воду и... дозволил. Николаев с Карасевым свои вещички (жаль не все) из лодки покидали, а сами, как есть безжилетные, в лодку и уж почти отчалили. Тут уж я, правда, грубо нарушая субординацию, хвать их за борт - умру, говорю, но без жилетов не пущу!

Чудится мне сейчас, что не я это схватила лодку за борт, а будто бы сам Байдарочный Бог подтолкнул меня, взял и чуть поменял комбинацию фигур на игровом поле судьбы. Эх, всегда бы так стелил соломку тот, кто знает, где мы упадем.

Дальше все было в героико-романтическом стиле. Двое смелых, сильных и ловких бросились в течение, двое других страховали их с моста. Подошли к несчастной плененной Тайменьке, но мост не хотел так просто отпускать свою жертву. Сначала сложился Карасев и наша лодка наполовину вползла под мост, затем пришлось сложиться и Николаеву и они оба оказались под мостом; затем втянули за собой хвост и о дальнейших событиях мы судили лишь по репликам, доносившимся из того полуводного мира. Не было ни тревоги, ни предчувствия. Я фотографировала их подвиг и мы гордились ими. Московская Таймень наконец поддалась и стала выходить из-под моста... Москвичу посоветовали сесть в нее, чтобы она опустилась пониже и легче вышла. Он неуклюже заметался, то одну ногу спустит, то другую... и так примерится и этак. Пока собирался, лодку стало ставить боком к течению. Ребята ее держат, но голыми руками на таком течении... попробуй, удержи.

Смотрю и наших разворачивает. “Не вставайте боком!” - кричу, но понимаю, что они и не слышат, и не могут иначе. Переворот, как всегда, был легким и быстрым. И тут, наконец, сподобился москвич - сковырнулся в свою лодку, конечно, без весла. Встал в растопырку (в лодке !) и тупо пялится на элегантно выплывающих из-под моста храбрецов. Товарищу из Москвы явно чего-то не хватает, но чего он не понимает. Ему крикнули: “Весло!”. Он замахал растопыренными руками: ах да, ах где. Кинули весло, но промахнулись - вода и в самом деле быстра, лодку-то разворачивает и сносит. Этот умник мало того, что стоял в лодке, он еще из нее потянулся за веслом и естественно тут же оказался в команде пловцов.

Никто ахнуть не успел, как Карасев, ловко используя руки и ноги по назначению, оказался на мелководье, затем на берегу и вот он уже шпарит по берегу, орошая землю фонтанами из сапог. “Сапоги-то сними”. Этот простой совет привел его в восторг и вот уже он рядом с Адмиралом, готовый бежать, плыть, лететь, в общем совершать подвиги и спасать всех подряд. Оставим их пока они переносят лодку и обратимся к остальным участникам заплыва. Вот он, человек с железными нервами. Он не может принимать не обдуманных решений. Он всегда находит сначала теоретическое решение, ставит мысленный эксперимент и только затем уж приступает к практической реализации плана. Поэтому пока вы здесь суетитесь, а Гиманов несется по берегу, сшибая плетни и подминая кусты, он вместе с московской лодкой спокойно сплавляется вниз и озирает окрестности. Тс-с-с. Он ищет выход, выход из воды, и он его найдет.

А это кто? Это что за мастодонт пытается изнасиловать николаевскую Тайменьку? Господи, да что же он делает то? Этот буйвол влез а перевернутую Николаевку, съехал, опять влез, чуть не перевернул ее, но вновь и вновь пытается подмять ее под себя. Что он сдурел? Вместо того, чтобы отчаянно грести или плыть к берегу, пытаться зацепиться за кусты, его все тянет вверх и вверх. Эй, братец, ты же байдарочник, а не альпинист. Не слышит, одно слово - “москвач”.

Пловцов вместе с суднами ненадолго прибило к кустам. Попытка Николаева удержать обе лодки не удалась. Москвич же, увидав вожделенную высокую точку и вовсе обезумел, и с еще большим усердием стал карабкаться вверх. Помните, друзья, помните, если вы сами живы и вам ничего особенного не угрожает, спасайте судно, всеми силами души и тела! На глазах у несчастного хозяина москвич лез и лез, топил и топил Николаевку и, наконец, она, устав сопротивляться, хлебнула трюмом по-полной раз и два, и, простившись с белым светом, кивнув на последок Сашке кормой, ушла под воду.

Пусть посмеется тот, кто считает байдарку лишь средством передвижения, тот, чья лодка не имеет имени или хотя бы мысленного образа, тот, кто не может описать норова своего судна. Пусть! Он не поймет нас. И мы не станем с ним делить свою беду. Тот же, кто обращался к лодке с ласковыми, сердитыми или просто дружескими словами, не забывал благодарить ее после трудных минут, корить за капризы, тот, чья лодка имеет душу..., тот вздохнет печально вместе с нами. Видеть, как твое сокровище утопили у тебя на глазах и не иметь возможности помочь другу! - горький удел. Врагу не пожелаем, и нас убереги Байдарочный Бог от этой муки!

Николаев видел, но чужую лодку не бросил. Мы с Игорем догнали его быстро. Он бодро сообщил нам, что ему вроде бы даже не плохо, и он был бы нам благодарен, если конечно нам не трудно, если бы мы догнали его мешок, который уплыл вперед. Мы все же отбуксировали его к берегу, заверив, что там ему будет не хуже. Затем догнали мешок немного ниже по течению и на обратном пути застали Николаева в очаровательных красных трусиках, загорающего и активно развешивающего всякого рода снаряжение. В глазах же его поселилась тоскливинка.

Двумя поворотами выше увидели москвича. Он сидел почти на вершине куста. Лезть выше было некуда и поэтому он не знал, что делать дальше. Жена (а может быть подруга) тыкала его огромным дрыном, то ли пыталась привести в чувство, то ли подпереть... В данный момент это сокровище испытывало только одно чувство - чувство опоры и ни за что не хотело с ним расставаться. До берега было буквально рукой подать, но заставить его спуститься с куста никак не удавалось. В конце концов, пришлось применить “тонкий” ход - мы подплыли вплотную к его засаде со стороны берега и Игорь, протянув ему руку, сказал: “Давай!”. И когда Москвич с вожделением потянулся, Игореха убрал руку. Объект свалился в воду как созревший плод, воды оказалось “по колено”. Да ладно, бог с ним.

Пока транспортировали этот образец растерянности на сушу, на другом берегу появились на все готовые Гиманов (в очаровательных пестрых трусиках) и Карасев (в очаровательных белых трусиках). Жены (!), отправляя мужей в байдарочный поход, позаботьтесь, чтобы на них было модное нижнее белье - вдруг придется демонстрировать... Солнце, конечно, шпарило хорошо, но все же вода была ледяная и потому я испугано спросила: ”Ребята вы чего это?”. Они дружно: ”Ничего, пока только смотрим”. Но было видно, то они готовы нырять прямо сейчас и до самого вечера!

Женщины, вы слепы! Где вы выбираете мужчин? В городе? Да это все равно, что покупать кота в мешке! Откажитесь от благ цивилизации, уйдите с ним туда, где не “можно”, а “нужно”, необходимо (!) быть сильным. Туда, где он станет вожаком, где он подаст тебе руку и возьмет на руки не для того, чтобы произвести приятное впечатление, а потому, что он, и только он, может то, чего не можешь ты. Войти голым в ледяную реку, удержать лодку на течении. Часами огромным, ржавым, самодельным якорем тралить реку, потому, что так предписано законами байдарочного братства, законами, не имеющими никакой юридической силы, законами, нарушение которых карается сроком во всю оставшуюся жизнь... Поверьте, нет ничего лучше, когда без него никак не разгорается костер, не стоит “пойга”, но приходит Он и подчиняет огонь... Он устал, Он голоден, Он позволяет себя накормить. Он такой большой и сильный, как зверь, здесь у костра с удовольствием покоряется твоим слабым и нежным рукам...

Наши мужчины, наскоро перехватив по бутербродику, с 16.00 до 22.00 тралили реку в поисках лодки. В конце обнаружилось, что Карасев совершенно синий, потому что он надел сапоги на голые ноги и так шастал по воде несколько часов. Вместе с лодкой утонул его рюкзак с “карасевками” (кроссовками) и несколькими теплыми вещами, потеряли весло москвичей. Пока мужчины сражались с рекой, мы разбили лагерь и сделали костер. Москвич хоть и жаловался на плохое самочувствие, чем оправдывал то, что не участвует в спасательных работах, велел жене приготовить ему горячий обед. Мы же с Гимановой потеряно бродили по нашему берегу и переживали. За наших, за лодку, жалели Николаева, карасевский рюкзак и еще многое другое (у женщин всегда богатый арсенал объектов для жалости и переживаний).

Примета на этот раз без сомнения дала сбой - лодку так и не нашли. Однако не думаете ли вы, что это испортило нам настроение? Конечно, нет! Упала ночь еще более холодная и ясная, звезды просто сыпались в костер, а мы ели шашлык, пили, строили планы, пели, справляли панихиду по утерянной лодке и составляли ультиматум москвичам. После четвертой их отвели в сторону и там москвич, совершенно добровольно, согласился выплатить Сашке компенсацию за лодку. Свидетельствую, что Николаев, хоть и не ломал руки от отчаяния, но был настолько убит, что его пришлось изолировать, т.к. он отчаянно отказывался принять компенсацию. Мы все понимали, что дело не в деньгах, старую лодку за эти деньги не поднимешь... и все же замену нужно покупать.

Поздно, очень поздно упали в спальники и мы. Сон был не сладким, но по- прежнему глубоким.

2.05.87. Суббота

Утро началось для нас в 7.30. Приключения уже несколько приелись и даже если в это утро они и были, их никтошеньки не заметил. Дружно позавтракали молочной рисовой кашкой. Сложились, утвердили план прохода: идти сколько сможем, чтобы компенсировать потерю целого дня пути. Распределились по трем лодкам, вернее по двум нашим, москвич не охотно (!) согласился взять лишь небольшую часть наших вещей. Вышли в 10.30.

Шли довольно бодро, лишь чуть отставали москвичи. Сложные, довольно бурные места чередовались с разливами, по которым приходилось идти своеобразным зигзагом. В нашей лодке сидел Карасев (кроме нас троих и собаки) и мне оставалось лишь рассматривать окрестности и болтать с Лялькой. Теоретически, когда тебя везут - это скучно. Но практически, вы знаете, даже неплохо. Адмирал не мог нахвалиться Андрюхой и все время ставил мне его в пример, как образец послушания. Местами на крутых берегах встречались огромные снежники, где, кроме шуток, можно было прокатиться на горных лыжах. На эту тему все подкалывали нашего горнолыжника Николаева, что, мол, можно было бы и лыжи захватить, но он пребывал явно в стрессовом состоянии после вчерашнего возбуждения и даже не отшучивался. Вода продолжала прибывать.

13.15. Подошли к брошенной деревне, с затопленным мостом; под водой была и дорога. Карасев и Адмирал потеряли курево вчера и очень надеялись разживиться здесь. Андрюшка, хоть и вполне герметично упаковал на сей раз свой “беломор”, обнаружил, что это не помогает когда он на дне реки. А адмиральские сигареты плавали вместе с ним вчера в куртке, когда шли спасательные работы. Пока довольно сложными манипуляциями проводили лодки, появилась группа местных, вернее полуместных (приезжающих только на праздники), мужиков. Игорешка смотался три-четыре раза, перевозя их туда-сюда, за что получил несколько пачек жутчайших сигарет, хлеб, пол-батона и прозвище “дед-Мазай”. Перекусили сухарями и водой, передохнули и отправились дальше.

Романтическое, но грустное зрелище - брошенные деревни, особенно если у какого-нибудь порожка сидит дедок, да такой древненький, что даже наше появление не вызывает у него эмоций. Сидит и смотрит, созерцает. Солнышко его припекает, а что там плавает, лодки ли, люди... не все ли равно... Дома, как брошенные собаки. Ждут, ждут, и будут ждать, пока приедут люди, поправят крышу, снимут доски с глаз-окон и согреют жилище...

14.00. Покинули эту деревню с намерением около 16.00. сделать чай и идти до вечера сколько сможем. Уже прошли жилую деревню, где в прошлом (года 3 назад) перевернулись Махлины. А здесь места уже стали напоминать участок реки со сложными поворотами, где тогда же перевернулись сестры Аксеновы. На одном таком повороте мы едва вписались и слегка притормозили, поджидая остальных. Вот, переругиваясь, выехали москвичи (их поставили вторыми, как слабейших). Поджидаем. Поворот просвечивает, но нам видно не ясно. Минута - нет лодки Гимановых, две, три, четыре... Адмирал: “Пристаем, пойдем, посмотрим”. Они с Андрюшкой вышли и только двинулись к повороту, смотрю - выезжают. Кричу: “Давай назад, идут!”. Затем последовательность моих мыслей примерно такая: что-то они медленно, а где весла, чего это они так низко сидят - одни головы торчат, что-то лодка больно зеленая, неужели перевернулись. ПЕРЕВЕРНУЛИСЬ!!! Дальше последовательность действий: мы с Лялькой из лодки (воды выше колена, но мы в болотниках), ребята в лодку и ставят ее наискось к течению, чтобы перехватить Гимановых, москвичи догоняют плывущие пока весла. Игорь с Андрюхой тормозят Гимановых, при этом Николаев, как Христос, распят между двумя лодками - пытается, схватив ту и другую за корму, удержать их вместе (до сих пор не понимаю, как ему это удалось). Вот они уже на мелководье, вот уже можно ступать ногами. Гиманова спокойна и главное - не дает никаких указаний, тут она полностью доверяет мужу и Адмиралу. Николаев по-прежнему в меланхолии. Один Санька возбужден, дрыгает уками и ногами и слегка верещит. Он так мечтал перевернуться и вот - сбылось. Однако это холоднее, чем он ожидал и он об этом непрерывно сообщает Гиманову.

Позволю себе вернуть вас немного назад, ведь все уже хорошо и потому можно вновь пережить этот переворот. Речка, как сказал Адмирал, оказалась учебная. Классическое байдарочное препятствие, замечу - одно из самых серьезных на наших нетвердых дорогах - нависший куст на крутом повороте при быстром течении. Очень сильная струя сносит лодку к кусту, команда, конечно, интенсивно отгребает, но лодку все же вносит и не носом, а боком к кусту и прижимает. Ветка толстая, плюс переплетение мелких, бьющих в лицо, грести нельзя - весло не поднять, долго так стоять нельзя, но и поднимать препятствие нельзя. Нельзя, вы слышите, нельзя, это запрещено... поздно - подняли. Николаев с Гимановым уже отфыркиваются. Саньки нет, Гимановой нет. Медлить нельзя. Володя выдергивает из-под лодки Саньку, а затем уж и про жену вспоминает. Надо сказать, что пребывание вниз головой под лодкой не только не сдвинуло равновесие Н.Ю., но даже как-то его укрепило. Замечательно, что ее кокетливый коричневый беретик, как лежал не привязанный на корме, так там и остался, несмотря на то, что в перевернутом состоянии лодка проплыла метров триста.

14.45. Ну что ж, как раз и чай сделаем. Николаев уже стоит в своих очаровательных красных трусиках, однако на этот раз кажется, что на нем и красные рейтузы. Санька уже в лялькином “собачьем” свитере и толстых носках, Гиманова за импровизированной ширмой примеряет новые наряды, Гиманов ведет с Санькой учебный бой, чтобы согреться. Москвичи как бледные тени. Татьяна легла - ей, кажется, плохо. А нам хорошо. Знакомая картина: от солнца расцветают лица, уже слышны смешки, а вскоре и хохот, пестрота разложенного снаряжения, разнокалиберных носочков, футболочек и прочего. Главное - все целы, второстепенное - даже ничего не уплыло. Нет, пардон, Гиманов потерял один сапог. Замелькали котелки, кружки, консервные банки, сальце, хлебушек, сгущенка... Подойдем поближе, послушаем...

- Смотрю, Саньки нет... Я сначала его... а уж потом...

- Да нет, не испугалась... Вот только Саньке холодно...

- Чувствую не удержу...

- Вижу, стоим... Думали тихонечко поднимем...

- Да нет, понимаешь, мы тихонечко хотели...

- Да, пожалуй, съем...

- А сапог сразу... Я пытался удержать, так ногу напрягаю, а ее сводит, ну, думаю, бог с ним.

- А я тебе говорила, привяжи, видишь как хорошо...

Они опять говорят все сразу, но и все сразу слушают. Это очень важно - говорить, говорить, говорить... и слушать. Нет, наши читатели, не найдетесь, это не испортило нам настроения. Приключения все продолжались и продолжались. Важно, что эти мокрые приключения были все, как одно, под солнечным соусом, с дружеской приправой, с хорошими слушателями, которые и в двадцатый раз слушают про твой сапог, как в первый и как про свой. Я фотографирую и веду дневник, не знаю, понадобиться ли этот мой труд. Ведь это трудно, тут же, когда они кипятятся и делятся впечатлениями, ходят вокруг и делают что-то полезное, отрешиться и писать, писать... Вот вызываю в памяти картинку: лодка чуть не до горлышка наполнена водой, в ней плавают привязанные рюкзаки, а на корме, как ни в чем не бывало, не привязанный лежит беретик Гимановой. Смешно, хохочу. Конечно, начинают спрашивать: чего это ты смеешься, покажи. Карасев так и норовит заглянуть через плечо. А его успокаиваю: “Потерпи, сыро еще. Потом все сразу и прочитаю.” Ишь, какие нетерпеливые...

Адмирал заерзал, посмурнел, команда чутко отзывается: замельтешили, заскладывались. Пора, пора...

17.30. Вышли. Кто не испытал, не оценит, но поверьте - не просто сесть в байдарку после переворота, а уж после двух... Но что делать, многое приходится преодолевать, особенно в себе. Санька в очередной раз ставит родителей в известность, что больше не хочет переворачиваться, ему, мол, хватит. Родители обещают, что больше не будут. Дай бог. Опять вступаем на движущуюся ленту, опять кусты, повороты, стоячие волны. Немного раньше, чем обычно приходит усталость, что, впрочем, всем понятно, однако, команда не сдается, и все бодрятся. Солнышко, в общем на руку, но немного через край. Физиономии у всех, что твой помидор, а у Ляльки даже волдырь на носу. Николаев похоже немного перегрелся и, возможно, перекупался. Адмирал принимает решение пересадить команду: Андрюшку к Гимановым, а к нам Николаева для часового отдыха. Москвичи начинают отставать все больше, но пока не жалуются.

Подошли к населенному пункту с большим автомобильным мостом и с подобием шоссейной дороги. Предложили москвичам прервать маршрут, ежели они хотят. Нет, говорят, мы с вами. Ну что ж, дело ваше, если вам не надоели наши приключения...

19.15. Большая деревня. Низенький деревянный мостик. Выходим, смотрим. Заманчивый слив под мостом: ревет, бурлит, но струя, как будто, четкая, без помех. Адмирал решает: проходим без женщин и детей. Москвич сказал “на фиг” и его перенесли. А наши бравые мужчины грациозно вырулили и... слышно рявканье Адмирала даже сквозь шум струи и зеленая молния, прорезав волну, вылетает из-под моста. На берегу и мосту полно народу: бабки в платочках и в нарядных юбках, пацанята, парни и девки. Всем, конечно, хочется, чтобы мы перевернулись, а то так не интересно. Но мы им такого удовольствия не доставили. Обе лодки лихо развернулись и, забрав томившийся на берегу живой груз, гордо отправились дальше, снисходительно поблагодарив за предупреждение: там впереди плотина, за поворотом, обносить придется.

19.45. Вышли и в 19.50. были у плотины.

Разрушенная плотина - это препятствие не только для байдарочников, но и для реки. Много лет она досаждает ей, сдерживает ее вольный бег, напоминает об оковах и река злится, вода бесится и изрыгает проклятья. Не в силах смести эту преграду, волны кидаются на крутой песчаный берег, подмывают его и он - ух! - обрушивается в гудящую воду, которая с жадностью пожирает его. Но нагромождение камней под водой и добротный “бык” посредине реки непоколебимы. Они философы. Пусть злиться, пусть бесится, не долго ей бесноваться, скоро-скоро вода спадет и покорится, и вновь будет униженно сочиться между нами, и как раньше, как и потом... Но сейчас! Сейчас вода вне себя. Мутные потоки взбивают коричнево-серую пену, водовороты, как бессильно сжатые кулаки, стоячие волны, как знамена полков, кидающих все новые и новые силы в бой. Азартно и, хотя это серьезное препятствие, так хочется взнуздать поток и на его спине прокатиться вниз.

Карасев все заглядывает Адмиралу в глаза... Гиманов молчит, но его молчание красноречивее слов... Адмирал тверд - уже поздно, а если что...? Вечер, близкая холодная ночь и вообще все устали, отставить! Николаева уговаривать не надо. Он уже наприключенился и хочет по крайней мере до завтра отдохнуть от подвигов. По той стороне реки, где стоит готовая ослушаться команда, неудобно делать обнос: вспаханное поле и довольно мощный забор. Поэтому Адмирал принимает решение переплыть на другой берег для обноса. “Слушай команду: первой проходит адмиральская лодка, затем все. По местам”. Мы сели, оттолкнулись и пошли. Было 20.05.

В жизни совершается немало ошибок. Правильных ошибок не бывает, изредка бывают полезные, а иногда - неизбежные. Бурный поток внизу и, по сравнению с ним, выше по течению, где нам предстояло пройти, вода спокойная. Такое мы с Адмиралом уже видели, но, видать, не запомнили. Эта спокойная вода была вся полна неисчерпаемых сил, как хищник перед прыжком. Это мы поняли быстро. Я ощутила, как напрягся Адмирал, как тугими стали его гребки, мы выложились оба и переплыли. Уже стояли у противоположного берега кормой к плотине, но встать там было нельзя - топкий берег; нужно было подняться еще чуть выше, ну метров 15, может и меньше. Когда из-под берега ударила встречная волна, сомнение появилось, но я все еще надеялась, что сдюжим. Теперь понимаю, что вряд ли смогли бы. По скромным подсчетам общий вес груза несколько превышал грузоподъемность нашей лодки, т.е. 350 кг: я, Сашка Николаев, Адмирал, Лялька, Бушка, палатка, рюкзаки, продукты.

С удивлением вижу сильно наклоненный борт лодки и... сразу почти борт перевернутой лодки. Николаев, которого уже прозвали “маленьким купальщиком”, в предыдущие разы любил повторять, что “хотя вода и мутная, но все отлично видно”. Может и так, я ничего не успела рассмотреть. Я только поняла, что всех быстро и сильно несет в плотину, как раз туда, где рушиться берег. Лялька держалась за нос лодки, я - за борт. Николаев, как всегда, действовал не торопясь, размеренно. Он вынырнул ближе других к берегу, снял очки, аккуратно положил их в кармашек, поддул жилет, сгруппировался и пошел ногами вперед (текст взят из последующих многочисленных рассказов). Адмирал молниеносно лишился сапог, но не лишился присутствия духа, поскольку довольно спокойно, но твердо приказал: ”Бросить лодку”. Все бросили (я и Лялька). Лялька перебралась уже поближе ко мне и уцепилась, слегка притопив и без того не легкую мамочку. Замечу, что мы с Игорем были без жилетов, только задняя подушка в штормовке была немного поддута. Следующий приказ: к берегу. Мой дорогой, мы бы и рады, да увы, не так сильны, как вы и хотя испугаться не успели (а может именно поэтому) силенок рвануть сквозь этот мощный поток не оказалось. Все же мальчишки, учитывая длину лодки, оказались метра на три ближе к берегу.

Как сейчас вижу огромные Игорешкина глаза сквозь очки, он не видит меня, он, понимая, что Ляльке не осилить течения, плывет к ней и через мою голову хватает ее за жилет; невольно опирается на меня и я - буль-буль - не могу даже возразить. Через минуту, скорее раньше, понимаю, что, вообще-то говоря, нужно бороться за свою жизнь; вытягиваю шею и выдавливаю придушено: “Ты меня утопишь, отпусти”. Они отпускают оба. Еще бы, столько муштровали ребенка: скажут прыгать - прыгай, хоть в котел, скажут бросить - бросай, не рассуждая. А в это время на другом берегу возбужденный Санька, говорят, подпрыгивая на месте от переполнявших его чувств, скороговоркой повторял одну и ту же фразу: “Во Юльке повезло, во повезло!”.

Дальше помню только себя и ребенка, который плыл отдельно, но все же недалеко. Накрывает волна, пол-вздоха, водоворот, накрывает волна, пол-вздоха, водоворот... Сколько раз не помню, но быстро. Затем такое быстрое течение, что вот перед тобой ветка, выбрасываешь руку, а уже мимо. Одна-две ветки отломились. Оборачиваюсь и вижу - ребенок держится на воде довольно высоко - жилет “что надо”, а главное изо всех своих ребячих сил молотит, что твой электромиксер; так это активно борется, просто не на жизнь, а насмерть и все ближе и ближе к берегу. Тут я думаю: ”А ведь, пожалуй, мне тоже будет справиться”. И тоже как замолочу! Так как у нее у меня, конечно, не получилось, однако из струи вышла, за куст ухватилась, вздох и дальше. Смотрю, а чадо-то уже между кустов висит и отдувается.

Было приятно весь этот спуск хоть изредка ощущать камни под ногами - когда дно близко, как-то спокойнее. А тут, как вновь почувствовала дно и вижу, что Лялька тоже вроде уже стоит, не могу шаг сделать, прямо ногу не оторвать (и то - болотники-то полные до горлышка). Лезу наверх, лезу, знаю - ведь еще Ляльке помочь надо, а сама ну прямо по сантиметру продвигаюсь. Берег крутой, верха не видно. Ползу, ногтями в землю, скорее, скорее, сапоги прочь. “Сейчас, сейчас ребенок, сейчас помогу, держись. Только бы все живы были, только бы все живы были...” Выползли. Ноги-руки дрожат, перед глазами круги. “Только бы все живы были”. Ребенок, сапоги прочь, все снять, руки не отжимают. “Только бы все живы были”. Снять, снять, растереть. “Только бы все живы были”. Мой свитер отжать, ребенку на голое тело. Не стоять, бежим, бежим. “Только бы все живы были”. Впереди вспаханное поле, за ним у края леса мелькнула бегущая фигура, по очертаниям и одежде вроде бы наш папа, но крикнуть сил нет (НЕТ СИЛ КРИКНУТЬ). “Только бы все живы были”. Обернулась: Гиманов с Андрюхой, с лодкой подмышкой бегут по вспаханному полю; на том берегу мечется Буш, Гиманова и Санька. “Только бы все живы были, только бы...” Бегом! У Ляльки под рейтузами - колготки, у меня под брюками тоже, но капроновые, так что почти босиком; по полю бегом вперед. Не стоять. Сказано бежать - ребенок бежит. В лес вбежали - земля ледяная, снег, лед, мокрая листва. Не стоять, бежать, “только бы все живы были”. Впереди голоса! А может перекат гудит? 200 метров, 300, пол-километра - никого! Дальше, дальше, перепрыгиваем, перелезаем, обегаем, вперед, вперед, не стоять. “Только бы...” Голоса! Игорь! Сашка! Все!...

Радость моя: как я за тебя испугалась, господи, да живы мы, живы, все живы, и Буш выплыл. Весь цел? Руки, ноги, голова, слава богу. А лодка? Догнали. Куда идти - вперед или назад? Лучше вперед, все равно с того берега сюда не переправиться у платины, только за перекатом. Все босиком. Николаев хоть и в сапогах выплыл, но тут же их снял. По рассказу Игоря, когда увидел, что он бежит босиком, сказал: ”Правильно!” - и стал стаскивать сапоги.

Теперь восстановленное по рассказам, но только коротко. Первым выплыл Буш, хоть и пошпарил сразу на другой берег. Говорят, когда доплыл уже до середины, оглянулся на нас и засомневался “туда ли плыву”, но его стали активно звать на берег и он продолжил путь. Первым прибило Николаева и он довольно быстро вылез (опыт - великая вещь, а Сашка имел на два урока больше на этой учебной речке). Затем прижало к кустам Игорешку, но место оказалось слишком бурным и его опять снесло, но вскоре он смог вылезти. Нас он не видел и, обмирая от невысказанной мысли, кинулся вдоль реки искать. Мы очевидно в это время сидели под самым берегом. Пошпарил босиком по лесу, да с какой скоростью! - Гиманов с Адюшкой догнали его на байдарке чуть не в 1,5 км ниже по течению (учтите, что все 1,5 км шел перекат, т.е. течение очень быстрое). Николаев бежал следом, а по пути присмотрел место для костра и сушки; с собой у него, как оказалось, был запаянный с какого-то махрового года коробок спичек. Ох, и пригодился же он нам! В общем, когда Адмирала догнали и крикнули, что мы выбрались, он с такой же скоростью рванул назад. Сашка не отстает, но уже теперь и дровишки присматривает. Ну вот, теперь все вместе. Адмирал Сашке: ”Ты с ними, костер, я за лодкой”.

Кодекс... свят. Спасены люди, спасай судно. И не раздеваясь, не отжимаясь, вниз. Я, правда, тоже сбегала посмотреть. Стоит наша голубушка посреди реки, поперек, на куст села. Водой залита, аж изогнуло всю, сил нет смотреть. Начались аварийные работы. Убедившись, что Адмирала не уговорить даже отжаться, я побежала назад к Ляльке. Там уже полыхал костер из сосновых дров. Николаев развел такую бурную деятельность, прямо не остановить. И тоже не желает раздеваться. Только через час уговорила его хоть отжать то, что на нем было.

Затем аварийные будни: вещи вытащили, лодку отчерпали, убедились, что она надежно закреплена, стоит. Все развешивать, раскладывать, поджаривать ребенка у костра - тут он впервые заскулил и засопротивлялся (жарко, видите ли!). Я сбегала, прокричала Гимановой, что все живы и чтобы привязали Буша. Тащусь к костру (туда 1,5 км и обратно, как вы понимаете столько же), такое впечатление, что руки-ноги отнимаются - несу три пары болотников, подобранных по дороге, две мокрющие штормовки и еще кучу вещей, которые покидали с себя пока бежали. Все время что-то выпадает, приходится останавливаться и подбирать, а в это время падает что-то другое... Чуть не плачу и только причитаю: ”Мальчики, тяжело-то как, сил нет, мальчики...” Навстречу кто-то ломится, слон не слон, но лось-то уж точно. Обмерла, этого только не хватало. Смотрю, летят, сметая деревья на своем пути, Карасев и Гиманов. Господи как приятно видеть родные, озабоченные лица! Бегут они к нашим и хотят до темноты лодку с вещами сплавить, а всех остальных по берегу отправить. Ну пока... Дошла до костра, уж и темнота спустилась.

22.40. Дура, дура! Какое сплавляться, только этого не хватало. У костра, конечно, совсем другое дело. Ребята, уже в темноте, натаскали дров чуть не на двое суток. Поставили тент от палатки, надули матрасы. Разложили подсушенные спальники. Обнаружили чай и сухари - красота. А сами все слушаем. Перекат, стервец, шумит, как будто мужики переругиваются. Теперь одна мысль: только бы Гиманова не пустила их сплавляться, а то вдруг в азарте не подумает... Уж совсем темно, ничего не видно, а сердце все болит, а вдруг пошли, вдруг им уже помощь нужна, а мы не знаем. И все слушаем, слушаем... Адмирал злится и видно, что уже про себя неоднократно запретил лодке спуск, но лодка далеко и ее команда не слышит.

Ночь наступила и обступила нас, подкрадываясь все ближе и ближе к костру. Но нам, ребята, не страшно, мы чувствуем себя Робинзонами, которые оборудовали маленькую стояночку на этом островке теплого света и только одна соринка сидит в глазу - только бы не спускались. Сколько время? Часы остановились у Игоря и вообще, кажется, остались у меня одной - 23.30. И вдруг фонарик. Э-э-эй! Ребята, серые от усталости и грязи! Наши! Это наши! Господи, как хорошо! Хорошо, что это они, хорошо, что они наши, наши друзья, родные, близкие... Адмирал ворчит: “Конечно хорошо, что пришли, но если бы не пришли, мы бы не обиделись. Поздно и вообще...”. Зачем ты, Адмирал? Ты бы не пошел? Он думает, что он другое дело? Нет, он так не думает, просто он очень волновался и переживал за них. За Андрюху, который несколько часов назад, когда нас несло в плотину кричал: “Вова, пошли в порог!!!”. За Володю, который вчера, в голом виде, собирался нырять в быструю речку на глубину 3-4 метра. Не обижайтесь, ребята - мы чувствовали, что вы придете и потому волновались, и не зря. Сколько в потьмах перемесили глины, сколько километров намотали в “круголя”, сбившись в темном лесу с дороги, пока нашли наш костерок...

Но вот уже распакованы принесенные рюкзаки: спальники, матрас, свитера, носки и прочее, и прочее. Еда, выпивка и души, полные до краев... Быстрое застолье, ребенка сморило, лихорадочное обсуждение, чай, по глотку клювинки за дружбу. Три матраса, четыре спальника и нас пятеро - Алена, Сашка, Андрюшка, Гарька, Володя и ребенок в персональном спальнике, одетый так, что самостоятельно из спальника выбраться не может. Спите, спите, ребята. Утром от вас еще потребуются силы.

Наверное, вы уже поняли, что даже это не испортило нам настроения, хотя примета сбоила что-то уж слишком часто...

Пусть они спят, а я хочу спросить вас: “Зачем?”. Зачем мы идем, зачем рискуем, ладно своими жизнями, но жизнями близких и детей? Можно сказать, что, мол, уверены, риск небольшой, подстраховка, жилеты... Да-да, все это так. И все же всякий встающий на эту дорогу и остающийся на ней принимает этот риск, он был, есть и будет всегда... Но зачем, ради чего? Острые ощущения, развлечения от безделья, развращенный вкус... Эти объяснения не для нас и не про нас. А что? Что же это?. Что вновь и вновь толкает, зовет, и, наконец, просто гонит из дома, от уюта, от устроенности, предопределенности, запланированности... Зачем столько сил вбухиваем в совершенно бессмысленное, казалось бы, занятие, которое со стороны смотрится даже как эгоизм, самобалование. ПРОТЕСТ! Это протест против благоустроенности, в которой тонет душа. Ну, какая помощь может понадобиться твоему другу в благоустроенной двух-трех-комнатной квартире? Разве что во время переезда в еще более благоустроенную... Протест против тех рельсов, которые прокладывает нам город: все запланировано, выверено, взвешено, рассчитано; телепередачи и развлечения известны на неделю вперед и никаких приключений, упаси боже; самое неожиданное - незапланированный поход в баню или получение нового детектива. Оболванивание. Не ты принимаешь решения, а обстоятельства за тебя. Все проиграно: где, когда и как надо поступать, и, не дай бог, поступить не так, как от тебя ждут. Богатый, но чужой опыт, как непомерный груз лежит на наших плечах, чужие ошибки, как свод законов, выстраиваются в вереницы запретов: не есть после семи, не смотреть, не слушать, не поступать, не одалживаться и не одалживать... А здесь все сам: сам ошибся, сам исправил, сам ответил. Сплошь в долгах перед друзьями, потому, что ты без них, как без рук и счастлив тем... Смеешься от души, расстраиваешься тоже; утопил еду - будешь голодать, вымокнешь - будешь мерзнуть, потребуется помощь - попросишь, нужен будешь - отдашь, не взвешивая можешь или нет. Здесь ты - человек, а не автомат.

Но все, уже утро, они просыпаются, хотя спать охота ужасно.

3.05.87. Воскресенье.

7.00. Трудный подъем. Крепкий, очень крепкий чай и обсуждение. Вот ведь прелесть в чем: раз пережил в реальной жизни, а затем вновь и вновь в ощущениях, благо мы друг на друга действуем, как катализаторы. Один начал, другой подхватил и опять закутилось...

Адмирал, а с ним Андрюшка и Володя уходят в деревню. Имеют цель - отправить москвичей и завладеть их веслами, чтобы идти дальше. Да, совсем забыла о потерях: уплыли и, видимо, утонули оба весла, сигареты, наша синяя сумка, а с ней два килограмма шашлыка, 350 чистого спирта, еще кое-что из еды, бинокль, фотоаппарат наш и также николаевский, фланелевка, шапочка, сапоги адмиральские, лопасти от запасного весла с николаевской лодки и рюмки!

8.30. Они ушли, а мы с Николаевым остались. О, это были безмятежные, солнечные часы. Тепло, уютно, все сохнет прекрасно, ребенок спит сладострастно. А мы хлопочем, но не спешно, и, конечно, всласть опять все обсуждаем. Лодка наша стоит и даже выглядеть стала лучше, чем ночью.

11,15. Пришел мрачный Карасев и объявил, что женщин и детей отправляют на попутной машине в город, поскольку лодки перегружены и т.д., вплоть до применения физической силы. Один Николаев, светлая душа, усомнился в решении Адмирала, Спасибо тебе, Сашка, этого не забуду. Да, мальчики, да. Здесь не на чужих, а на своих ошибках учимся. Я сама подала эту мысль накануне, это верно, на случай БЕЗВЫХОДНОГО ПОЛОЖЕНИЯ. Не боюсь омрачить эти светлые страницы, нет. И такие ошибки нужны, когда думаешь, что ты часть целого, а оказывается - всего лишь живой груз... Но мы, друзья не в городе, где следовало бы круто развернуться, взмахнув юбками, затаить слезу в уголках глаз и... жестоко обидеться. Нет, милые женщины, здесь все не так! Приказ - есть приказ, и я собрала рюкзак, одела Буша и мы пошли. Но я сказал: “Я за себя буду бороться”.

Борьба была короткой. Адмирал, зачем ты говорил мне, что за нас боишься? Боишься - не бери с собой, взял - не отступай. Ладно, Адмирал, еще один перекат мы с тобой прошли и забыли.

Н.Ю. отступать было некуда, она уже договорилась с машиной, которая грозилась доставить ее с Санькой до самого города. Огорчилась, узнав, что нас Адмирал оставляет. Но на нее была возложена ответственная функция - сообщить в город, что мы задерживаемся. Как там у Николаева в телеграмме? “Жив здоров задерживаюсь из-за потери весел 1-3 дня =Саша”. Неплохо, успокоил... особенно, если учесть, что телеграмма послана из Ленинграда. Но это было потом, уже в совсем другом мире... А пока мы проводили Гиманову и приступили к своим делам.

Настроение поднялось. Во-первых, через плотину почти у нас на глазах прошла группа, в которой было 3 или 4 лодки. Первая, по рассказам очевидцев, содержала одного бойца. Он подошел к плотине, примерился и с криком “банзай!” ринулся вниз. Прошел. Второй шла лодка-двойка, в ней мужчина и женщина. Эти кувырнулись, но их скоро вынули, хотя тоже чего-то утопили. Затем, разгрузившись, они все же взяли третью лодку и двое мужчин на ней прошли. Быстренько отжались, расселись по лодкам и, ничуть не смутившись падением, пошли дальше. Кстати мы попросили у них весло, если, конечно, есть запасное. Они сказали: “Ребята, с радостью бы, но, понимаете, вчера на перевороте сами потеряли!” Тут, братцы, нам как-то совсем полегчало. Вспомнили, что и другие проходящие группы жаловались на перевороты и быстренько стали относиться к нашим приключениям “как бывалые люди”: подумаешь переворот, что мы не переворачивались, что ли...

13.30. Мы с Адмиралом, Лялькой и Бушем вернулись в лагерь. Укладка вещей и прочие бытовые дела. 16.20. Гиманов и Карасев пригнали “Салют”. Да, москвичей же ведь не пришлось и уговаривать. По- моему они теперь вообще к лодке и не подойдут. Машину они не нашли, но это их не смутило!?! Оставив лодку и весла нам, нагрузившись “до отказа”, они двинулись пешком (!). Это не испортило нам настроения, как вы сами понимаете. И мы ему простили его “А что мы можем сделать?” в ответ на гимановское (Н.Ю.): “Слава, нужно помочь!”, когда мы были уже за плотиной. И что характерно, друзья мои, как только эти чудики покинули нашу компанию, все пошло, как по маслу. Н.Ю., как жаль, что вы нас покинули. Особенно жалел Гиманов, который, сидя вечером у костра, все приговаривал, что ему вас не хватает.

16.55. Пошли снимать нашу лодку. 17.10 она уже стояла у берега и Адмирал расцвел, как майский цвет. И, хотя шастал по пояс в воде и продрог, поставил ее не кое-как, а в самое что ни наесть удобное место, погладил, чего-то даже вроде нашептывал там ей... 17.30. Все лодки были готовы к отплытию, в том числе и московская, которую, от греха, решили разобрать и плыть на двух. 18.00. Слегка перекусили, выкупались, упаковались. 18.40. Решили пройти хотя бы час, чтобы приблизиться к реке Мсте и встать, а уж завтра... Сложных мест больше практически не было. Уже в 20.40. были в деревне, которая стоит на выходе в Мсту. И там, конечно, был мостик, низенький такой и так под ним бурлило! Ребята стали причаливать и Николаев, сидевший в середине, уже сгруппировался и бесстрастно комментирует: “Все, все! Не успели, сейчас снесет. Все”. Нет, брат Николаев, даже Ваша железная выдержка рассчитана только на город, здесь “на ноль” не поумножаешь...

Мы сделали культурненький обнос. Побеседовали (вежливо) с местными жителями, за что они сердобольно вынесли нам огромный кусок ватрушки и заодно сообщили: ”Тут ваши вчера тоже под мостом кувыркались...” Что значит кувыркались? Оказывается перевернулись..., да при этом, вроде даже, не одна лодка. “Долго тут на бережку сидели...” М-м-да! Речка Мда!

21.00. Покинули деревню. 21.20. встали лагерем в приятном местечке. Выпили по последнему глоточку, пообедали горяченьким. Отличнейшее настроение, просто блеск. Дальше - глубокий, сладкий сон. Очень холодная ночь.

4.05.87. Понедельник.

7.50. Последний подъем, последний завтрак, последний лагерь, последний день. Все бы ничего, но у Николаева сенная лихорадка. Угораздило же нас встать в сене. 10.30. Вышли. Через 10 км. должны были пройти порог. Пошли его в 11.30. Правда, точно не знаем - он это был или нет - не у кого было спросить. В 11.40. узнаем, что до станции осталось 6 км. Позволили себе 15 минут посидеть и покалякать, пока курили курилки. В 12.20. узнаем, что до станции осталось 10 км. Поднажали, но уже появился встречный ветер, река все шире и шире и, хотя по течению, но идти не очень просто и, главное, не так быстро, как по любимой нами речке Мде...

14.20. Мстинский мост. Наконец-то. Довольно долго шпарили до него по индустриальному пейзажу. По пути был еще один крупный мост и под ним мы слегка струхнули, когда увидели, что на нем ведут какие-то работы, похожие на ремонтные. Пристали, не спеша разгрузились, не спеша, основательно складываемся, лениво соображаем - идти купаться или нет, готовить еду на костре или так перекусить (нам кажется, что времени навалом). Тут являются Николаев и Карасев, посланные на станцию и в магазин, и сообщают..., что поезд не в 15.59., а 15.28. (казалось бы - какая разница?), но сейчас, оказывается 14.15. К счастью и лодки, и палатки очень быстро просохли - солнце наяривает. Быстро, быстро все сворачиваем, раскидываю по рюкзакам оставшиеся сухие продукты (чай, сахар и пр.), какое, тут к черту, перекусить... Перед нами последнее препятствие - очень высокий и очень крутой подъем. Сашка с Андрюшкой прошли его 3 раза (груженые до отказа). Мы - по одному. Взмыленные в 15.23 мы были на вокзале и здесь, как и предсказывал спокойный Николаев еще на воде, выясняется, что поезд стоит у станции, но когда его подадут и когда он отправится не известно, т.к. впереди ремонт пути. Однако и это... правильно, не испортило нам настроения, т.к. мы раздобыли холодной воды. Нас посадили в 16.20, в 17.20 мы были в Малой Вишире, где, уютно устроившись на платформе, мы с аппетитом поели и попили, приговорив все оставшиеся консервы, 3 литровую банку томатного сока и дюжину свеженьких, пышненьких жареных пирожков с повидлом. В 18.10 узнали, что поезд наш на Ленинград задерживается на 30 минут, но, друзья мои, нашли чем нас испугать. Мы просто обрадовались этому, поскольку после еды таскать тяжелое вредно. В 19.10 мы отбыли в сторону Ленинграда.

Может быть, вы думаете, что мы задремали, что нас разморило и прочее? Ничуть не бывало. Мы уютно устроились, заняв целое купе и еще примерно треть вагона нашими шмотками и, наконец, обстоятельно все обсудили, поговорили всласть и про свои сапоги и про чужие. И когда Николаев в очередной раз начинал: “... а в воде, оказывается, все видно...”, все знали, что дальше будет про то, как над ним крутилась вода в водовороте, но слушали, как в первый раз, затаив дыхание. И то, ведь каждый раз добавлялись новые детали. С каждым разом Николаев пребывал в воде все дольше и дольше, глубже и глубже, потом мы узнали, что под мостом они, вроде бы даже, сами сделали переворот, Гиманов с Андрюхой уже делали крюк в десятки километров, а нас с Лялькой несло вниз минимум 800 метров... Но это неважно, поправки каждый мог внести сам по своему усмотрению... Главное, друзья, это были здоровые эмоции, и их нам хватало.

21.45. Мы благополучно прибыли в Ленинград.

Комментарий 1.

Записано Е. Коваленко по ее воспоминаниям 8, 9 и 12 мая 1987 года, без редакции и черновиков (создан машинописный текст). Дневник утонул, но даты и время суток воспроизведены точно, чему легко поверит тот, кто вел дневники походов.

Примерно через 10 лет наскоро переведено в компьютер и размножено для участников похода и близких друзей.

3.12.2001 - выправлены ошибки (только написания) и текст предоставлен Сергею Гроховскому в знак благодарности московской команде за помощь по спасению нашего судна реке Курга в августе 2001 года. А уж когда мы поняли, что велись видеосъемки аварийных работ, а это значит, что мы сможем это увидеть… (хотя лучше, может быть, и не видеть…).

Это был наш юбилейный (20-ый подряд) поход на эту реку. Мы бывали на ней в разных составах, но на этот раз были вдвоем, не считая, собаки (и уже не в первый раз такой маленькой командой). Как вы понимаете, за столько лет каждый камень становится родным и это, возможно, расслабляет. А напрасно! Ты его считаешь родным, а он - нет. Взял и обтянул судно! На Кольском без “переделок” не бывает и “мы их видели”… Но в такое… не попадали ни разу, хотя и слышали, и видели и помогали.

Мы были уже в самом низу, оставался пустяк - 40 мин. спуска по такой воде (десятка полтора простых порожков и перекатов). Но тут Байдарочный бог решил сделать нам “фэйсом об тэйбл” (чтоб не забывались). Сделал, но тут же послал нам команду москвичей, которые только что встали лагерем выше. Ну что им стоило встать за предыдущим поворотом - не пришлось бы мочиться, напрягаться… и вообще, поужинали бы и расслабились.

Как все это понять? Ведь Бог (по определению) - сущность не познаваемая, а Байдарочный Бог - уж тем более. Есть связь между тем и другим походом или она нам мерещится?

Комментарий 2.

Возможно, читатель усмотрит некую иронию автора (питерца) по отношению к москвичам. Да простят нас москвичи (вообще)! Здесь следует объясниться, уже потому, что благодарность наша адресована именно жителям москвичам.

Существует два определения байдарочных групп из Москвы: 1) москвачи; 2) москвичи. Не берусь точно обозначить, кем и когда было создано первое определение (возможно именно в описанном походе), но могу сказать, что оно легко и быстро воспринималось байдарочниками других городов, причем без всяких особых комментариев. Первое определение означает - житель Москвы, осознающий и привыкший осознавать, что он житель столицы и особенно гордящийся этим, не зависимо от того, как давно он им стал.

В байдарочной практике масквича можно определить по следующим признакам:

1) не здоровается, проходя мимо лагеря, даже в тех местах, где группы встречаются не чаще, чем раз в неделю, и даже если хозяева лагеря вышли на берег приветствовать проходящих; впрочем, это характерно и для групп, состоящих только из молодых, начинающих и не слишком удачно проходящих маршрут (мол, мы сами “могём”);

2) соответственно, при инициации беседы со стороны “стоящих”, москвачи либо скупо отвечают на вопросы (откуда - куда), не задавая соответствующих вопросов ответно (не интересуются никем, кроме себя), либо задают вопросы в стиле: “А вы то, что здесь делаете?”;

3) позволяют себе замечания в роде следующих: (явно недовольно) “Вы заняли наше место!” И это в местах где полно мест для стоянок, и при том, что спрашивающих, по крайней мере, 3 последних года никто в этих местах не видел;

4) никогда не задают вопросов в стиле “нужна ли помощь”, даже в тех случаях, когда это очевидно;

5) при прямом обращении за помощью …

Ну, впрочем, хватит. Все, кто это читают, наверняка не имеют к этому определителю никакого отношения, уже потому, что они это читают…

А кто такие москвичи пояснять нет необходимости.