Владимир КАЗАКОВ

ПОВЕСТЬ-ХРОНИКА

МОСКВА

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ» 1988

© Издательство «Молодая гвардия»,

1988 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Приблизительно к середине первой мировой войны давняя традиционная борьба между «мечом и щитом», между силами обороны и силами наступления повсеместно закончилась победой «щита»: укреплений и пулеметов. Средство против укреплений—артиллерия; но даже если укрепления удавалось разрушить, все равно наступающим не хватало мобильности, чтобы быстро пройти брешь. Противник успевал закрыть ее резервами и уничтожал наступающие цепи пулеметным огнем. Средство против пулеметов — танки. Но их было мало, и они были слишком еще несовершенны.

Фронты остановились, война зашла в так называемый позиционный тупик. В создавшихся условиях победу можно было заранее присуждать тому, у кого материальных ресурсов больше, кто мог дольше выдержать борьбу на измор.

Двадцатые — начало тридцатых годов военная наука посвятила поискам выхода из этого тупика. Особо учитывался опыт интервенции и гражданской войны в России (вместо сплошного фронта—действия ударных группировок, применение крупных подвижных объединений—конных армий), но в прежнем виде, как простое копирование, этот опыт повториться уже не мог. Появлялись все новые и новые виды оружия, неслыханно быстро росло его производство; в военных штабах западных держав одна за другой рождались теории со ставкой на массовое применение новой техники: на танковую войну, воздушную войну, морскую, молниеносную, тотальную...

В результате всего этого положение Красной Армии, армии разоренной страны, оказалось крайне невыгодным. В двадцатых годах, пишет маршал Г. К. Жуков, «нам в основном приходилось довольствоваться вооружением, оставшимся от старой царской армии, слабой и отсталой в этом отношении». Не хватало пулеметов, устарело стрелковое оружие, артиллерия — круглым счетом семь тысяч орудий, и то главным образом легких — также устарела и износилась, а зенитной, танковой и противотанковой артиллерии не было совсем. «К 1928 году,—пишет далее Г. К. Жукоч, — имелось лишь 1000 военных самолетов, в основном старой конструкции, всего 200 танков и бронемашин... Смешно сказать, к концу 1928 года в войсках было лишь 350 грузовых и 700 легковйх автомобилей, 67 гусеничных тракторов!» В то же время в случае войны «Англия, например, могла выпускать 2500 танков в месяц, Франция — 1500, десятки тысяч самолетов насчитывались в их военно-воздушных силах» [1].

[1] Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 105—107.

Как известно, к началу новой войны этот разрыв сильно сократился, а по некоторым видам вооружения мы даже вышли вперед. Техническая реконструкция сказалась, понятно, и на организационной структуре армии. Так, например, в самом начале тридцатых годов в Советском Союзе был создан совершенно новый род высокоманевренных войск, предназначенных главным образом для наступления, для прорыва в тыл противника: воздушно-десантные войска. Впервые в мире — об этом нет и никогда не было споров.

К сожалению, до недавнего времени в литературе отсутствовали подробности. Кто создавал воздушный десант? Как? Почему эти войска полились сначала у нас, а не в какой-либо другой стране, с более развитой'в то время промышленностью?.. В самых общих чертах и наши и зарубежные исследователи, по-видимому, знали только, что в Советском Союзе над этим немало поработали Тухачевский, Ворошилов, Уборевич и другие крупные военачальники, а также «новые молодые революционные кадры. Эти люди, не связанные ни с какими традициями и не стесняемые консервативными силами, могли позволить себе проводить любые новые эксперименты» *).

*) Гове А. Внимание, парашютисты! М., 1957, с. 25.

Кто же они, эти люди?

...Мы стоим напротив ничем не примечательного кирпичного дома. Мой собеседник, старый инженер, протянув вперед руку, с небрежением говорит:

— Здесь вот они и орудовали... Там было КБ Гроховского.

— А самого Гроховского вы знали?

— Ну как же, конечно, знал... Хорошо знал: он всю жизнь занимался исключительно «цирком»! Возьмите буксировку лыжников самолетом У-2 — такие опыты Гроховский ставил году в тридцать пятом на замерзшей Москве-реке. А чем, спрашивается, это закончилось? Ничем... Или прыжки парашютистов — не нормальным способом, а так, чтобы их выдергивали из самолетов раскрывшиеся парашюты. Или вдруг обучение летному делу мальчишек, школьников. Или самолет с отделяемым пассажирским отсеком — чтобы сбрасывать его на больших парашютах целиком... Все заглохло, оказалось ненужным, неосуществимым!..

Так ли это?

В описи, составленной сейчас только по архивам ВНИИГПЭ, приведены 72 заявки П. И. Гроховского на изобретения, на 38 из них были выданы авторские свидетельства.

Некоторые предложения Гроховского впоследствии стали разрабатываться вновь, причем не всегда со ссылкой на его приоритет: заправка самолетов горючим в воздухе, стреловидное крыло, установка пушек на самолет и многое другое... Он не только предлагал — он пробивал свои идеи, не считаясь ни с возражением специалистов (если те, по его мнению, возражали необоснованно), ни с прямыми запретами: вместе с летчиками приданного бюро отряда сам испытывал свои конструкции, ставя потом возражавших перед неоспоримым фактом. Потому-то его и считали прежде всего просто везучим человеком, смельчаком, отчаянной головой, а Осконбюро Гроховского называли «цирком».

По нашему же мнению, история Гроховского, его жизнь подтверждают справедливость известного замечания Эйнштейна, что теория начинается с мыслей и идей, а не с формул. Это нельзя поннмать упрощенно, но Гроховский и не был прост. В технике, в обстановке, в людях он разбирался изрядно, а сверх того умел не упустить удачу...

Многогранным был Гроховский: добрым, сердечным с теми, кто, как и он сам, умел делать дело, жестким с людьми ограниченными, ленивыми, резким с теми, кто ему препятствовал. Он был человеком привязчивым, верным, но и требовательным — как к себе, так и к другим. И болезненно самолюбивым. Б. Д. Урлаков рассказывал, что Гроховскому нельзя было на какое-нибудь его непродуманное предложение (среди сотен его предложений встречались, естественно, и такие) ответить попросту: «Чепуха, Павел Игнатьевич! - Нельзя!» — разозлится, и надолго... Можно было только: «Это гениально, но... тут еще надо помозговать...» А «помозговав», опять:

«Неплохо! Вот смотрите, что мы здесь получим! И все же надо еще учесть то-то и то-то...» И так до тех пор, пока он сам не скажет: «Знаешь... а ну его к черту!»

Гроховскому разрешалось многое из того, что не могло быть разрешено другим. Организовав конструкторское бюро, он самовольно привинтил к петлицам две «шпалы» вместо положенных ему трех «кубиков»—то есть по-нынешнему сам себя произвел из старших лейтенантов сразу в майоры. Это было не тщеславие, а трезвый учет человеческой психологии: кто же будет всерьез принимать главного конструктора—лейтенанта?.. И производство утвердили задним числом. За особо ценные идеи, за ценные консультации выдавал премии и гонорары немедленно, прямо в конверте, не утрясая суммы предварительно ни с какими плановыми органами, — и это ему тоже сходило с рук. Переделывал самолеты других конструкторов так, как сам считал нужным, не спрашивая согласия авторов. Кое-кто протестовал, жаловался на Гроховского, а, кто-то смотрел на это спокойнее. Получится — можно сказать: «Видите, какие возможности скрывались в нашей машине!» Не получится — Гроховский всю ответственность возьмет на себя.

Дела П.И.Гроховского замалчивались почти три десятилетия. Лишь в конце 60-х годов по решению президиума Федерации парашютного спорта СССР специальная комиссия составила доклад о зарождении и развитии парашютно-десантной техники в СССР. В докладе были доказательно изложены причины, почему мы оказались первыми. Изложены военно-теоретические и морально-политические предпосылки создания воздушного десанта, было рассказано о подготовке кадров, о возникших технических и организационных проблемах, о наиболее значительных принятых решениях и об особой роли во всем этом главного конструктора воздушно-десантной техники Павла Игнатьевича Гроховского.

Пожалуй, только на один естественно возникающий вопрос комиссия так и не дала ответа: почему имя Гроховского столько времени нигде не упоминалось? В докладе об этом говорилось лишь как о досадном научном упущении: «Это вольно или невольно приводит к замалчиванию приоритета Советского Союза в создании техники ВДВ...»

На том бы, казалось, и порешить, если бы не другие свидетельства и суждения — устные и письменные, частные и официальные. Собранные вместе, они почти по каждому вопросу явили крайне неожиданную гамму оценок работы Гроховского — от максимума до нуля. Такого я еще не видывал. Получилось примерно следующее.

Что можно сказать в целом о заслугах Гроховского перед армией, перед страной?

Они огромны... С другой стороны, «он ведь делал не то, что хотел, а что полагалось, и вообще был не один, вы понимаете...». Или даже их вовсе нет, этих заслуг, поскольку во время Великой Отечественной войны ВДВ применялись весьма ограниченно, и то часто не по прямому назначению... Правда, Гроховский здесь ни при чем.

Его важнейшие разработки?

Они блестящи! Возродились сейчас на новой технической основе... С Другой стороны, «пятьдесят лет назад достаточных основ для этого не было, но они, безусловно, появились бы и без поспешных, крайне рискованных экспериментов Гроховского...».

Что о нем можно сказать как о специалисте, инженере?

«...Одаренный большим талантом и фантазией, — читаем в докладе, — Гроховский обладал столь же большой технической эрудицией, сколь и огромным чувством нового», был человеком «выдающейся одаренности и большой личной отваги» (М. М. Громов). С другой стороны, «кустарщина, недооценка науки, неоправданный риск — все это пережитки ранних лет авиации. В тридцатых годах это нужно было не идеализировать, а осуждать» (из официального отзыва на одну из работ о Гроховском).

Как о человеке, организаторе?

Заражающая вдохновенность, вера в людей, внимание к людям! Но... «это было, — говорят мне, — не просто природное обаяние, а скорее трезвый, холодный расчет. Нужного ему работника Гроховский действительно завораживал дивными картинами своих замыслов и, между прочим, тонкой лестью, — а потом откровенно переманивал окладом и перспективой роста. Ведь что нужно хорошему специалисту, особенно молодому? Проявить себя нужно, вырасти скорее».

И так далее, все в том же духе. Я уже не спрашиваю, а меня спрашивают: «Как вы думаете, почему столько лет молчат - бывшие его соратники, ученики, друзья? А уж кому, как не им, и карты бы сейчас в руки!»

Предполагать здесь можно разное. Одни не умеют рассказывать, другие не хотят. И все же?

Потомок ссыльных польских повстанцев, балтийский матрос, в двадцать лет — командир роты в отряде красных моряков Кожанова, в тридцать — главный конструктор, комдив... Летчик, летчик-испытатель. Оригинальность, неожиданность решений только бы в заслугу ему поставить: какой же талант не оригинален?

Говорят, Гроховский не знал многого такого, что знал обыкновенный молодой специалист. Возможно. Однако и великий Резерфорд (об этом пишет П. Л. Капица) по обширности знаний уступал куда менее творческим своим коллегам. Известно также, что Эйнштейн однажды не смог ответить на ряд конкретных вопросов-тестов, по которым Эдисон подбирал сотрудников в свою лабораторию, и Эдисона это привело в замешательство.

Спрашиваю: бывало ли, что «ненаучные» решения Гроховского вдруг оказывались верными?

— Бывало, еще бы! Десятки раз бывало! Нет, ну а все же...

Будучи главным конструктором, Гроховский, ссылаясь, однако же, при этом только на свой опыт летчика, увеличил посадочную скорость самолета с 90 до 120 км/ч (хотя считалось, что при скорости больше 90 км/ч летчик теряет ориентировку на полосе вблизи земли); это позволило увеличить и максимальную, скорость самолета. Сейчас посадочные скорости превзошли триста километров в час.

Решив, чисто умозрительно, что скоростной самолет не столько должен парить в воздухе наподобие птицы, сколько лететь как снаряд, он на 30 процентов увеличил удельную нагрузку на крыло, «недопустимо» уменьшив при этом его площадь. С тех пор удельные нагрузки выросли более чем втрое...

Все мы сегодня знаем, как тщательно, по какой выверенной методике готовили в свое время животных к полетам в космос. Их тщательно подбирали, за ними долго наблюдали на Земле. В полете десятки датчиков следили за их состоянием. А сотрудники Гроховского подманили чайной колбасой на аэродроме приблудного пса, посадили его в авиабус и сбросили на бреющем полете. И почти сразу же после этого сбросились Гроховский и его заместитель Титов...

Значит, все же бесстрашие и везение, стихийный талант? Что-то не верится. Уж очень последовательно Гроховскому везло, уж очень крупной оказалась достигнутая цель: не просто новый остроумный технический объект, а техника нового рода войск. Вряд ли в таких случаях достаточно одной смелости. И на фотографиях Павел Игнатьевич Гроховский типичный «мозговик», интеллектуал. Нервный, усталый, настороженный.

А кроме того, он ведь работал не в безлюдном пространства. И его руководители — Алкснис, Тухачевский, Орджоникидзе — не могли не знать, что он частенько нарушает нормы, обязательные для конструкторов. Значит, это ему почему-то разрешалось?

Возвращаясь к вопросу «Почему молчат бывшие его соратники, ученики, друзья?», отвечу: уже не молчат. Первым подал голос летчик-испытатель Михаил Каминский. Талантливым, дерзновенно смотрящим в будущее конструктором, прекрасным организатором, считает он П. И. Гроховского. Позволю себе привести его слова:

«На мой взгляд, и сегодня важны принципы, которыми руководствовался этот одаренный человек. Дело, созданное им, не мог поднять он один. У Гроховского были единомышленники и соратники. Не за страх, а за совесть, не щадя сил, они работали над воплощением в жизнь его идей... Гроховский менее всего дорожил своей начальственной недоступностью. К подчиненным, совсем еще молодым людям, он относился с покоряющим доверием. Дар располагать к себе, увлекать перспективой неудержимо манил к Павлу Игнатьевичу талантливую молодежь... Еще при жизни о нем слагались легенды...»

И вот книга Владимира Казакова. Книга о Павле Игнатьевиче Гроховском.

Владимир Борисович Казаков, бывший военный планерист ВДЗ, летчик-испытатель, пилот ГВФ, сам Гроховского никогда не видел, но еще в молодости, будучи в начале сороковых годов курсантом военно-планерной школы, слышал о нем. Гроховский уже был, что называется, не у дел, но легенды о нем продолжали жить в воздушно-десантных войсках и в авиации. О нем, порой с преувеличениями, рассказывали как о «возмутителе спокойствия», дерзком и смелом экспериментаторе, способном создать любое авиационное чудо. И эти легенды, это имя запали в память молодого пилота. Кроме того, он ведь прыгал на хлопчатобумажных парашютах Грохозского, сбрасывал грузы в его картонажных мешках, контейнерах, видел его системы подцепок, много летал на транспортно-десантных планерах, дорога в небо которым была открыта тоже в КБ Гроховского. И Казаков тогда еще, во время Великой Отечественной войны, уже твердо знал, что зачинателем техники ВДВ был Павел Игнатьевич Гроховский.

Шли годы. Летчик Владимир Казаков стал писателем, автором многих книг об авиации и воздушно-десантных войсках. И здесь, на этой новой профессиональной стезе, его ждало неожиданное открытие: он обнаружил, что имя Гроховского почти не встречается на страницах истории нашей авиации.

Поиск привел писателя в архивы, к семье Гроховского, к встречам с бывшими работниками Осконбюро и Экспериментального института, к разрозненным публикациям 30-х годов.

Кроме упомянутых мною защищенных авторскими свидетельствами изобретений, заявок, Владимир Казаков нашел еще более ста разработок Гроховского и его сотрудников, порою удивительных до неправдоподобия, фантастичных, но живущих и до сих пор в чертежах, рисунках, фотографиях, конструкциях других авторов.

Около десяти лет Владимир Казаков собирал материал — и появилась книга о первом в мире конструкторе воздушно-десантной техники и его ближайших помощниках.

Я уверен, равнодушным к остросюжетному документальному повествованию никто не останется.

Игорь ЧУТКО, член Советского национального объединения истории и философии, естествознания и техники Академии наук СССР

Глава первая

НАЧАЛО

1. ЭПИЗОДЫ

Павел Гроховский... Один из талантливых самородков, своим творческим взлетом обязанных Великой Октябрьской социалистической революции...

Работал по найму у богатого аптекаря. В восемнадцать лет добровольцем ушел на фронт. Стал боевым революционным матросом, «братишкой», обвешанным патронными лентами, оружием. Коробка маузера у него была красной — сам покрасил, чтоб ни у кого не возникло сомнений, на чьей он стороне.

Воевать пришлось на суше. В пеших атаках на белую сволочь под пулями не ложился, не хотел пачкать обмундирование. В конных — и всадником революции был — не оглядывался назад. И случилось однажды так, что очутился он один среди десятка злых гайдамацких сабель и острая сталь подстригла его, свистнув на полдюйма от затылка. Лошадь в это время взбрыкнула, и сабля, не потеряв силу яростного замаха, отрубила ей хвост по самую репицу. Обезумевшее от боли животное скачками вынесло бойца из неравной схватки. Лошадь домчала его до своих и тут же пала. Паша Гроховский, как погибшему другу, закрыл ей глаза и поцеловал в еще теплый храп.

За отвагу получил от комбрига «красные банты» на грудь. А братва выбрала его командиром. Оказалось, что, кроме горячего сердца, у него есть еще и «царь в голове». Знаменитый Дыбенко, обсуждая со штабными какую-нибудь мудреную операцию против белого воинства, сажал рядом с собой неброского с виду, белобрысого, чуть сутуловатого парня. А когда в хате от махорочного дыма начинали дохнуть мухи и решение было принято, выходил с ним на улицу полюбоваться на звезды.

— Ну как, Павел, правильно мы накумекали? Честолюбивый комроты зря рта не раскрывал, говорил только по делу. Если видел промашки в плане, выкладывал их, как светлячка на ладонь.

— Лобастый ты парень! — удивлялся Дыбенко.

— Мы — тверские! — довольный похвалой, улыбался Гроховский.

А за одну операцию, где подсказки белобрысого советчика помогли вырвать победу, протянул ему командир-балтиец новенький маузер с надписью на рукоятке: «Павлу Гроховскому от Дыбенко». И по рекомендации Дыбенко удостоился Гроховский быть принятым в партию большевиков.

Дали ему и десятидневный отпуск в родную Тверь. Побыв всего сутки с близкими, Павел неожиданно попал в водоворот эсеровского мятежа. «Друг детства» выдал его эсерам, а те приговорили коммуниста Гроховского к расстрелу. Получилось так, что после быстрого и безжалостного суда вел его в тюрьму один конвоир. Проходили мимо трактира.

— Слушай, браток, — сказал Павел, — зайдем, отведаем яичницы, да и выпить не мешает. Гроши у меня есть в загашнике.

Солдат поколебался немного, потом штыком подтолкнул Гроховского к дверям трактира.

Посидели, им принесли еду. Солдат, прислонив к стене винтовку, стал жадно есть.

— Ты, браток, закусывай, пей, а я на минутку в гальюн загляну.

Ни «да», ни «нет» не успел вымолвить солдат, рот его был набит до отказа. Гроховский быстро вышел из зала, и, когда конвоир вскочил и бросился за ним, он уже скрылся через заднюю дверь трактира.

Скорее на фронт. Не удалось даже попрощаться с родными...

Гроховского с небольшим отрядом моряков откомандировали на суда Волжской флотилии. И тут не посрамили они честь балтийцев. Но война — это не только схватки, сражения, выпадает и свободное от боевых забот время, случаются затишья. И тогда вытаскивал Павел из кубрика тюфячок, бросал на палубу в тенистом и укромном месте. Днем видели его там с книжицей в руках. Книжки и журналы занимали половину объема его матросского сундучка. Интересовала его почему-то больше техническая литература, история создания и описание кораблей и самолетов. И не восхищался он тем, что узнавал. Многие из конструкций казались ему нецелесообразными. Не признавал он, например, прямых углов на движущихся машинах — «тупых лбов», как он выражался, видя прямоугольные надстройки на пароходах. Рисовал катера и пароходы с натуры, только получались они у него непохожими: дымовые трубы он скашивал по ходу судна, орудийные башни рисовал каплевидными, корпуса судов удлиненными, хищно устремленными вперед.

Как-то в отряд Волжской флотилии прилетел с донесением летчик на двухместном гидроплане.

— Покатай, а? — обхаживал его Гроховский.— Ну очень прошу, сделай приятное человеку! Летчик кивал на баки с горючим:

— В обрат до Астрахани не хватит.

Уговорили пилота не спешить, отправиться в путь завтра с рассветом. И пока красвоенлета кормили «как прынца», пока потчевали его розовым салом и зернистой икрой, пока укладывали спать на раздобытую где-то пуховую перину, Гроховский с группой лихих матросов проник в городишко, занятый белыми, и раздобыл там бочку с бензином. В темноте по буеракам тащили ее на санитарных носилках.

Утром, под пробку заправив бензобак самолета, летчик все-таки проветрил Гроховского в небе. Однако восторга на лице пассажира не увидел.

— По хорошей дороге я тебя на автомобиле обгоню, — думая о чем-то, рассеянно сказал Гроховский. — Из рогатки тебя сбить можно.

Обиженный такой неблагодарностью красвоенлет даже матюкнулся, но быстро успокоился, получив в подарок от пассажира новенький трофейный короткоствольный английский карабин с тяжелой пачкой золотистых патронов.

Нарком по морским делам первого Советского правительства, член ЦИК СССР Павел Ефимович Дыбенко не забывал встречающихся на его пути людей, умных и верных, не жалеющих себя в бою и в работе. После гражданской войны молодому Гроховскому поручил он хлопотное и ответственное дело, поставив его на пост комиссара Черноморского и Азовского морских побережий. Со службой комиссар справлялся неплохо, много ездил по стране.

Одна из командировок закончилась трагически. Его расстреляли.

...Паровозик, отфыркиваясь паром, с трудом вытягивал на пологий подъем два раздерганных пассажирских вагона и теплушки, густо набитые пассажирами. Солнце прокаливало на крышах ржавчину. Внутри духота, мухи. В одном из литированных купе на нижней полке лежал после двух бессонных ночей в глубоком забытьи Павел Гроховский. Голова покоилась на вещмешке, лицо прикрывала поношенная мичманка с трещинкой на лаковом козырьке. Ворот кителя расстегнут, виден клинышек полосатой тельняшки. Черные брюки и ботинки на скрещенных ногах серы от пыли. На живот сдвинута кобура нагана, на ней замерла правая рука, левая свешивалась к полу.

Старый вагон раскачивался, трещал, колеса гулко бились о стыки рельсов, позванивали стекла. Гроховский спал. Не пошевелился он, и когда лязгнули буфера, ударили по ушным перепонкам пассажиров, как хлопки разорвавшихся вблизи мин. Не проснулся, и когда в соседнем купе истошно завопили:

— Бандиты-ы-ы!

От рывка лопнул тонкий ремень кобуры. Обезоруженного Гроховского грубо подняли.

— Кто таков?

Двое дюжих бандюг стянули руки петлей шнурка-удавки, один, щуплый, с вострым носом в прыщах, ловко шарил по карманам. Заорал, открыв лягушачью пасть:

— Красный документ! Комиссар! Тащи его к батьке, робя!

Ударом кулака меж лопаток выкинули Гроховского в проход. С подножки вагона сапогом в зад. Пропахал лицом моряк жесткую горячую землю полуденной июльской степи.

Атаман — поп, старик лет шестидесяти, волосьем белый, носастый, щеки-ямы, глазищи синие, добрые до жути, — одетый в белый ватный татарский жар-халат, полулежал на тачанке, пил молоко из чайника, капли невидимо катились по седой бороде-лопате. Приказал:

— Оботрите лик грешнику! — И Гроховскому: — Исповедуйся, отрок.

— Это большак-комиссар, батька!—заверещал востроносый и протянул атаману квадратик красного картона.

— Мандат, — щурясь, прочитал поп. — Хе, да ты, отрок, крупная птица. И имечко твое, как у святого... Павел. Если говорить будешь, помолившись, и помиримся.

Гроховский отвернулся. Он смотрел на поезд. Из тамбуров летели вещи и люди. Истошные крики, брань, стоны. Тачанки, телеги спешно набивались барахлом. Людей делили на две толпы, ту, что поменьше, держали под стволами винтовок.

— Поверните его лик ко мне, подведите ближе, — поставив чайник в ноги, ласково сказал атаман. — Еще ближе.

В подножку тачанки уперлись ноги Гроховского. Глаза в глаза. Выцветшие христовы попа-атамана буравят насквозь. От напряжения даже закипела слеза на дряблом веке. А серо-голубые Комиссаровы глаза стоят недвижно, видит в них поп свою искаженную образину. Неторопливо, очень вяло зашевелились костистые пальцы атамана, снял он с шеи серебряный крест фунта два весом и неуловимо быстро клюнул ребром поперечины в плечо пленника. Хрустнула ключица. Зрачки Гроховского потемнели, расширились, пошатнулся он, но глаз не отвел. Вздохнул атаман жалостливо:

— На этом свете тебя нельзя оставлять, отрок. Строптив ты и жить будешь трудно. Лучше сразу на небеса. Изыди в кучу! Мандат прилепите ему, как дьявольский знак. Аминь!

В кучу — это к тем, кто под стволами наганов и обрезов, где пьяный гогот и свист нагаек.

Красную картонку комиссарского мандата, прорвав в середине, надели Гроховскому на пуговицу левого кармана кителя. И в эту красную мишень пальнули из трехлинейки. Пуля пробила букву Н. Не упал, медленно опустился на колени комиссар. Лег на бок, на спину, придавив связанные руки. Не закрыл глаз, устремленных в небо. Тогда бандит выстрелил в него из браунинга.

Но судьба иногда щадит сильных. После ухода банды железнодорожные рабочие, придя на место кровавой бойни, нашли Павла Гроховского живым. Обе пули попали в красный мандат, но он висел чуть выше, сантиметра на два выше сердца...

Выздоровев, Гроховский написал рапорт и оставил высокий наркоматовский пост, попросившись на учебу в школу... авиационных мотористов.

— Да ты что, с ума сошел! — удивлялись товарищи.— С такой должности и в академию можно.

— С моими тремя классами церковноприходской школы в академию? — грустно переспрашивал Гроховский. — Даже в летную школу не берут. А я летать хочу. Туда два пути: получать среднее образование или через школу авиационных специалистов. Второй путь короче...

2. Л.А. ГРОХОВСКАЯ *)

...Кто встречал весну в Евпатории? Солнечное тепло и ветер с моря. Можно гулять в легком пальто или в костюме. Можно пройтись по бывшей Лазаревской, а теперь улице Революции, вызывая восхищение встречных мальчиков: «Какая хорошенькая!»

У меня нет красивого нового пальто, я хожу в школу и обратно в жакетке, переделанной из чего-то старого. На Лазаревской мне делать нечего.

Я учусь старательно, заканчиваю восьмой класс, а дальше, после девятилетки, — вуз. Какой вуз, где вуз — пока неясно. Необходимо получить высшее образование, чтобы не прозябать, как большинство евпаторийцев, не знающих, куда применить силы, где и как заработать на жизнь: нэп, безработица.

Летом от приезжающих нэпманов жителям нашего города кое-что перепадает — кто-то сдает свою комнату, перебиваясь в летней кухне, кто-то на собственном ялике катает приезжих по морю.

*) Лидия Алексеевна Г роховская-жена П. И. Гроховского.

Мне шестнадцать лет. Трудно человеку в этом возрасте. Учиться нужно, учиться! Устраивать жизнь. Мама — безработная, папа платит на меня алименты. Этим и живем.

Поглощенная собой, я почти не обратила внимания на весьма важное и яркое событие: в Евпаторию прибыл отряд морских летчиков. На улицах появились интересные мужчины в красивой форме с золотыми нашивками. Все ожило, жизнь для многих приобрела смысл. И вот одна за другой выходят замуж взрослые девушки. 3а летчиков! Предел мечтаний...

Приближался новый, 1928 год. Знакомая девочка одолжила мне настоящий украинский костюм, и я отправилась с подругой в театр на бал-маскарад.

Самые разнообразные маски разгуливали по коридорам и в фойе. Не прошло и нескольких минут, как к нам подошел знакомый парень. Завел ничего не значащий разговор. Через некоторое время рядом оказался какой-то летчик. Парень представляет его мне:

— Познакомьтесь, это Павел Гроховский! — и уводит подругу.

Мы остались вдвоем с Гроховским. Заговорили...

Рядом танцевали, а мы ходили и разговаривали, разговаривали — о стенной газете, о «живой газете», о строящейся авиетке — обо всем, чем он тогда с увлечением занимался.

Потом он провожал меня по безлюдным улицам, мимо. библиотеки и театра, по Дувановской, Санаторской. А навстречу дул теплый ветер с моря.

У нас с мамой большая светлая комната с окном на запад. С этой комнатой связаны почти все мои воспоминания детства. Мы живем в двух кварталах от моря на углу улиц Гоголя и Санаторской. Санаторская одним концом упирается в лечебницу для военных. Я помню военных первой мировой войны, поправлявших здесь свое здоровье. Корсеты, протезы, специальные костюмы, а на пустыре рядом куча гипсовых рук и ног. Все это наводило на меня ужас.

Потом появились другие военные, в которых не замечалось надменности, отличавшей офицеров царской армии. Но корсеты, костыли и гипсовые конечности я видела по-прежнему. А Гроховский — военный... У нас с мамой нет секретов друг от друга. Милая мама терпеливо и со вниманием слушает о моем новом знакомом. Ложимся спать на рассвете.

Следующее свидание с Павлом на набережной. С ним пришел Рон — черный пес, гладкий, блестящий, с желтыми глазами, с удлиненной мордой и длинным туловищем. Он носится по пустынному пляжу, вскакивает на каменный парапет и замирает темным силуэтом на фоне закатного неба. Набережная вся наша. Кругом ни души. Мы долго гуляем под звездами, только Рон проносится мимо стрелой, глупый от молодости и весны.

Встречаемся с Павлом каждый день. Мне с ним интересно и хорошо. О замужестве не думаю — я хочу учиться в вузе. Павел решает иначе.

— Лидуся, выходи за меня замуж.

...В загс пришлось сбегать на большой перемене. Возле школы меня ждали Павел и свидетели. Мы помчались, чтобы успеть до начала следующего урока...

1 мая 1928 года я отправилась на загородное поле, где должна была состояться демонстрация с участием *авиаторов.

— Приходи обязательно,— сказал Павел,— буду летать для тебя.

Я опоздала и не увидела полетов. После конца праздника вернулась домой. Приходит Павел, спрашивает:

— Ну как?

— Не успела к началу, Павлик.

— Эх, елки-палки, а я всю публику уложил на землю! Сейчас для меня готовят гауптвахту. Обещал не задерживаться. Приходи туда.

После ухода Павла, расстроенная, собралась с силами, приоделась и отправилась в военный городок. По дороге купила апельсинов. Павел встретил меня на улице у ворот.

— Вон в том подвале сидеть буду,— указал он в глубь двора. — Видишь, охрана ждет. Я договорился, тебя пустят посмотреть мою штрафную берлогу.

Спустились в подвал гауптвахты в сопровождении дежурного командира и. красноармейца. Помещение выглядело темноватым, маленьким. Окошечко без решетки. Деревянные нары на два места. На них матрацы. Павел приподнял угол одного матраца. Потом оторвал планку в изголовье. Категорически заявил:

— Клопы! С ними сидеть не буду! Что, забыли приказ командующего? — И направился к выходу.

Дежурный с красноармейцем пытались удержать его за руки. Вот когда я увидела, что может сделать мужчина среднего роста, если он силен и уверен в себе. Павел как-то резко повернулся, и те двое посыпались в разные стороны, я полетела куда-то в темный коридор, крепко прижимая к груди кулек с апельсинами. Упала на мягкое. Пошарив в темноте руками, Павел извлек меня на свет и, взяв под руку, повел со двора мимо часового у ворот. Дежурный вслед кричал:

— Назад! Стрелять будем!

Павел даже не обернулся. Мне сказал:

— Отправляйся домой, а я пойду в штаб, потребую перевода из этой части. Добиваюсь давно, теперь переведут с удовольствием.

К тому времени меня уже выгоняли из девятилетки. Директор узнал о моем замужестве и решил удалить меня из школы, чтобы другим ученицам неповадно было вступать в «ранний брак». Я сопротивлялась как могла. До окончания учебы оставалось чуть больше месяца. Неужели уходить? Директор настаивал, а я не подчинялась. Тут еще перевод Павла, говорит, в Новороссийск. Сдаю экстерном. Вместе с мужем сидим ночами, учим, потом ходим по квартирам учителей, сдаем зачеты. Павел заговаривает учителям зубы — у него это хорошо получается. С грехом пополам получаю свидетельство об окончании девяти классов.

Перед отъездом в Новороссийск пошли посмотреть футбол. Перед игрой на стадионе устроили конные состязания. Показывали свою выучку джигиты из кавалерийской части. Выехал на поле их командир. Он должен был продемонстрировать прыжки на лошади.

Командир скачет на поджарой рослой кобылице. Красиво! Публика одобрительно гудит. Приближается к барьеру, и... лошадь прыгать отказывается. Снова разгон, прыжок — сбитая копытами перекладина отлетает. в сторону.

Всадник нервничает, дергает лошадь. Та горячится, встает на дыбы. Третья попытка также кончается неудачей. Неловко и публике, и герою скачек.

Мой Павел срывается с места, подбегает к огорченному наезднику и просит разрешения сесть на рыжую кобылу, попытать счастья. Командир сначала отказывает, но, видя, что публике очень хочется увидеть летчика в морской форме на лошади, раздраженно бросает:

— Берите чертову куклу, ничего у вас с ней не получится!

Я переживала, ведь опозорится муж, кобыла-то строптивая.

Павел обнял храпевшую лошадь за шею, огладил ее, потом мигом влетел в седло и круга два проехал шагом, тихо «беседуя» с возбужденным животным. Потом постепенно разогнал рыжую и мягко перенесся через барьер. На трибунах удивительно тихо. Павел повторил прыжок. Что тут началось! Толпа кричала, вопила:

— Браво, летчик! Молодец, морячок!

А вечером дома я узнала от Павла, что в гражданскую войну он был лихим рубакой в матросском бушлате. Храбрыми бойцами были моряки, севшие на коней. Павел вспомнил вот такую же рыжую лошадку, которая, сама умирая, спасла ему жизнь. И лошадь на футбольном поле напомнила Павлу его боевого друга.

Павла направили в Новороссийск, в 44-ю авиаэскадрилью. Так вот, ехали мы, ехали, приехали в этот город, а там нужной нам части нет. И никогда не было. Ошибочка вышла — наверное, писарь допустил.

— Спокойно, спокойно, — сказал Павел, — перемахнем и через эту горку. Ты посиди тут на пристани, помечтай, поразмышляй, а я еще разок смотаюсь в город, разведаю, что к чему.

У меня было много времени. Сидя на ящике, почувствовала сквозняк, полезла за теплой шалью в чемодан и под руку мне попался фотоальбом Павла. Я его видела, но от нечего делать решила полистать еще разок.

Альбом был большой, желтый, в солидном кожаном переплете. Летные снимки. Память об ученичестве и летной деятельности после авиашкол. О каждом человеке на снимках Павел мне рассказывал. Фотография Зины Кокориной: русоволосая, в военной гимнастерке, прислонилась к самолету. Ей повезло, она сумела закончить школу. Другая летчица, Нина Чудак, погибла.

На многих фотоснимках запечатлены аварии. Когда я смотрела на истерзанные самолеты, обгоревшие трупы людей, невольно думала: «Как он мог все это фотографировать, как ему не было страшно?»

Павел говорил, что бесстрашных людей не бывает. Всякий боится, только одни умеют подавлять свой страх, держат себя в руках, другим это не удается. А фотографировал он для того, чтобы помнить эти трагедии и впоследствии создать безопасный самолет. Он уже сделал своими руками авиетку, но она еще не отвечает его требованиям. Но он добьется... У него такая уверенность в своих силах, он так смело и весело идет по жизни, что я с ним чувствую себя в полной безопасности, и на душе спокойно...

Сижу на пристани около товарного склада. Рядом чемоданы, два больших ящика с книгами, фотобумагой и химикатами. Лежит, высунув язык, Рон. Что-то присмирел — когда мы плыли, пассажиры парохода жаловались на него. Вообще на Рона всегда жаловались, потому что он частенько позволяет себе все, что ему заблагорассудится, и слушается только хозяина. Сейчас тихо лежит под фюзеляжем авиетки, которая тоже стоит рядом на маленьких колесах с увязанными крыльями. Но вот и Павел. Держится бодро.

— Все в порядке, — говорит. — Сдаем барахло на склад, и нас ждет шикарный номер в гостинице!

Скромная комната в гостинице действительно показалась мне роскошной, но, к сожалению, денег хватило только на оплату за одни сутки проживания. На оставшиеся несколько рублей купили торт, разделили его по-братски на три части: Павлу, мне и Рону. Все. Жить не на что!

— Не горюй, Лидуся. Завтра отправимся в Ростов-на-Дону и там узнаем, где базируется наша эскадрилья.

— Пешком? — спрашиваю.

— Ты о деньгах, что ли? Пустяки!

Павел отправился в городскую секцию Осоавиахима и подарил там свою авиетку. Обрадованные осоавиахимовцы дали ему взаймы двадцать пять рублей, и мы отправились искать 44-ю авиаэскадрилью.

Едем в совершенно пустом вагоне. Я лежу на жесткой скамье. Муж примостился рядом, стараясь защитить меня своим телом от пронизывающих холодных сквозняков. Дует изо всех щелей. Вагон не отапливается—весна 1928 года. Рон свернулся комком на соседней полке.

Утром мы на ростовском вокзале. Вещи — в камеру хранения, - сами — на трамвай. Рона в вагон кондуктор не пустил. Он бежит следом, пытаясь обогнать трамвай с левой стороны — вот-вот попадет под встречный, но он вывернулся буквально из-под колес, потом выскочил вперед и встретил нас на остановке, помахивая хвостом.

Павел отправился в штаб, а меня усадил на скамейку в скверике напротив под охраной Рона.

Жду час, жду два — нет Павла. Смотрю, идет мой моряк, улыбается.

— Что, соскучилась? Я выяснил — наш путь в Новочеркасск!

Вот так штука! Новороссийск—Новочеркасск, почти одно и то же, оба города начинаются на «ново». Великолепную свинью нам подложили!

В Новочеркасске тоже ночевали в гостинице, а наутро Павел отправился в часть на окраину города — поселок назывался Хотунок. Позже там мы и сняли комнату у молодой казачьей семьи. Сдали они нам горницу с пышной кроватью. Иконы мы вынесли по требованию Павла, бумажные яркие цветы, не понравившиеся мне, тоже. Павел стал развешивать фотографин. оформленные им как-то по-особенному: одна вмонтирована в обломок пропеллера, другая выглядывала из-под кого-то авиационного прибора и так далее. Стол он накрыл зеленой бумагой, посредине поставил цветной портрет Ленина, а сбоку положил альбомы.

В понедельник Павел принес из лагерной столовой книжечку талонов, где на каждый день были: завтрак — 25 копеек, обед — 50, ужин — 25. Мое пропитание. Я должна ходить в лагерь, чтобы быть сытой. После ужина мы с Павлом шли домой, ему, как молодожену, разрешили ночевать дома.

В эскадрилье ВВС мой муж стал командиром звена. Я находила, что новая армейская форма больше идет Павлу, чем морская. В гимнастерке и галифе он выглядел моложе, стройней. К его среднему росту китель и брюки не шли. Моей священной обязанностью на все времена стала замена на его гимнастерке белых подворотничков, в чем я исключительно преуспела.

Попав в командиры, Павел начал учить молодых пилотов полетам высшего класса. Его «орлы» ходили в передовых. Уверовав в их способности, он однажды решил показать своим ведомым кое-что сверх программы. Снизившись над зеркальной поверхностью донского залива, он аккуратно черпанул воду колесами самолета и снова взмыл вверх. Усердные ученики, без команды на то, повторили маневр и... один за другим отправились на дно. Летчикам очень пригодилось умение плавать. Скоро их подобрали рыбаки, а самолеты без особых повреждений извлекли на поверхность. Командир части Зимм объявил Павлу взыскание, а сам попросил повозить его лично на бреющем полете для отработки глазомера. Павел сделал это с удовольствием.

Началась учеба по бомбометанию. Цементные бомбы со взрывателем стоили дорого, поэтому их расходовали очень экономно. Как тут практиковаться, если за каждую бомбу дрожит интендант? И какие могут быть достижения, если на звено отпускается всего шесть учебных бомб в месяц? Думал, думал Павел и придумал:

«Почему обязательно цементные, да еще с дорогими взрывателями? Не боги горшки обжигают!»

— Завтра, Лидуся, мы с тобой отправимся в город к гончарам!

В гончарной мастерской дюжие небритые мужчины в закатанных до колен штанах вертели ногами деревянные круги, а руками выделывали потрясающие вещи из глины — оригинальные кувшины и горшки различной величины.

Павел поговорил с главным гончаром и так заразил его своим энтузиазмом, что тот сразу же принялся вытягивать на круге сосуды, похожие на греческие амфоры. На соседнем столе один за другим они становились в ряд. Потом их проглотила печь. Выскакивали они оттуда прочные и звонкие.

— Полюбуйся, — сказал Мне Павел, — это бомбы. Неплохо, а? Скажи, что твой муж умница.

Я подтвердила это, но заметила, что платить за первые образцы керамических бомб придется из своего кармана.

— Но стоят-то они в двадцать раз дешевле цементных! — воскликнул Павел. — И видишь, делаются быстро, в любом количестве из глины с ближнего кургана.

Вскоре с неба посыпались сотни таких бомб, начиненных мелом и песком, окрашенных в разные цвета: у одного летчика розовые, у другого — зеленые, у третьего — желтые...

Через месяц на окружных соревнованиях 44-я эскадрилья вышла по бомбометанию на первое место.

Теперь мы сидели до полуночи при керосиновой лампе и составляли патентную форму: чертили, писали заявку.

Начало лета 1928 года — это старт Павла как изобретателя. Созданная в Новочеркасске керамическая учебная бомба была первым в его жизни стоящим - изобретением и вошла в историю вооружений Красной Армии как «силикатная бомба Гроховского».

В середине августа в часть приехал заместитель командующего ВВС округа для вручения памятных подарков, грамот и премий. Торжество проходило на аэродроме. Павлу вручили новенький фотоаппарат. Заканчивалось торжество спортивными соревнованиями. В беге на длинные дистанции участвовал и Павел.

— И тут надеешься отличиться? — спросила я его перед кроссом. — Надеюсь.

Собрались зрители: родственники комсостава, вольнонаемные, жители поселка. Играл оркестр. Все с нетерпением ожидали начала.

И вот под военный марш строем вышли бегуны. Среди них в зеленой майке и красных трусах Павел. Заметив меня в толпе, он улыбнулся; мол, ничего, не подкачаю, все будет хорошо. Выстроились на старте, пригнулись, опустив руки к земле. Музыка стихла. Публика перестала разговаривать — всё внимание спортсменам.

— Внимание!.. Пошли!

Пошли, да не все. Павел рванулся вперед слишком энергично. На трусах лопнула резинка. Ах, какой пассаж! Публика хохотала, как безумная. Павел, смущенно улыбаясь, стоял и придерживал трусы обеими руками. И вдруг сам захохотал. Прекратил смеяться он, прекратили и зрители.

— Чего ты-то хохотал? — немного злясь, позже спросила я.

— Противника нужно научиться бить его же оружием.

...Перед полетами я на карте Павла вычерчивала предстоящий маршрут и заправляла ее в планшет. Но однажды мы решили разрезать карту, наклеить куски на картон и собрать их в книгу: на первом листе начало маршрута, на втором и последующих — продолжение, чтобы не вытаскивать и не перекладывать карту в воздухе, а только переворачивать картонные страницы. Такое нововведение одобрили все летчики; из открытых кабин ветер не вырывал теперь карты при их перекладке, и не нужно было отрывать руку от ручки управления. Карты прочно крепились на правом колене.

Тем же летом Павел начал усовершенствовать воздушную мишень. Матерчатый конус, буксируемый за самолетом, плохо надувался. Павел придумал вставить во входное отверстие металлический обруч. Диаметр кольца поначалу оказался слишком большим. Громоздко и неудобно в эксплуатации. Решение найдено: сделать обруч складным.

Испытания конуса прошли отлично, а чуть позже 44-я эскадрилья по итогам стрельбы по воздушным целям вышла на первое место в округе.

Осенью из лагерей мы вернулись в Новочеркасск. Сняли квартиру на улице Красноармейской у одинокой симпатичной старушки. Опять начались занятия по вечерам. Павел изобретал теперь — после силикатной — дешевую цементную бомбу. Чертили, составляли описание. На рассвете у Павла полеты, а я спала сколько хотела. Как он только выдерживал, довольствуясь сном по 4—5 часов в сутки?

Много времени у нас уходило на оформление клуба и постановку спектаклей силами драмкружка, в котором мы оба занимались.

Павел любил петь, декламировать стихи. Он еще во 2-й Борисоглебской военной школе летчиков, где учились очень известные позже пилоты: Чкалов, Пампур, Красный, Кастанаев, руководил коллективом художественной самодеятельности «Синяя блуза». В спектаклях обычно играл роли большевиков-революционеров, людей непримиримых к классовому врагу. И в Новочеркасске Павел сам сочинял пьесы в прозе и в стихах на злободневные темы из жизни эскадрильи и города.

Цементная бомба прошла испытания в части. Командование и партийная организация, которые очень помогали Павлу, одобрили изобретение.

В те дни партия и правительство поставили вопрос о всемерном использовании внутренних резервов страны. Смекалка, изобретательность, инициатива поощрялись, как никогда.

Чувствуя громадную товарищескую поддержку, Павел вдохновлялся изобретательством все больше и больше. Он уже предлагает «пастообразный проявитель для работы с фотопленкой в воздухе» и продумывает идею «безопасного самолета».

Поздней осенью 1928 года Павла с его изобретениями командируют в Москву. Я остаюсь дома и получаю план работ на две недели: сделать эскизы новых изобретений, написать три лозунга, нарисовать два плаката для клуба.

Скучать было некогда. Четырнадцать дней прошли в труде, и вот однажды ранним утром — стук в дверь. Муж явился радостный, улыбающийся. Рассказы и подарки, подарки и рассказы о поездке, о Москве, о встречах с интересными людьми. Командование ждет от него дальнейших изобретений. Дали премию 200 рублей, на них и куплены подарки.

...По вечерам я любила читать вслух или рассказывать прочитанное днем. Павлу это очень нравилось. У него для художественных книг времени почти не оставалось.

- Вот хорошо,— говорил он,— ты так живо все изобразила и, главное, достаточно коротко.

Из нашего скудного бюджета мы стали платить еще за каморку, из которой сделали фотолабораторию. Немало вечерних часов провели там, проявляя негативы, печатая фотографии. Как и все, чем занимался Павел, фотографирование было доведено до профессионального совершенства. Из снимков составлялись альбомы — методично и аккуратно. Я фотографировать так и не научилась, но Павел не настаивал, довольствовался моей помощью в других делах...

Наступил 1929 год. Павел получил вызов в Москву. Понадобилась консультация автора по применению его изобретений. На этот раз едем вместе.

Вернувшись в Новочеркасск, Павел с энтузиазмом взялся за новые изобретения. У него уже выработались свои приемы и методы творчества. Когда появлялась новая идея, он с небольшим блокнотом и карандашом в руках садился в уголочек и прорисовывал эскизы будущих конструкций. Идеи принимали форму. В такие минуты ему совершенно необходим был слушатель, которого он посвящал в детали своего изобретения. Бывало, что идея осеняла изобретателя ночью. Тогда приходилось мне просыпаться и вести длинные разговоры почти до утра.

Зимой у Павла возникла мысль готовить «агитационную» бомбу. Листовки, говорил он, сбрасываемые с самолета вручную, часто уносятся ветром в сторону.

— Агитационную бомбу будем делать так, — учил меня Павел, — цементную болванку обложим мокрой бумагой, которая будет сохранять нужную нам форму. Затем куски кассовых лент, на которых кассиры отбивают чеки в магазинах, но только чистые, обмазываем клейстером, они обвивают цементную болванку, пока толщина слоя не достигнет пяти миллиметров. После этого бомбу просушим. Сухую корочку разрежем вдоль на две части. На место стабилизатора поставим деревянную бобышку в виде пробки, больше, впрочем, похожей на печать с ручкой. На ручку намотаем метров триста тонкой магазинной тесьмы, закрепив таким образом верхний конец сомкнутой бомбы. В нижнем конце половинки бомбы соединим форточкой-петлей. Получится что-то вроде овального чемоданчика... Летчик сбрасывает бомбу. Один конец тесьмы прикреплен к самолету. При падении бомба стягивает с верхнего штыря тесьму и раскрывается, выбрасывая листовки на заданной высоте.

«Просто, — думала я. — Даже примитивно». Но, как показало время, бомбы «взрывались» безотказно, и именно там, где желал летчик.

К весне 1929 года Павел выдвинул еще несколько идей и был вызван в Комитет по изобретениям ВВС. Потом его принял начальник ВВС Петр Ионович Баранов, вникал во все подробности Пашиных предложений, обдумывал, насколько они могут быть полезными для вооружения Красной Армии. Обещал поддержку.

Окрыленный доверием, Павел решил, что он на правильном пути и что именно в изобретательстве его жизненное призвание.

За успешную работу в этой области по приказу начальника ВВС ему выдали поощрительную премию в размере пятисот рублей.

3. О. Н. НЕЖИЛ'

На Западе поднимал голову фашизм. Возрастала потенциальная угроза нового нападения на Советскую Республику. Петр Ионович Баранов торопился усилить истребительную, бомбардировочную авиацию, но перед ведомством ВВС была поставлена еще одна задача, требующая немедленного решения, — создание воздушно-десантных войск Красной Армии.

') Нежил Остап Никандрович - сотрудник промышленного отдела НКВД.

Ворошилов, Тухачевский, Блюхер, Уборевич и другие военачальники основали новую доктрину ведения войны, опираясь на переработку опыта рейдов конницы по тылам врага. Учитывая все возрастающую индустриализацию страны, лошадь условно заменили танком, но стратегия маневра и глубокого ошеломляющего удара по тыловым коммуникациям противника осталась. Ударить, сокрушить, освободить территорию — мало, занятые пространства еще надо и закрепить за собой. Для этого нужна матушка-пехота. Как доставить ее в тылы противника, да не с пистолетом и винтовкой, а вооруженную тяжелыми орудиями боя? На крыльях. Вот и поручили ВВС создать такие крылья.

Все это легло в первую очередь на плечи Петра Ивановича Баранова и его соратников. Создавать новые войска пришлось фактически на пустом месте. Нужны были люди - умные, инициативные, смелые и обязательно увлеченные. Их искали по всей стране. Так в поле зрения командования ВВС попал и Павел Игнатьевич Гроховский.

Погода, когда я прибыл в авиационную часть, которой командовал В. П. Зимм, стояла просто прекрасная. А вот настроение было не ахти. Пока ехал, не выходила из головы авария в воздухе; летчик-испытатель НИИ ВВС Бухгольц еле успел выпрыгнуть из развалившегося самолета. К счастью, все обошлось, хотя опыта оставления самолета с парашютом у летчика не было, не хватало его и другим пилотам. Сказывались недостаток парашютов и боязнь пользоваться ими. Недоверие к «зонтикам» искусственно подогревалось и некоторыми специалистами, занимавшими довольно значительные посты в армии.

В 1921 году им удалось добиться запрещения прыжков с парашютами, а поводом послужила катастрофа, смерть воздухоплавателя Молчанова, прыгнувшего на старом «зонтике» Жюкмеса с привязанного аэростата. Запрет, подтвержденный приказом Главного управления Воздушного Флота Красной Армии, действовал шесть лет. Военные летчики и даже испытатели в те годы летали без парашютов, что при любом серьезном отказе техники в воздухе приводило к гибели пилота.

Запрет сняли в 1927 году, когда летчик-испытатель Михаил Громов покинул истребитель, не желавший выходить из штопора. Но ведь взять в полет парашют Громова уговорили умные ребята!

Авария Бухгольца расследовалась: выяснили, по какой причине самолет разрушился, и я спешил в Москву, чтобы помочь делу по своей линии, однако просьбу командарма Баранова - узнать о Гроховском - не запамятовал, заехал по дороге в Новочеркасск.

Командир полка Зимм быстро понял, что от него требуется, позвонил насчет личного дела Гроховского, а пока суд да дело, приказал организовать чай.

- То, что Гроховский мужик талантливый, подтвердят все. Но ведь, скажу вам, не сахар мужик, - говорил быстро, с картавинкой Зимм. - Честолюбив, как юный гардемарин. Не всегда почитает уставы, куролесит в пилотаже на высоте полета мухи, правда, работает с самолетом чисто. Карточку взысканий я ему помарал трижды.

Вошел адъютант. Под мышкой сжимал тонкую серую папку, в согнутых руках тащил две фаянсовые чашки, над ними клубился парок. Я поторопился встать и принять у него чашки.

Чай был знатный, густо заваренный, и пил я его с удовольствием.

Зимм полистал бумаги в папке, протянул ее мне.

В общем, биография и послужной список Гроховского были мне знакомы, однако «Личного дела» я не видел, поэтому меня заинтересовали его награды.

Когда с отрядом моряков знаменитого Дыбенко, позже члена правительства, Гроховский хаживал в сухопутные рейды бить немецких оккупантов и гайдамаков, он показал себя в славе доброй, за что от Дыбенко получил в награду именной маузер. Потом дрался с бандами Колчака на судах Волжской флотилии под командованием большевика Ивана Кожанова. И там показал себя подходящего корня мужиком. С десантом на судне «Кофман» отправился на Кавказ. В Каспийском море корабли попали в жестокий шторм. В десанте участвовало три судна: «Каспий» затонул, «Пролетарий» возвратился в Астрахань, а «Кофман», несмотря на залитые водой помещения и выбитые штормом иллюминаторы, к цели пришел и снаряды привез. Гроховский от самого Ивана Кожанова получил благодарность «За поддержку боевого духа экипажа в сложных условиях плавания».

После гражданской войны Гроховский работал в Наркомате флота, ушел оттуда в мотористы, потом учился в Севастопольской и Борисоглебской школах военных летчиков, в двадцать четыре года стал морским летчиком-истребителем. При прохождении службы в Евпаторийском отряде ему попортили аттестацию нелестными строками: «излишне самоуверен», «на критику реагирует болезненно», «в служебное время занимался постройкой личного летательного аппарата».

- Говорите, ваш подчиненный «не сахар», - захлопнув папку, напомнил я Зимму, - а я только что прочитал ваше представление Гроховского на вышестоящую должность?

- Знаете ли, как считать... - замялся командир полка. - Вот однажды он с серьезным заданием вылетел в сплошной туман, шел ощупью вдоль железной дороги и добрался до места назначения в ажуре...

- Такой же полет летчика Чкалова окенчился бедой...

- Простите, Чкалова не знаю, но подобное с любым может случиться. Так вот я еще не уяснил для себя, порицать такие полеты или считать их доблестью, - ведь человек, скажу я вам, справился с малоизвестным, показал способность мастера в блеске. Говорю точно: у Гроховского нутряное мастерство, да и голова умнейшая.

- Помните, в телеграмме мы просили вас не говорить об идеях Гроховского принародно, как вы хотели, на, партийных собраниях. Что, вразумите, вы хотели обсуждать?

- Его предложения относительно строительства аэродромов, о дальних и безопасных полетах, о самолете-таране.

- Доспело что-нибудь на бумаге, в чертежах?

- Показывал мне расчеты, эскизы. Интересно, хотя в этих делах я не бог.

- Как видится вам жена Павла Игнатьевича?

- Лидия Алексеевна? Прелестна и умна. К тому же смотрится на сцене. Наша самодеятельность без нее зачахнет, любители спектаклей взвоют...

- Ну, это уже эмоции, товарищ Зимм.

- Полезные в нашей армейской жизни эмоции, товарищ Нежил. Так вы насовсем забираете от нас Гроховских?

- Если приживутся, - засмеялся я. - А пока вот вам приказ заместителя начальника ВВС Алксниса о переводе Гроховского в Москву на должность летчика-испытателя НИИ. - Я вынул из кармана бумагу и протянул ее Зимму.

Внимательно прочитав приказ, командир полка спросил:

- Вызвать Гроховского?

- Нет. Сообщите ему сами. На сборы не более трех дней. По прибытии в столицу пусть едет по адресу, запишите... Колобовский переулок, дом 23. Там его семье приготовлена на первый случай комната...

Провожая меня, Зимм заверил:

- Все будет как надо.

4. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

В Москве нам была предоставлена небольшая комната. Она имела выход прямо на кухню. Два окна на улицу позволяли прохожим видеть все, что стояло на подоконниках, так как наши полы были на одном уровне с тротуаром. Люди останавливались, пытаясь уразуметь, что за сосуды видны через стекло. А это сушились корпуса агитбомб.

Павел работал в Научно-исследовательском институте ВВС летчиком-испытателем и одновременно занимался изобретениями, в разработках которых ему было обещано участие еще нескольких человек.

Первым и поначалу единственным помощником Павла в 5-м отделе НИИ ВВС РККА стал конструктор Владимир Иосифович Малынич, человек очень молодой. Он признавал, что опыта технического конструирования у него маловато. У Павла его совсем не было. Но Малынич восхищался поразительным талантом Павла выдумывать такие необыкновенные конструкции, что грамотным специалистам с первого взгляда они представлялись бредом. Но только на первый взгляд. Потом, сделав соответствующие расчеты, «прощупав» изобретение со всех сторон, они приходили к выводу: «Стоящая вещь! Можно попробовать».

Однажды Малынич пришел к нам крайне огорченным, растерянным, в неурочное время и, забыв поздороваться, выложил из портфеля чертежи одного из новых изобретений и его описание, отпечатанное на машинке, подготовленное к представлению в комитет. Раскрыл папку. Все бумаги были испорчены, пропитаны машинным маслом, там же лежали масляные тряпки, ветошь. Тряпки завязали в папку!

Посмотрев на это безобразие, Павел усмехнулся:

- Завистники. То ли еще будет!.. Взломали стол?

- Замочек гвоздем открыть можно.

- Будем просить сейф.

Через некоторое время к ним присоединился младший авиационный техник Иван Титов, мечтавший дать авиационной промышленности хорошего качества обогреватель для моторов. Он носил в кармане эскиз такого обогревателя и однажды показал его Павлу.

- Перспективная штука, - оценил Павел. - Почему не продвигаешь?

- Пробовал. Не получилось.

- Приходи в отдел, помогу...

Но вскоре и втроем им стало тяжеловато.

- Когда ты спишь, Павел Игнатьевич? - как-то спросил Титов.

- А я не сплю, я отдыхаю. Вполглаза. Трех-четырех часов мне вполне хватает... Думаю вот» нашей тройки для настоящего дела мало. Нужно создать мудрого змея, многоголового. И чтоб каждая голова - умница! Вот тогда осилим задуманное.

- Все ученые головы при деле. К нам ни одной мудрой бороды и калачом не заманишь.

- Зачем нам нужны бороды? Безусых организуем, но чтоб с задоринкой, упрямых в достижении цели, верных делу даже при неудачах. Таких тысячи - только посмотри вокруг зряче. Эх, елки-палки, Иван, и закрутим мы карусель...

За помощью Павел обратился в Центральный Комитет ВЛКСМ к генеральному секретарю Александру Косареву.

По-моему, Павел и Александр понравились друг другу с первой встречи. «С такими парнями можно взять любую высоту!» - сказал тогда Павел. Впоследствии сотрудничество их было очень плодотворным. Павел рассказывал, что однажды Саша Косарев обсуждал вопрос о вовлечении молодежи в науку, о ее участии в создании новой техники. Ему возразил Бухарин:

- Торопитесь, молодой человек. Прежде чем лезть в науку, комсомольцам надо научиться чистить зубы.

Косареву не понравился барский выпад против товарищей, и он осадил Бухарина:

- Нам нужна своя профессура, нужны свои деятели науки, способные воздвигать здание коммунизма и вести молодежь к вершинам коммунистического общества. Если мы воспитаем такую молодежь, то она будет способна научить и вас, Бухарин, чистить зубы...

5. В.И.МАЛЫНИЧ

'Малынич Владимир Иосифович - ведущий конструктор Экспериментального института по вооружениям РККА.

Как-то я на зорьке пришел к Гроховским, даже постоял у двери, не решаясь дернуть бечевку колокольчика. Но когда меня впустили, понял, что хозяева давно бодрствуют. В комнате царил такой беспорядок, за который даже признанных изобретателей беспощадно ругают их жинки. А Лидия Алексеевна сидела вместе с мужем на полу и на цементную болванку наклеивала длинные бумажные ленты. Вокруг них валялись обрывки бумаги, тесьмы, деревянный молоток, короткие металлические стержни...

- Понимаешь, - будто оправдываясь, сказал Павел Игнатьевич, стряхивая мелкую бумажную пыль с брюк, - это будут агитационные бомбы новой конструкции. Совершенно иной принцип действия, чем у имеющихся. Для больших праздников... Летят самолеты, и летчики сбрасывают эти бомбы на парашютиках. Взрыв, море бенгальского огня, и из него высыпаются листовки! Красиво? А при военных действиях .бомба легко превращается в осветительную, меняем только начинку.

- Павел! - укоризненно остановила поток его слов Лидия Алексеевна. - Ну нельзя же так... - И ко мне: - Вы уж извините за беспорядок. Ночью его осенило, он поднял меня в три часа и засадил за эту нудную работу. Идеи ни есть ни спать не дают. Вы очень кстати, вместе позавтракаем.

Пока Лидия Алексеевна с вышитым рушником на плече колдовала на кухне, Гроховский продемонстрировал мне свое новое изобретение-ботинки с пружинами на подошвах.

- Для будущего десантника! - сказав так, он обулся в них, залез на стул и прыгнул. Ботинки подбросили его вверх и вбок, но Гроховский удержался на ногах, в последний момент уцепившись за стену.

- Думаю попробовать еще пневматическую, надувную подошву, - поделился он со мной, снимая ботинки.

Впоследствии парашютист Николай Остряков удачно испытал оба вида ботинок, прыгая в них с самолета на парашюте.

Во время завтрака, найдя подходящий повод, я спросил, имея в виду задание нам от начальника ВВС:

- О парашюте думал?

- Ничего толкового в голову не приходит. Проштудировали с Лидой всю историю парашютизма, разобрались детально в парашютах Котельникова, Жюкмеса, Ирвина. Сложные они. И неуправляемы почти, а нам нужно, чтобы десантник не просто спускался на парашюте, а летел прицельно, падал не наобум, а приземлялся точно в назначенное место. Понимаешь, думаю, что парашют может не только опускать человека на землю, но и поднимать его с земли.

- Этого ж нам пока не нужно, Павел Игнатьевич.

- Кто знает, елки-палки, может, завтра пригодится! - Знаете, он завтра думает совершить парашютный прыжок. Ведь в первый раз. Страшно! Не очень опасно, как вы думаете? - обращенное ко мне лицо

Лидии Алексеевны застыло в ожидании. - Может, посоветуете ему...

- Мне советы не нужны! - отрезал Гроховский. - Конструктор должен знать, что он делает и для чего. Прыгаю! И не завтра, а договорился с начальством - сегодня. Едем, Малынич!.. После меня и тебе сигануть придется.

До Ходьшского аэродрома мы добрались на трамвае.

Гроховский никогда не прыгал и мало что знал о парашютных прыжках, как, впрочем, почти ничего не знали о них и другие. Где-то в Америке первые учебные парашютные прыжки совершил командированный туда наш летчик Леонид Минов. Он вернулся в СССР, но опыт свой передать никому еще не успел. Так что практически Гроховский начинал с нуля. День для прыжка был выбран явно неудачный: ветер у земли дул со скоростью до четырнадцати метров в секунду, а на высоте еще сильнее.

Трудно пришлось в тот день Гроховскому,

6. ПЕРВЫЙ ДОБРОВОЛЬНЫЙ ПРЫЖОК

- Давайте повторим наш уговор, - попросил Гроховский летчика Иванова. - Я вылезаю на крыло, держусь за стойку, и, как только вы протянете руку в сторону, я отрываюсь от нее. Так?

- На высоте тысяча двести метров, - уточнил Иванов.

- Вы подходите к аэродрому по ветру, я покидаю самолет на границе аэродрома.

- И вас сносит в центр летного поля.

- Будем надеяться! - Гроховский огляделся по сторонам. Людей вокруг их самолета «Фоккер С-4» собралось немало. Все ждали необычного зрелища. Одни смотрели на Гроховского удивленно, другие сочувственно, некоторые испуганно: «По доброй воле хочет прыгать!»

Корреспонденты газет что-то записывали в блокноты, щелкали затворами фотоаппаратов. Позже в прессе об этом событии говорилось как «о первом в СССР добровольном парашютном прыжке».

Павлу Гроховскому внимание товарищей и журналистов нравилось. Он любил быть первым. Неторопливо подгонял снаряжение, подтягивал по фигуре лямки подвесной системы парашюта «Ирвин».

Некоторую нервозность внесла погода. Облачность рассасывалась до полудня. Она была низкой, тучевидной, все ждали дождя. Но майский ветер разогнал облака, обнажил синее небо.

«Фоккер С-4» взлетел. Чуть накренившись, пологой спиралью долго набирал высоту. Долго - так показалось тем, кто с земли наблюдал за самолетом через зрительные трубы и бинокли.

На аэродром приехал начальник НИИ Горшков. Вместе со всеми он смотрел в небо, нервно теребя лацкан форменного кителя. Ведь именно он разрешил полет, уступив настояниям Гроховского.

Как бы оправдываясь, Горшков говорил своему помполиту Фоменкову:

- Я ему твержу: «А если?..», а он мне: «Начинать когда-то надо». Я ему говорю...

- Не волнуйтесь, - остановил Горшкова помполит. - Я уверен в Гроховском. Притом вы же согласовали прыжок с начальником управления?

- Да, Петр Ионович не возражал. Обещал даже приехать.

- Вряд ли сможет, он у наркома. А его помощники здесь.

«Фоккер» уходил вдаль, превращаясь в маленькую темную точку. Но вот звук мотора стал приближаться. Снова вскинулись вверх окуляры труб и биноклей. Горшков, приподняв тяжелый морской «цейс», видел через его сильные линзы уже головы летчиков, торчавшие из кабин.

Гроховский, одетый в синий комбинезон, вылезал на крыло довольно неуклюже - упав на плоскость, вцепился одной рукой в вертикальную стойку крыла. Другую руку положил на карман вытяжного кольца парашюта.

Под самолетом граница летного поля. Летчик Иванов выбросил в сторону руку. Гроховский отпустил стойку, и встречный ветер толкнул его, слизнув с крыла. Как только опора под ним исчезла, Гроховский дернул кольцо. Под напором воздуха купол быстро выполз из ранца. Над Гроховским совсем близко промелькнуло голубое брюхо самолета, и задняя опора фюзеляжа - костыль - зацепила купол.

Так как самолет волок парашютиста за собой недолго, Гроховский не успел осознать трагедийности положения, не успел даже испугаться. Треснула шелковая ткань купола - парашютиста тряхнуло. Но это был только миг. В следующую секунду Гроховский уже раскачивался под бело-красным выпуклым зонтом и радостно кричал. Спускаясь, он вел себя как мальчишка: крутился на стропах, перебирал ногами, будто бежал по воздуху, подтягивался, усаживаясь на лямках поудобнее.

А ветер нес его.

Расчет «на глазок» не состоялся. Ушел за спину аэродром.

Под парашютистом шоссе. Но и серая змея асфальта уползает в сторону.

Окраина города... Трамвайные провода... Парк,

До земли метры.

Перед Гроховским — двухэтажный дом. Парашютист подтянулся на стропах и, чуть не задев ногами, перелетел конек крыши.

Он не видел, что творилось на улицах города. Кричащие люди, собираясь в толпы, бежали в сторону, куда летел парашютист. Автомашины, завывая клаксонами, устроили самую настоящую гонку — лишь пешеходы, устроившие массовый кросс на автодорогах, мешали развить им максимальную скорость. Все хотели поближе увидеть смельчака, спускавшегося с неба на разноцветном мешке. Над Москвой впервые летел парашютист!

Спешила к месту приземления и санитарная машина, в ней, сжавшись от переживаний за мужа в безмолвный комочек, тряслась Лидия Гроховская.

Парашютист упал на окраине города в огород, на грядки с капустой, рядом с цыганским табором. Из-под серых парусиновых навесов, палаток, кибиток на колесах высыпали цыгане — и стар и млад. Они окружили парашютиста плотным кольцом.

Прошла минута оцепенения, и молодая цыганка, опустив долу черные очи, поклонилась:

— Счастливый будешь!

— Спасибо, красавица!

Цыгане все разом загомонили, поздравляли Гроховскоге, несколько десятков рук потянулись помочь ему снять с плеч лямки. Кто-то пел. Черномазый пацаненок выплясывал перед летчиком. А старая цыганка, скрываясь за спинами сородичей, кухонным ножом отрезала кусок шелка от парашютного купола, пришепетывая:

— Хорошее платье выйдет.

—— Пусть будет два, три, четыре! — весело поддержала ее черноокая молодуха и из потайного кармана цветастой юбки вытащила острый ножичек.

— Ты спасся в нашем огороде,— важно говорил статный цыган. — Это большое счастье тебе и почет нам. Оставь что-нибудь на память, чтобы и внуки наши знали об этом дне...

Гроховский улыбался, кивал головой, пожимал протянутые руки. С удовольствием опорожнил медный черпак с холодным квасом, стряхивая капельки с груди, от души благодарил:

— Спасибо, чавелы! Спасибо. Только расступитесь, пожалуйста, дайте мне возможность собрать парашют.

Затрещал ветхий забор огорода — это прорвалась к парашютисту новая толпа людей. Преодолевая препятствие, как танк, через обломки забора перебирался санитарный автомобиль, а перед его радиатором бежала Лидия Алексеевна. Гроховский попытался шагнуть навстречу жене, но его подняли на руки и понесли к автомобилю.

А на том месте, где приземлился первый добровольный парашютист, стоял и грустно дул в деревянный свисток милиционер. Трели он выводил минорные, потому что ему поручили собрать парашют и доставить его по назначению, а его руки держали одни парашютные лямки и обрезки строп — от купола ие осталось даже кусочка.

Карета «Скорой помощи», позванивая колоколом на манер пожарной автомашины, катилась на аэродром, где летчика ждало начальство. Лида, обняв мужа, спрашивала:

— Как ты себя чувствуешь?

— Прескверно, Лидонька, как многое мы не учли! На ветер не обратили должного внимания.

— У тебя где-нибудь болит?

— И прыгнул я неуклюже! Надо же, почти на крыле дернул кольцо! Мог летчика погубить! Нет, нужны точные расчеты и отработка прыжка еще на земле. С кондачка не получится!

— У тебя что-то неладное с ногой. Да?

— Приземление тоже надо отрабатывать на земле. Тренажеры строить будем, Лидонька!

На аэродроме Гроховского первыми встретили Владимир Малынич и специалист института по парашютам Скрипухин. Отстранив рукой кинувшегося обниматься Малынича, Скрипухин сухо поздравил летчика с благополучным приземлением.

— А за парашют, подаренный вами цыганам, придется, Павел Игнатьевич, наверное, платить. Лично вам. Ведь «Ирвины» у нас на вес золота.

- Сколько же он стоит? - смутился Гроховский. Услышав названную цифру, с горечью изрек: - Мне и за два года столько не заработать.

- Намереваетесь еще прыгать?

- Обязательно, товарищ Скрипухин... если доверят. Неужели так дорого стоит парашют Ирвина?

- Я не шучу. И переводим за границу не рубли, а золото. Золото, Гроховский, чистое золото.

7. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

Бизнесмен Ирвин хорошо зарабатывал на своих парашютах. Спасшимся с их помощью летчикам дарил значок «Золотая гусеница». Он ловко стряпал рекламные фильмы, в них все летчики, попавшие в аварийную ситуацию, погибали, если пользовались парашютами других фирм, а не его, Ирвина. Тут же рассказывалось в титрах, что Ирвин использует для своей продукции только шелка японской засекреченной фирмы.

- Тысячу рублей Ирвину за парашют?! С какой стати! - возмущался Павел. - Надо сделать свой, из своей ткани!

И этой идеей он загорелся.

Павел совершил благополучно еще два прыжка. Четвертый же чуть не оказался для него роковым.

Считая, что большие высоты для военного парашютиста опасны (пока он спускается, враг может его расстрелять), Павел с каждым полетом уменьшал высоту выброски. На сей раз было 600 метров. Опять произошла ошибка с ветром, и Павла отнесло за границу аэродрома в самое неудачное место на ограждения из колючей проволоки. Он зацепился ногами за колючки, его повернуло, и он упал на землю спиной. Удар был настолько сильным, что сразу же парализовало руки и ноги.

Я примчалась уже в госпиталь, увидела его в полном сознании, но совершенно беспомощным. До сих пор не могу забыть виноватое выражение на его сером лице и слова:

- Врач говорит, что это контузия, со временем двигательные функции конечностей восстановятся.

Почему-то именно слова «двигательные функции конечностей» меня особенно испугали. Перед глазами встали гипсовые руки, ноги, корсеты на свалке около санатория для военных в Евпатории. Я не могла сдержаться и разрыдалась до истерики. Меня чем-те горьким напоили, выпроводили из палаты, отвезли домой.

Навещала Павла почти каждый день. Врач оказался прав. Постепенно Павел стал шевелить пальцами рук. Потом садиться на койке. Потом вставать с койки на костылях. У него оказалась очень сильная воля. При мне он вел себя подобающим больному образом, даже просил помассировать какую-нибудь руку, говорил, что мои прикосновения исцеляют его. А без меня, как рассказывали нянечки, делал двигательных упражнений раза в три больше, чем предписывали врачи. Наверное, это было ужасно больно, он обливался потом, стонал, даже ругался, и нянечки говорили, что в глазах его стояли слезы.

И в госпитале Павел постоянно думал о парашютах. Когда смог, стал рисовать, чертить на бумаге, считать. Я для него разыскивала книги, которые он просил, подолгу и как можно внимательнее слушала его рассуждения. Парашют Павла должен быть устойчивее парашюта Ирвина и, самое главное, намного-намного дешевле. Он решил использовать для пошива купола самую копеечную ткань.

- Понимаешь, Лида, чтобы сбросить пушку, например, понадобится в десять-двадцать раз больший парашют, чем людской. Если же его делать из японского шелка, сколько он будет стоить? Намного дороже самой пушки! Это же не дело, елки-палки! Только дешевый парашют позволит нам сбрасывать массы людей, сотни, тысячи воинов и технику, любую технику!

Вот эта одержимость в изобретательстве тоже, наверное, помогла ему довольно быстро выздороветь.

После лечения в госпитале Павлу велели полежать еще дома. Куда там! Мы ходили по магазинам, ощупывали разные материи: перкаль, батист... Я шила парашюты небольших размеров. По вечерам Павел забирался на крышу трехэтажного дома № 23 в 1-м Колобовском переулке, ловил ветер хлопчатобумажным парашютом своей конструкции.

Первым добровольным прыжкам Павла один поэт посвятил стихи. Я их помню наизусть:

Кто сказал, что не страшен прыжок с парашютом,
Тот не прыгал ни разу иль просто-напросто врет.
На земле все пустяк, а вот в воздухе - там не до шуток.
Пусть он выйдет на плоскость и к краю крыла подойдет.

Пусть стоит на краю, за которым свистящая бездна,
Пусть с улыбкой посмотрит опасности прямо в лицо
И, сигнал получив, пусть сумеет шагнуть в неизвестность,
Как за спину Фортуны, схватившись рукой за кольцо.
Парашютный прыжок - точно с жизнью играешь ты в прятки
Пистолет у виска, а ты жмешь на курок и не знаешь, какой в магазине патрон.
Фатализм мне претит, ну а в небе легко ли довериться тряпке?
Пусть добротной, пусть шелк, пусть перкаль или самый прочнейший дакрон,
Смерть сама не страшна - ожидание сердце надкусит,
Если страху поверить и дать свою волю согнуть.
Есть такие минуты, когда важно одно лишь - не струсить,
И себя и свой страх, точно лужу, перешагнуть.
Говоря с молодыми, мы проблемы порою сужаем,
Прикрываясь бравадой фальшивых сентенций и строк.
Прыгать страшно, но надо, предательский страх побеждая.
Над собою победа - побед предстоящих залог '.

' Стихи летчика В. Фролова.

8. ПАРАШЮТ

Идея создания нового парашюта Гроховскому была подсказана необходимостью.

Основанный в 1926 году НИИ ВВС РККА должен был начать «систематические и всесторонние испытания» всех существующих в то время более-менее надежных парашютных систем. Целый год ушел на организационные мероприятия. Затем в распоряжение ВВС поступили несколько сот парашютов - все спасательные - фирмы «Гофман», стоимостью по 600 долларов каждый, японские «Нанака», английские «Жеккекюю», французские «Авиариес», тоже недешевые, и парашюты «Ирвин» по 1000 валютных рублей за штуку.

В НИИ исследовательскую работу по парашютам возглавлял специалист Скрипухин, безраздельно верующий в зарубежные системы и скептически относящийся к отечественному парашюту Глеба Котельникова. Модернизацией и улучшением этого парашюта занимался летчик и инженер Михаил Савицкий со своими единомышленниками.

По 1929 год исследовательская работа ограничивалась изучением парашютных систем и составлением инструкций по пользованию ими. Практической работы не было, летчики не верили в безопасность парашютного прыжка. За два с лишним года не было выполнено ни одного прыжка с целью изучения поведения парашютных систем в воздухе.

Только в апреле 1929 года, когда Скрипухин и его приверженцы пришли к теоретическому выводу, что лучшим в мире является парашют «Ирвин», в США послали летчика Минова для ознакомления со структурой и функционированием аварийно-спасательной службы в американской авиации. 13 июля в Буффало он совершил свой первый прыжок и отбил телеграмму в Москву:

«ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК УДАЧНО - МИНОВ».

Конечно же, такие темпы развития парашютизма не устраивали командование Красной Армии. В 1928 году в Ленинградском военном округе член Реввоенсовета СССР Михаил Николаевич Тухачевский провел военную игру по теме «Действие воздушного десанта в наступательной операции», но, как говорится, «на картах и на пальцах», так как новаторская мысль не имела материальной поддержки.

Чтобы в короткий срок вооружить армию новой техникой, деятели партии, правительства. Реввоенсовета искали людей энергичных, умных, способных быстро осуществить модернизацию вооружения. В постановлении ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР» предлагалось «усилить взятый темп работ по усовершенствованию техники Красной Армии».

Павел Игнатьевич Гроховский оказался среди тех людей, на которых возложили эту нелегкую миссию.

Практически летчиком-испытателем в НИИ ВВС он не работал, его сразу же нацелили на создание технических новинок для ВВС и задуманных воздушно-десантных войск.

- Думайте над этим, - напутствовал Гроховского при одной из первых встреч с ним начальник ВВС Баранов. - Мы не ограничиваем вашу фантазию, дерзайте, только прошу: темп, темп и еще раз темп, и почаще докладывайте о сделанном. Если нужны помощники - они у вас будут.

Гроховский попросил себе в помощники инженера Владимира Иосифовича Малынича и какое-нибудь помещение, чтобы над изобретениями не работать дома.

0бе просьбы удовлетворили.

Первый же доклад Баранову о сделанном очень заинтересовал командарма.

- Пожалуйста, еще раз о парашютах, внешних, подвесках поподробнее. - И позже: - Какие дальнейшие планы? Что на уме?

Когда Гроховский поведал о своих замыслах, Варанов удивился:

— И все это вы думаете спроектировать вдвоем?

— Пожалуй, не осилить, товарищ командарм.

— Будьте у меня завтра в пятнадцать ноль-ноль, — приказал Баранов и отпустил подчиненного.

На другой день в кабинете начальника ВВС летчик-изобретатель увидел Тухачевского.

Гроховский любил внимательных слушателей. Когда он чувствовал, что его мысли заражают других, то мог говорить долго и подробно. Беседа велась за чашкой чая. Никто не поглядывал на часы. Баранов приказал отключить телефоны и никого не впускать в его кабинет.

Речь Гроховского свелась к следующему:

— Без дешевых парашютов я не вижу десантника. Парашютов нужно много, разной грузоподъемности, и мы сошьем их из хлопчатобумажных тканей... У нас пока нет специальных транспортных самолетов для перевозки десанта, но мы сделаем их, а пока оборудуем «Пуму» и другие подходящие машины подкрыльными люльками для перевозки людей, спецящиками, подвесными кабинами, коробами для транспортировки продовольствия, боеприпасов и медикаментов...

— Извините, о какой это «Пуме» вы сказали?

На вопрос Тухачевского ответил Баранов:

— «Пумой» летчики называют самолет Р-1 с мотором «Сидлей-Пума».

— Я вижу такую картину, — продолжал Гроховский, — красноармейцы большими группами выбрасываются из самолетов с парашютами в полном боевом снаряжении, вместе с ними в специальной таре падает все необходимое для ведения затяжных боевых действий — пулеметы, пушки, мотоциклы, автомашины, может быть, лошади, походные кухни и даже легкие танки...

— Танки? — переспросил Тухачевский.

— Да. Все, что нужно красноармейцам для сражения на незнакомой местности в отрыве от своих тыловых баз, для их быстрого передвижения... Будет у них и специальное легкое оружие для борьбы с бронетанковыми силами противника... Десантные подразделения, выброшенные на разные площадки, поддерживают друг с другом связь при помощи телефонного провода, его протянут самолеты, используя для этой цели специальные барабаны, установленные на бортах... Общее руководство военной операцией, корректировка действий проводится с неба — действуют мощные радиоустановки на самолетах-штабах. Голос командующего будет слышен на четыре-пять километров вокруг...

Тухачевский, удобно расположившись в кресле у окна, долго стряхивал с рукава своей белой гимнастерки какую-то соринку. На его полноватом лице застыла улыбка. Ведь сейчас предметно говорили о том, чем он жил последние годы. Ему нравилась уверенность, здравость суждений и горячность молодого сутуловатого летчика-изобретателя, сидящего на краешке стула и дополняющего свою речь жестикуляцией. То, о чем Гроховский пока фантазировал, Тухачевский видел уже как бы наяву.

') В США, например, проводить изыскания по замене шелка в парашютах другим, более дешевым и не менее прочным материалом начали только в 1932 году.

Баранов писал за столом, останавливаясь только тогда, когда изобретатель говорил что-то для него новое.

Гроховский умолк. С минуту в кабинете было тихо.

— Задача вами понята правильно... Над чем конкретно работаете сейчас? — спросил Тухачевский.

— Все, о чем рассказывал, пока в набросках, эскизах, думах. Нужны разработчики, определенные условия.

— Эти вопросы мы решили, — вмешался Баранов. — При управлении ВВС создадим конструкторский отдел под вашим руководством. Сотрудников подберете сами. Будет выделено помещение на Ходынском поле. Михаил Николаевич, вы что-то хотели сказать об агитбомбах...

— Да, я видел ваши агитбомбы, Гроховский. По-моему, их конструкция может быть исходной для других. Я говорю о варианте бомбы, спускающейся на парашютике. Подумайте, нельзя ли сделать так, чтобы из бомбы сыпалось что-нибудь горючее и ночью освещало землю?

— Я подумаю. Прощаясь, Тухачевский сказал:

— О ваших планах доложу Ворошилову и Орджоникидзе. Мы с Петром Ионовичем обещаем вам всяческое содействие. Работайте, товарищ Гроховский, только нс разбрасывайтесь.

— И о самолетах не забывайте, — подсказал Баранов. — Вы ведь еще в Новочеркасске думали о безопасном самолете. Так?

— Есть мысли и о нем,— подтвердил изобретатель.

— Сначала парашют. Парашют и радиоустановка на самолете мне очень понравились! — весело говорил Тухачевский, провожая изобретателя до двери. У выхода пожал ему руку: — Надеюсь, еще не раз встретимся. Работайте!

— Есть работать, товарищ командующий! Когда сияющий Гроховский ушел, Тухачевский промолвил:

— Не осталось бы все на словах. Значит, я, Петр Ионович, буду командовать десантом с неба, а?

«Ничто так не способствует созданию будущего, как смелые мечты. Сегодня утопия, завтра — плоть и кровь», — процитировал Виктора Гюго книгочей Баранов.

В январе 1930 года Реввоенсовет СССР утвердил программу строительства самолетов, аэростатов, дирижаблей и другой авиационной и десантной техники.

Тему «Воздушная пехота» энергично разрабатывал конструкторский отдел Гроховского, отпочковавшийся от отдела НИИ ВВС. Кроме Владимира Малынича, помощниками Гроховского стали: Иван Титов — первый заместитель, Игорь Рыбников — ведущий конструктор, Федор Потапов — инженер-расчетчик, Николай Преображенский — художник-конструктор, Лидия Кулешова — чертежница. В отделе, созданном исключительно из молодежи, начались первые эксперименты.

ГОД 1930-й

9. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

В начале 1930 года Павел высказал руководству ВВС несколько новых оригинальных идей по постройке специальных самолетов и по их конструкции. Большинство новинок было сразу же засекречено. Так Павел откликнулся на утвержденную Реввоенсоветом СССР в январе программу строительства определенных типов летательных аппаратов. Работа предстояла огромная.

А теперь новая забота: дочка! Как назвать? Перелистываем огромный календарь, где на каждой странице значится какое-нибудь современное имя: Октябрина... Автодор... Индустриализация... Авиета...

— Авиета! — восклицает муж. — Авиета, Вета, Ве-е-точка, — запел он, ликуя. — Даешь Авиету!

И стала наша дочь «аэропланом». Имя редкое, но со смыслом.

Когда приходил к нам инженер Малынич со своей сверхпышной шевелюрой, Авиета запускала руки в его Мягкие волосы и заливалась колокольчиком. Доброму дяде это нравилось, он сам наклонял голову: на, мол, делай с ней что хочешь!

Потом Малынич с Павлом усаживались за стол, раскладывали схемы и наброски, и начиналось обсуждение новых идей. Горячие споры, фантазерство. В эти моменты Павел становился очень красивым.

— Ты считаешь, что вынос стрелы на парашютной вышке мал? — горячился он. — Хорошо, возьми в руки карандаш, прикинь соотн шение длины стрелы и размера купола!

А мне было приятно, что идея парашютной вышки родилась на моих глазах. Однажды летом мы с Павлом поехали кататься на двухместном «фордике». Вдруг муж сворачивает на обочину и останавливает машину. Метрах в ста от нас трингуляционная вышка. Направляемся к ней по полю. Павел лезет вверх, долго что-то рассматривает, соображает и наконец спускается.

— Отсюда, — говорит, — я прыгну с парашютом.

— А высота достаточная?

— Метров тридцать. Высоты хватит.

«Очередной бред или шутка», — подумала я, но ничего не сказала. Прошло время, и «бред» обернулся успехом. Парашюту не надо было много высоты, чтобы раскрыться: на построенной вышке он висел уже раскрытый на каркасе, как абажур.

Когда я забралась на первую вышку в Гатчине, то пришла в ужас от близости земли, которая с тридцати метров была намного реальнее и страшнее, чем с большой высоты. Но все же я прыгнула. Кто-то из военных хотел помочь мне приземлиться, но достиг только того, что я сильно о него ударилась и разозлилась. Он в смущении удалился...

В маленьком коллективе Павла успешно продвигались и работы по созданию хлопчатобумажных парашютов, настоящих, а не только для тренировочных вышек.

10. В. И. МАЛЫНИЧ

Мы шли с Гроховским по аллее Петровского парка, снежок хрустел под ногами. Глядь, навстречу вальяжный Скрипухин. Он имел привычку прогуливаться утречком для моциона. Мы уже, плечо в плечо, разошлись, не поздоровавшись, как вдруг Гроховский останавливается и говорит:

— Минутку, товарищ Скрипухин!

Тот вроде не слышит, продолжает идти. Гроховский, сделав несколько быстрых шагов, опередил его и загородил дорогу.

— Зачем я вам понадобился, товарищ Гроховский?

— Настало время поговорить нам как мужчина с мужчиной!

Не было бы беды, подумал я, мой начальник хлопец горячий, и тоже подошел к ним. Скрипухин пораздумал, пораздумал и согласился.

Вид у спеца насмешливый, косую улыбку приклеил над бородкой клинышком. А у Гроховского голос малость на срыве.

— Почему, — спрашивает, — вы, Скрипухин, ставите нам палки в колеса и везде, как только заходит разговор о моих парашютах, полезную идею пачкаете?

— А вы тщеславны, уважаемый Гроховский. «Мои парашюты!» Покажите мне их. Хоть бы вполглаза взглянуть на это чудо...

— Наркому обороны прислали анонимку, где наши работы окрестили галиматьей, а меня называют кустарем, недоучкой, авантюристом. Много слов из вашего лексикона!

— Не оскорбляйте, Гроховский, — Скрипухин досадливо поморщился. — О своих убеждениях я всегда говорю открыто. Признаю, человек вы даровитый, но ваши прожекты...

— Вот, вот, и прожектером я назван в той писульке!

— ...но ваши прожекты, — спокойно продолжал Скрипухин, — невыполнимы, безумны, а посему вредны. И это я докажу и без помощи анонимок. Не смогу — докажет время. Сейчас вам покровительствует высокое начальство, вы ослепили его каскадом идей, но, поверьте, моему опыту, настанет день, когда начальство от вас отвернется и вы станете самым разнесчастным человеком в мире. И первым звонком будет неудача с вашими парашютами. Вы с пеной у рта ратуете за тряпичный парашют, как старая бабка, иголочкой шьете гнилые зонтики, смешно! Допустим даже, что вы правы, но где та техника, которая сделает ваш парашют массовым? Разве вы не видите нашу архиотсталость? На всю страну нет ни одного квалифицированного закройщика. Ваш же самоучка Сергушев — не из портных ли? — и детский слюнявчик не сможет скроить без брака. Или вы считаете себя и, извините, присутствующего здесь Малынича, конструкторами? Все на уровне примитива, а это — крах, уважаемые!

Вот так и мне спец влепил «пощечину», ин смотрел под ноги, говорил, все более раздражаясь, но в срывающемся фальцете Скрипухина было столько убежденности, что Гроховский спросил немного растерянно:

— И вы это серьезно?

— Эх, милостивый государь, думаете, во мне плещется зависть, что не я, опытный специалист, а вы, самородок, поднявшийся на волне всеобщего и не всегда разумного энтузиазма, пришли к мысли о дешевом парашюте? Извольте выбросить это из головы. Я думаю о жизни тех, кому понадобится в экстремальной ситуации парашют — как Громову, как Бухгольцу, и если это будет парашют ваш, тряпичный, не завидую я летчикам!

— Проведенные испытания показали, что перкаль не уступает по прочности шелку.

— Методика испытаний, конечно же, доморощенная?.. Побеседуйте с Миновым, он расскажет вам, как скрупулезно работают над куполами американские мастера. Кроме прочности, есть масса других условий, которым соответствуют купола фирмы «Ирвин», шелковые, и не могут соответствовать грубые перкалевые. Ваш научный кругозор узок, читайте побольше, молодой человек, хотя бы, если не разбираетесь в технической, художественную литературу.

— Оскорбляете?

— Не нужно так болезненно реагировать на критику. Знаю, ваша карточка в библиотеке быстро заполняется, вы даже занимаетесь с преподавателями, но в коня ли корм? Не обижайтесь, я имею в виду вашу слабую начальную техническую подготовку, а вернее, полное отсутствие таковой. Чтобы заполнить брешь в вашем образовании, нужны годы, а вы имеете в распоряжении дни, максимум — месяцы. Поэтому я и предсказываю вам крах... Прощайте, спешу. И у меня никогда, учтите на будущее, никогда не возникнет желания разговаривать тет-а-тет с подобными вам!

— Нет-нет, подождите!

— Что вам нужно от меня? — крутнулся на каблуке Скрипухин.— Вы просили мужской разговор, вы его получили. Вижу, не поняли, не признали и не признаете себя дилетантом. Это свойственно современной молодежи. Хорошо! Тогда факты... Вы предложили для ПВО тросовое заградительное устройство. Тросы от барабанов у вас тянут вверх парашюты. А какая сила поднимает парашют? Вентиляционная установка в корзинке, или, как вы ее называете, мотоблок, состоящий из рамы, к которой крепится мотор с пропеллером... Я уж не говорю, что это безумно дорого, так сказать, цель не оправдывает средства. Слава богу, расходов не будет — ваша заградительная сеть никогда не поднимется в небо... Итак, работает мотор, крутится пропеллер, загоняет струю воздуха в купол, и парашют идет вверх. Так?.. Нет, любезный, не идет он вверх! И все потому, что ваша идейка противоречит физическим законам. Купол парашюта не взмоет — это ясно школьнику начальных классов гимназии. А вот вам не ясно почему. Да потому, любезный, что ваш мотоблок создает поток воздуха, направленный вверх, но одновременно возникает реактивная сила, действующая вниз. Пояснить, что такое реактивная сила?.. Нет, ну и прекрасно. Так вот эта сила уравновесит силу потока. А ведь нужна, мой милый, еще и избыточная сила для подъема тросовой системы. Где она? Нет ее! Ваша так называемая идея похожа на абсурдную мыслишку по движению корабля, когда команде, стоящей на палубе, предлагают дуть в паруса...

Гроховский опустил голову. Лицо его пылало. Да, случилась промашка, и Скрипухин не первый смеялся над проявленной неграмотностью.

— Вы вспомнили былое, — сказал он, с трудом разжимая губы. — Я о парашютах...

— А я о вас как об авторе бредовых идей!.. Скрипухин, заложив руки за хлястик бекеши, ушел. Гроховский стоял в раздумье. Невдалеке виднелась запорошенная снегом реечная лавка. Он подошел к ней, сел. Я примостился рядом.

За голыми стволами деревьев парка просматривался ветхий одноэтажный домик, наше творческое обиталище. Всего две комнаты—в одной расставлены фанерные столы для чертежников, в другой, совсем махонькой, помещалась оцинкованная ванна, и называлась клетушка «копировальной». Помещение под парашютную мастерскую нам отвели в другом месте, тоже неказистое.

— Может быть, Скрипухин прав, и в таких условиях мы не создадим ничего путного? — спросил меня Гроховский.

Про себя я отметил, что то была первая упадочная мысль с того дня, как я познакомился с Павлом. Я не поддержал ее.

— Пошли, Малынич!

На работу мы с ним приходили раньше всех. - Но скоро снег утопчут наши ребята, веселой ватагой примчатся с автобуса. Домик становился тесным. В наш небольшой коллектив влились новые молодые сотрудники — Петр Модин, бывший музыкант, теперь конструктор; красноармеец Огнев; удалось привлечь к работе инженера Петрова; пришла сама и была зачислена в штат юная чертежница Оля Кастанаева, сестра летчика-испытателя НИИ.

Открыв подернутый ржавчиной висячий замок, мы вошли в чертежную комнату. Гроховский стал снимать шинель, а я сразу присел на корточки перед холодной печью-времянкой. Набросал в ее пасть чурбачков. Вскоре мы грели руки у огня.

Подошел Иван Титов. Гроховский сразу ему вопрос:

— Как дела в мастерской, Иван Васильевич?

— Помещение в Марьиной роще, сами знаете, неважнецкое, тесное, но шьем.

— Получается?

— Маемся. То шов кривой. То складки. Потянем на разрыв—трещит.. Нитки подходящие еле достали.

— Рисунок шва взяли с «Ирвина»? Тут уж ответил я:

— Нет, с котельниковского парашюта, он проще и держит лучше. Добьемся качества, Павел Игнатьевич, не расстраивайтесь, первый блин всегда комом.

— Нужно сшить добро... Вчера заседало партийное бюро. Первым вопросом поставили наш. Докладывал Скрипухин. — Это Гроховский посвящал Титова, а я-то на бюро был. — Ох, как он нас разносил! По его мнению, если и стоит говорить о производстве парашютов, то речь может идти только о небольшой экспериментальной мастерской, где будут шиться купола по системе Ирвина. Шелк придется покупать у японцев. Вот такая штука!.. Мы должны, говорит, неторопливо церенимать опыт развитых стран, а потом время подскажет, делать нам свои парашюты или нет... Скажу тебе, речь Скрипухина не все осудили.

— А вы?

— Стоял на своем. Предложил строить фабрику или завод! И чтоб шили там парашюты из нашего шелка или хлопчатобумажных тканей. Согласен первым прыгнуть на первом советском парашюте! Обучим этому делу молодых, верю, получатся из них конструкторы, чертёжники, закройщики. В конце попросил бюро ребром поставить вопрос перед научно-техническим комитетом ВВС о немедленном создании парашютной фабрики. Для Него уже есть кадры в НИИ — Савицкий, Лобанов, Гушков, Ткачев... Меня поддержали. Слова нужно подкрепить делом, Иван Васильевич, и тут тебе и карты в руки. Не подведешь?

— Месяц даете?

— Подходит. Точнее, в нашем распоряжении двадцать восемь суток. В марте—заседание техкома, и с пустыми руками туда приходить нельзя.

— Швеи нужны. Ведь все пока вручную.

— Добро. Попрошу Косарева прислать комсомолок. Хлопнула дверь, гурьбой ввалились в протопленную комнату молодые, веселые люди. Быстро расселись за столами.

— Павел Игнатьевич, посмотрите новый эскиз карабина.

— Я закончила детальный чертеж клети...

— Давайте, Иван Васильевич, пойдем в ванную и посмотрим, как будет держаться на воде модель катера с подводными крыльями...

Настроение у Гроховского поднялось, он, казалось, уже забыл неприятный разговор со Скрипухиным. Обращаясь к Модину, сказал:

— Включай, Петр, музыку для зарядки, послушаем и нырнем в работу!

11. ПЕРВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

В начале марта к домику на окраине Петровского парка подъехали на автомашине начальник авиаинститута Горшков и его помполит Фоменков.

В отделе царил обычный производственный беспорядок. Чертежи, эскизы, картонные и фанерные модели разрабатываемых объектов белели и желтели не только на столах, но и под ними. Большой лист ватмана был приколот кнопками к полу. На нем — незавершенный рисунок, а на одном из углов — четко отпечатавшийся след узорчатой подошвы.

Стулья и табуретки стояли почти вплотную друг к другу. Сидевшие на них молодые люди повскакивали, но растерянности на лицах не было: начальника НИИ и помполита в институте уважали, оба были из рабочих, старые коммунисты, ценить людей и их труд умели.

Василий Сергеевич Горшков, бывший столяр, когда-то ловко управлялся с пилой и рубанком. Знания и высокую должность ему дала революция. Человек даровитый, внешне суровый, теперь он с энтузиазмом работал над укреплением мощи советской авиации. В последнее время давали знать о себе раны, врачеванные в спешке на полях гражданской войны, натруженное сердце, но Горшков старался держаться молодцом. Помоложе, но по духу под стать начальнику был и Фоменков. Помполит благоволил к Гроховскому, отдавая должное его энергии, находчивости и оригинальному мышлению.

Принимая доклад Гроховского, начальник института сердито шевелил роскошными усами ковыльного цвета, прищурившись, строго посматривал по сторонам. Выслушав, протянул тяжелую руку Гроховскому, вздохнул:

- Да, небогато живете... Показывай, Павел Игнатьевич, чем занимаетесь?

Пока гости раздевались, Фоменков шепнул на ухо изобретателю, что «батю интересуют парашюты».

На большом двухтумбовом столе руководителя отдела лежал альбом в коричневом дерматиновом переплете с украшением: бронзовый самолетик на вираже и парашют. Гроховский пододвинул его к севшему на стул Горшкову, открыл. Фоменков поглядывал из-за широкой спины своего начальника.

На первых страницах акварелью, но очень четко нарисованы уже знакомые Фоменкову объекты: воздушные мишени, несколько вариантов силикатных и агитационных бомб, картонажные мешки, подкрыльные носилки, парашюты разных конструкций.

- Это все сделано, - пояснил Гроховский.

- Как, и парашюты тоже? - хитро спросил Фоменков.

- И они.

- Покажите! - нетерпеливо потребовал Горшков.

- Нет, сначала посмотрите дальше.

Начальник сердито скосил глаза на улыбающегося конструктора и перевернул следующие листы. На рисунке спускались на парашютах собака и лошадь.

- Как в цирке! - усмехнулся Горшков.

- Да нет, это не шутка. Петр Ионович Варанов передал мне разговор с Окой Городовиковым, тот желает, чтобы его кони тоже летали.

- Ни к чему, - проворчал Горшков и стал быстро перелистывать альбом. Один рисунок задержал его внимание: - Лодка под крылом?

- Подвесная опрокидывающаяся люлька для парашютиста.

- Поясни.

Гроховский кратко обрисовал сущность изобретения.

- Посмотрим в деле, - буркнул Горшков. Тронул пальцем изображения подцепленных к фюзеляжу самолетов танкетки и пушки: - А вот это мне нравится. Ладно подогнано. Только все пока картинки. Рисовать они умеют, а, Фоменков?

- Пока картинки, - согласился Гроховский, - но ребята уже трудятся над разработками.

- Парашют подавай, - потребовал Горшков и поднял свое грузное тело из-за стола.

- Вчера только последние стежки сделали, а вам уже доложили... Иван Васильевич, предъявляй работу.

Круглоголовый, подстриженный под нулевку Титов, до этого скромно стоявший в сторонке, прошел в комнату, где находилась ванна, и вынес оттуда два мешка. С длинного стола быстро убрали все бумаги. Титов, Малынич и Катя Луцкая разложили первый парашют: кремовый, искрящийся, он выглядел очень красивым.

- Из перкали, - пояснил Малынич.

Горшков и Фоменков щупали купол, растягивали, пытались оторвать стропы. Особенно усердствовал в испытании на прочность помполит. Он горячо поддерживал идею Гроховского о массовых дешевых парашютах и вот теперь, чтобы уверовать в новинку еще больше, силился разорвать материю, особенно по шву, а чтобы удобнее было, наступил на стропу ногой.

- Стропы из обычного хозяйственного шнура, на котором женщины сушат белье, - радовался тщетности усилий помполита Гроховский.

Нежно побаюкав в ладонях край светло-коричневого купола, Горшков спросил:

- Что во втором мешке?

Разложили следующий купол, он был мягче первого, белый и красивый.

- Из нансука, - сказал Титов. - Стоимость ткани - семьдесят копеек за метр. Прочен в норме. - Требуются доказательства! В реальных условиях! - заявил покрасневший, не остывший еще от попытки силовой расправы с перкалевым куполом Фоменков.

- И завтра же! - довольно поглаживая ковыльные усы, подтвердил Горшков.

- Мы готовы!..

На неофициальных испытаниях, кроме руководителей института, присутствовали помощник начальника ВВС Сергей Александрович Меженинов. Пока самолет набирал высоту, он спросил Гроховского:

- Не опростоволоситесь? Петр Ионович очень ждет успеха.

- Расчеты проверили не раз. Раскройка и пошивка выполнены, на наш взгляд, безупречно. Укладка и упаковка не внушают сомнений. И все-таки... тревожно!

- Понять вас можно... Значит, только перкалевые?

- Да, парашют из нансука к испытаниям еще не готов. Решили усилить швы.

Самолет набрал высоту, прошел над аэродромом, и от него один за другим отделились два манекена.

«Эх, зря мы, черти полосатые, в них по сотне килограммов песка набили, надо бы сделать полегче!» - казнил себя Гроховский.

Манекены стремительно летели вниз. Но вот над ними появились вытянутые купола, они раскрылись, приняли округлую форму. Манекены мягко ударились о сырую землю.

- Давайте еще раз! - потребовал Меженинов. И опять сброс прошел успешно.

- Еще разок, чтобы уже наверняка, - посоветовал Горшков.

Когда парашюты вновь сработали безотказно, Меженинов протянул руку изобретателю:

- Поздравляю вас, товарищ Гроховский. Успешно начато важное большевистское дело!

- И на заседание научно-технического комитета вы явитесь во всеоружии. Учтите, председатель НТК Дубенский не очень к вам расположен. Вы обязаны рассеять его недоверие, - сказал Горшков, тоже поздравляя Гроховского. - Думаю, вашей группе стало тесно в домике, мы подыщем для бюро другое помещение около Ходынки.

- Для отдела, - уточнил изобретатель.

- Пора вам дать штаты конструкторского бюро.

- Благодарю! - с чувством произнес Гроховский.

То, что председатель НТК по изобретениям ВВС Дубенский относится к нему настороженно, Гроховский почувствовал еще при первой их встрече в 1929 году. Тогда Дубенский сказал на прощание: «Вам надо много работать над собой. Ваши идеи технически сомнительны. Все, что я сегодня услышал от вас, нуждается в глубоком осмыслении и проработке».

Гроховского часто приглашал к себе Петр Ионович Баранов, встречая вопросом:

- Нуте-с, как идут дела? Что еще придумали? Изобретатель увлекался, рассказывал о новых идеях, но если при этом присутствовал Дубенский, то всегда выплескивал на горячую голову ковш ледяной воды.

- Пока только слова, много красивых слов... - хмурясь, говорил он тихо.

Поэтому к заседанию техкома, где должен был обсуждаться вопрос о массовом изготовлении хлопчатобумажных парашютов, гроховчане старались подготовиться как можно основательней.

И опять, как на заседании партбюро, перед членами НТК ВВС первым выступил Скрипухин. Он по ходу речи использовал теоретические выкладки, цифровые расчеты, приводил мнения зарубежных специалистов-практиков, цитировал их.

- Ошибись мы на пять миллиметров в раскройке - и жизнь человека в опасности! - резюмировал он. - Перкаль и нансук подвержены слеживанию и гниению, так как эти ткани очень гигроскопичны. Значит, хранить их в упакованном виде нельзя. Хранить придется в развернутом виде, на крючочках. Но какие громадные помещения, специально оборудованные ангары для этого потребуются, товарищи! Постройка их и эксплуатация влетит в копеечку! Во сколько же тогда обойдутся пресловутые дешевые парашюты?.. Мы не умеем считать!.. Да, Гроховский сшил с грехом пополам пару парашютиков из перкаля и благополучно сбросил на них мешки с песком. Но это нельзя считать испытанием. Я остаюсь при своем мнении, и его разделяют многие товарищи:

ориентироваться на парашют Гроховского нельзя. Нельзя! Доверять жизнь человека тряпке, извините, тряпке Гроховского, беде подобно. Нансук пригоден не для парашютов, а скорее для портянок, да и их настоящий солдат не наденет!

- Вы пробовали в деле парашют из нансука? - спросил изобретателя Дубенский.

- Не успели.

- Да у него и нет их! - воскликнул Скрипухин, нервически протирая платочком пенсне. - На серьезное заседание он опять пришел с голыми идеями, а уже думает о массовом заказе. Нет у него и специалистов по пошиву, значит, на ближайшее будущее нет и перспективы.

- Слово вам, товарищ Гроховский, - помолчав, сказал председатель.

- Мы сейчас в вашем кабинете, на втором этаже. Разрешите, товарищ председатель, пригласить всех членов заседания на первый, в зал. Там находятся наши парашюты. Чем много раз слышать о них, лучше один раз пощупать.

Сюрприз. Никто не предполагал, что вместо речи говорливый Гроховский станет убеждать реальными изделиями.

Спустившись вниз, члены комитета обступили длинный стеллаж из легких фанерных секций с разложенными на нем парашютами: шелковым и хлопчатобумажными. Особенно заинтересовал всех купол из нансука. Осматривали долго. Вымеряли клинья, дергали стропы, прощупывали каждый шов.

В сторонке переживали и радовались каждой приятной реплике Гроховский с Титовым.

Потом все опять поднялись в кабинет Дубенского. Он подытожил:

- Решения принимать не будем. Посмотрим, что покажут всесторонние испытания. Наше решение должно быть абсолютно точным.

Скрипухин снисходительно улыбался.

- Когда испытания? - поинтересовался Гроховский.

- Как только у вас будут готовы несколько парашютов из перкали и нансука. Особенно из нансука.

- Стало быть, через годик! - воскликнул Скрипухин. - Ведь первый парашют вы шили два месяца с хвостиком.

- Испытания будут завтра, товарищ председатель, - сказал Гроховский. - Согласовано с начальником ВВС. У нас есть шесть парашютов из нансука.

- А из перкали?

- Три штуки в полном порядке.

До глубокой ночи Гроховский не знал покоя. Он и его сотрудники тщательно готовились к завтрашним испытаниям: подали заявку на самолеты, выписали сосклада парашюты «Ирвин», проверили еще раз свои, заполнили песком холщовые формы.

На следующее утро, солнечное и безветренное, на летное поле приехали члены НТК и представители от штаба ВВС. Тут же грянула музыка.

- А марши зачем! - поморщился Скрипухин. - Любит Гроховский шумовые эффекты. Шумим, шумим...

Одну из черт характера изобретателя Скрипухин подметил точно - любил Гроховский показывать свои изделия красиво, в праздничном обрамлении, иногда с каким-нибудь впечатляющим сюрпризом.

Гроховский с чертежником Зуевым, отвечавшим за выброску манекенов, хлопотали около самолетов, а Иван Васильевич Титов вводил в курс дела членов комитета.

- Испытания мы начинаем со сравнительного показа американских парашютов фирмы «Ирвин» и наших из нансука и перкали. На двух самолетах в воздух поднимутся двенадцать «братьев Песковых», то есть манекенов, набитых песком. Вес их одинаков. Парашюты разные. Шесть спустятся на «Ирвинах» и шесть - на хлопчатобумажных.

- С какого самолета будут сбрасываться американские? - спросил Дубенский.

- Я и сам не знаю, - уклонился от ответа Титов, памятуя указания Гроховского.

Сутулясь больше, чем обычно, подошел озабоченный Гроховский. И его спросили об этом.

- Самолеты однотипные. «Ирвины» на самолете номер «три».

- Разве мы различим с такой высоты номер?

- Через бинокль свободно.

- У кого есть бинокль... Дайте бинокль... Найдите бинокль, - требовали члены техкома. Ни биноклей, ни подзорных труб поблизости не оказалось, об этом позаботился Гроховский. Кого-то послали разыскивать оптический прибор, но тут музыка затихла и из репродукторов вырвалось:

- Внимание! Внимание! Самолеты взлетают! Туполевские бомбардировщики ТБ-1 поднялись в воздух. Набрав высоту, вдали от аэродрома встали на параллельные курсы. Теперь даже те, кто загружал крылатые машины, не могли точно определить, на каком из самолетов летели «Песковы» с парашютами Гроховского.

Услышав о престижных испытаниях, на аэродроме собрались летчики, техники, служащие НИИ. Среди них - стайка мальчишек с Ходынки, невесть как проникших в охраняемую зону.

Почти крылом к крылу бомбардировщики совершили первый заход на центр поля.

- Сбросили, сбросили! - заволновались в толпе.

Наверное, перестали дышать все сотрудники отдела Гроховского, да и сам он побледнел, застыл в ожидании.

Манекены летели к земле. Два. Над тем и другим начали вытягиваться купола парашютов. Они раскрылись, и «Песковы» через несколько минут коснулись земли.

При выброске второй пары картина получилась иная. У одного из манекенов вырвавшийся из ранца купол расправлялся медленно, полностью раскрыться так и не успел. Удар о землю получился крепким.

- Вот вам и нансук! - схватив за локоть Дубенского, крикнул Скрипухин. - «Пескова» и того угробил!

Гроховский крякнул с досады, но не возразил.

Падает третья пара... четвертая... пятая... шестая - все купола раскрылись без задержки, манекены приземлились и боком попадали на молодую траву.

Члены техкома, а за ними целая группа людей пошли, потом побежали рысцой к тому манекену, у которого парашют раскрылся не полностью. Холщовая одежка «Пескова» лопнула по швам. Рядом лежал скомканный шелковый купол парашюта.

- Вы ошиблись, Скрипухин, - торжественно произнес Дубенский. - Плохо сработал американский парашют. Нансук ведет себя вполне прилично и соревнования не проиграл.

- Еще надо проверить, как люди Гроховского уложили «Ирвин»? - засомневался Скрипухин. - Может быть, стропы в ячейках перетянули?

Гроховский тут как тут:

- Э, нет, глубокоуважаемый мастер! Не мои люди укладывали этот парашют, да и все американские, а делал это Минов, тоже сомневающийся.

- Нансук и перкаль пойдут, - сказал Дубенский. Прошло время. Хлопчатобумажные парашюты выдержали экзамены, как говорится, по всем статьям. Пролежав - месяц в плотных упаковках, их купола не слежались, не заплесневели. Гроховчане разработали новые гигантские купола для грузовых парашютов. Начали постройку автоматических люлек: подкрыльный переворачивающийся ящик плюс вытяжная стропа, котирую при выброске манекенов впервые применили вместо вытяжного кольца.

В парашютно-пошивочной мастерской Гроховского увеличился объем работ. А 15 апреля 1930 года начал функционировать завод по производству отечественных парашютов во главе с директором и главным конструктором М. А. Савицким.

12. И. В. ТИТОВ '

') Иван Васильевич Титов - заместитель начальника осконбюро, позже - заместитель главного конструктора Экспериментального института по вооружениям РККА.

Мы переехали в двухэтажный домик, стоящий на краю Ходынского поля. Когда-то на первом этаже этой постройки размещалась психотехническая лаборатория по обследованию и подготовке летного состава, вверху - кабинеты врачей; теперь помещение нужно было ремонтировать и перестраивать под конструкторское бюро.

Немалая по метражу нижняя комната все же оказалась тесной из-за оставшихся агрегатов демонтированной барокамеры, но мы с ними сладили, сняли с фундамента и прямо на бетонные основания поставили столы; разместили и стеллажи со шкафами. В результате - каждый в личное пользование получил по два квадратных метра рабочей площади.

На втором этаже переоборудовали даже выступающий балкончик, висящий на двух балках; его обшили листовой фанерой и в образовавшийся «скворечник» - Гроховский назвал его «ласточкиным гнездом» - втиснули стол и стулья для двух разработчиков.

Часть сотрудников, близких к производству, перебросили на окраину Москвы в мастерские, прозванные рабочими «Синегубинский гигант»: располагались они на Синегубинской улице. Называли мастерские еще и заводом, хотя были там лишь каменный одноэтажный флигель да сарай во дворе, в которых трудились столяры, слесари и коптила миниатюрная кузница.

Летом люди предпочитали работать во дворе под натянутым на деревянные стойки брезентом. Любопытные мальчишки Синегубинской улицы, заглядывая в Щели высокого дощатого забора, могли увидеть много интересного и необычного: скелет строящегося катера невиданной конструкции, крылатые модели странных машин, обломки спортивного планера, железки необычной формы, висящие гирляндами на бельевых веревках. Прямо на земле лежали фанерные листы и квадраты ватманской бумаги, придавленные булыжниками. Над ними колдовали полуобнаженные загорелые люди. Свист пил, шум сварочного аппарата, звонкие удары молотобойцев по металлу, разговоры, поднимающиеся до спора и крика, цыганские романсы, слетающие с патефонной пластинки, создавали фон этой картине.

Здесь трансформировалась в конструкцию, претворялась в жизнь новая идея Гроховского - кабина для беспарашютного десантирования, о которой немало специалистов НИИ ВВС говорило: «Чепуха! Пустая затея! Не было подобного и никогда не будет». Но Гроховский никогда не отступал от задуманного, если, по его мнению, новинка могла принести пользу армии.

Ученые скептики не верили в идею, потому что не верили в Гроховского; в Гроховского же не верили, потому что он не был даже дипломированным инженером, потому что он изобретатель, фигура среди ученого, мира редко почитаемая.

Гроховский со скептиками не спорил, он делал дело. Вдвоем с Малыничем они работали над моделью сбрасываемого объекта. Однажды в начале рабочего дня Гроховский вошел в наше обиталище с небольшим свертком под мышкой.

- Доброе утро! - поздоровался он, с таинственным видом разворачивая газетную упаковку. - Сейчас мы испытаем одну вещицу. Кто из вас знаком с беспарашютным сбрасыванием?

Таких не нашлось, их нельзя было сыскать и во всем мире, никто и никогда не задумывался над такой проблемой.

- Вот этот низкий столик поставьте ножками на книги, сделайте его повыше, - попросил Гроховский, и в его руках засверкала лаком моделька, напоминающая приплюснутый игрушечный автобус.

Затолкав под ножки учебники, справочники и папки, стол немного приподняли. Гроховский поставил модель на столешницу и резко толкнул ее: она покатилась, сорвалась с края и, описав в воздухе дугу, ткнулась носом в пол и перевернулась колесиками вверх.

- Авария! Надо же, не получилось! - притворно вздохнул Гроховский и весело скомандовал: - Убрать подпорки!

Вытащили из-под ножек стола книги. Гроховский, подняв с полу автобусик, подержал его в руках, понянчил нежно, сказал:

- Это а в и а б у с, или, точнее, закрытая кабина, для беспарашютного десантирования. Смотрите!

Снова авиабус прокатился по гладкому столу и слетел с него, но теперь он не перевернулся «лапами» кверху, а, коснувшись пола тремя точками, умчался куда-то в угол.

- Поняли?

Молчание. Авиабус, поднятый с пола, переходил из рук в руки, его рассматривали, ждали разъяснений. Гроховский недолго томил нас.

- Мы, товарищи, работаем на будущие десантные войска, одна из главных задач которых - внезапное появление на территории, занятой противником: скрытность, быстрота, потом уже натиск. Так? Но представьте, как же мы, десантники, сможем появиться незаметно, если противник услышит гул армады самолетов за тридевять земель? А ведь парашютисту и над точкой сбрасывания нужно время, чтобы преодолеть расстояние до земли. Могут встретить и расстрелять бойцов еще в воздухе... Но мы противнику такой возможности не дадим! Пустим самолеты в бреющий полет, следовательно, до минимума сократим раскат звуковой волны, обеспечим большую внезапность их появления, а там, где нужно, сбросим из-под крыльев вот такие авиабусы с вооруженными людьми и боевой техникой. Неожиданно для противника, да? И нашим бойцам потребуется минимум времени и сил, чтобы завоевать плацдарм для парашютного эшелона. Авиабус - техника первой десантной волны! - торжественно заключил Гроховский.

- Прекрасно, Павел Игнатьевич, - подал голос инженер Огнев, - но в первый раз авиабус ткнулся носом в пол.

- А во второй и последующие? - Может быть, случайно не перевернулся?

- Попробуйте сами, Огнев. Толкайте его нещадна. Пусть еще раз расквасит себе нос.

Огнев, потом другие пускали авиабус со стола с разной скоростью, но он все время падал на колеса и убегал в разные углы комнаты.

- Как-то я заметил, что бомба, отделившись от самолета, некоторое время продолжает лететь как бы параллельно с ним, слегка отклоняясь к земле. Потом глиссада падения становится более крутой. И подумал: а что, если сразу же после отделения предмета от самолета под него подставить что-нибудь плоское, ну, скажем, поле аэродрома? Наверное, предмет не ударится, а покатится, заскользит по этой плоскости. Как лыжник при прыжке с трамплина приземляется, видели? Вот это наблюдение и легло в основу идеи беспарашютного десантирования... Почему я попросил сделать стол повыше? Чтобы показать вам сразу - не любая высота пригодна для такого дела. По моим расчетам, самолет должен идти не выше двенадцати метров над землей. Выше сбросим - объект, как и эта модель, жестко встретится с землей, развалится от удара... Наш настоящий авиабус, конечно, будет иметь более высокие аэродинамические качества, чем обыкновенный ящик. Придумаем и настоящие амортизаторы, зацепы, чтобы не прыгал как блоха. Обеспечим безопасность такого десантирования процентов на девяносто.

- А на сто?

- Такого процента нет даже у быстро катящейся телеги!.. Ну, будем делать авиабусы, друзья? Рискнем отличиться? Подумайте. Соберемся вечером. Буду слушать все «за» и «против». В одной умной книге по конструированию - ее подарил мне наш уважаемый Иван Васильевич Титов - я прочитал, - Гроховский вынул из кармана гимнастерки листочек: - «Опыт показывает: просчеты, допущенные при выдвижении основных идей, губят проект уже на ранней стадии его реализации. Выход - в самой нелицеприятной критике во всех мыслимых аспектах. Тут не следует щадить ни престижа, ни авторского самолюбия. Тщетно убаюкивать себя надеждой, будто слабости замысла, невидимые окружающим, но ощущаемые нами, со временем исчезнут сами собой». Вот так! Пока ищите в идее ошибки. Я буду обижаться, такой уж характер, но вы режьте правду в лицо. Тому, кто найдет самую большую и принципиальную ошибку, обещаю поощрение...

Вечером на партийно-комсомольском собрании конструкторского бюро детально обсудили вопрос о постройке авиабуса и решили: «Включить в план работ». Спро ектировать необычный аппарат вызвался инженер Огнев.

- Общий контроль за работами по авиабусу поручаю своему первому заместителю Титову, - сказал Гроховский.

Так я стал причастен еще к одному интересному делу. За короткое время в эскизах появилось несколько вариантов бескрылых платформ - маленьких и больших, для людей и для грузов, на лыжах и на колесах, для посадки на воду, на снег, на чистую землю и даже на пни.

Опытный маленький авиабус на лыжах строили на «Синегубинском гиганте». Гроховский постоянно интересовался ходом работ, подбадривал своих сотрудников, старался вселить в них уверенность в том, что идея его верна и что работают они не впустую. Как-то при народе он даже - думаю, не случайно обмолвился:

- На людском авиабусе первым пассажиром буду я! Во дворе «Синегубинского гиганта» появился щит-агитатор. На нем алела выдержка из выступления на собрании беспартийных рабочих в клубе имени Кухми-строва генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева: «Рабочая молодежь проявляет трудовой героизм, ею восхищаются даже враги. Она организует ударные бригады на шахтах, лесозаготовках, в тракторостроении. Вступая в союз, вы берете на себя обязательство стать ударниками пятилетки и отдать свои силы на пользу рабочего класса».

- Очень длинно, - прочитав, усомнился я. Гроховский пояснил:

- Зато мимо не пролетит. Читать нужно сосредоточенно, со вниманием. Запомнят!

13. ИЗОБРЕТАТЕЛЯ ТОРОПЯТ

Четвертого августа Гроховский приехал на работу к 11 часам утра. Сотрудники, привыкшие видеть своего начальника бодрым, жизнерадостным, обратили внимание на его мрачный вид.

- Какой-нибудь объект не утвердили... . - Кляуза, наверное, опять...

- А может, дома что случилось?... - Пригласите всех, всех до одного в нижнее помещение, - приказал Гроховский дежурному и в ожидании, сутулясь, стал прохаживаться около своего стола, Опустив голову и что-то обдумывая. Окинув пасмурным взглядом собравшихся, начал говорить ровным голосом, но спокойствие давалось ему с трудом. - Да каждый из вас с полным правом может сказать, что времени даром не теряет, опережает планы, делает кое-что и сверх. И все равно шаг наш черепаший! Нас не подгоняет руководство, но нашу медлительность не прощает время! Вы изучили постановление ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР», прекрасно разбираетесь в международной обстановке. Родине как можно быстрее нужен род войск, для которого мы работаем. Как видите, события нас торопят... За короткое время мы должны сделать приспособления для выброски рядовых бойцов с начальной парашютной подготовкой. Ведь в будущем красноармейцы десантных подразделений не будут иметь возможности получить подготовку в объеме инструкторской программы, - чеканил Гроховский. - Мы должны подготовить, как п планируем, к десантированию людей и грузов отечественные парашюты и серийные самолеты типа ТБ-1 и Р-5, позже и более мощные. Только это даст нам возможность выбросить многочисленный, технически насыщенный вооружением десант. Мы должны предусмотреть компактную выброску, чтобы сразу же после приземления - и во время него! - один боец мог поддержать другого быстрой помощью, огнем. В связи с этим немедленно создаем парашютную группу для изучения техники прыжка и поведения парашютиста в воздухе. Записаться в нее могут все желающие. Вот так!.. А теперь прошу руководителей групп доложить, в каком состоянии находятся разрабатываемые объекты и методики... Малынич, вы первый.

М а л ы н и ч. Годовой план выполнен на 73 процента - график опережаем. Подвески, крепления и замки отработали. Картонажные мешки готовы к эксплуатации, можно в серию. По моей линии - все.

М о д и н. Подкрыльные люльки готовы к испытаниям. Узкое место - снабжение. Краски не хватает, ровно, две недели люльки красил. Клея тоже нет. Разве это дело?

- Слово снабженцам. Что скажете, Спарэ?

С п а р э. Выступление Модина несерьезно. У нас с Лукашевым по снабжению нет перебоев, что просят - достаем, только заранее предупреждать надо!

О г н е в;' Строительство двух малых авиабусов на лыжах заканчиваем.

: С е р г у ш е в. Шитье парашютов разных форм и назначений идет точно по плану, но трудно - швей не хватает. Документацию по первым хлопчатобумажным для фабрики оформили.

Г а е в с к и й. Расчеты по модернизации Р-5 готовы. Уверены, что из этого самолета-разведчика можно сделать транспортную машину человек на 10-12, причем без особых переделок, только укрепив конструкцию.

- Иван Васильевич, как с дисциплиной? Титов. В основном нормально. Вот только веселая тройка продолжает свои художества.

Гроховский в раздумье опустил голову. Не так давно он принял на работу Любимова - бывшего художника, Сахарова - неудавшегося поэта и Васильева - бывшего актера - всех троих на должность чертежников. Способности к черчению у них были, но вместо порученного им дела парни занимались другим: исписывали столы и чертежные доски стихами, устраивали между собой спектакли-скандальчики, частенько от них попахивало спиртным, на работу опаздывали. Их уже дважды предупреждали, но...

- Уволить! - приказал Гроховский. - Слушаю дальше.

Титов. Пусть встанут и дадут слово...

- Еще раз?.. Нет! Слушаю дальше. Конструкторы... Конструкторы, не вдаваясь в мелкие детали, познакомили собравшихся с ходом дел, и почти все, обращаясь к начальнику, сетовали на нехватку исполнителей.

- Я беседовал со многими молодыми перспективными специалистами из других отделов НИИ, из других, близких нам по профилю научных учреждений. Обещал им творческую свободу, поддержку и даже повышенные оклады. Как ни грустно, признаюсь, в нас далеко не все верят. Точнее - не верит большинство. Только успехи могут привлечь к нам народ. Помогает горком ВЛКСМ, но у них вопрос с кадрами тоже решается нелегко: толковые работники нужны везде. Иван Васильевич, - обратился Гроховский к своему заместителю, - что предпринимаете вы?

- Даже объявления в газеты дал. Приглашаю всех, кто мало-мальски знаком с авиацией.

- Что-то не вижу прилива.

- Ждет вас один молодец, приехал из Саратова.

- Прошу всех разойтись по рабочим местам... Давайка молодца, Иван Васильевич! Неужели и до Саратова о нас слух дошел?

- Я ж говорил... газета...

Титов вышел и скоро вернулся с худеньким чернявым пареньком небольшого роста. Гроховский сразу же поймал смелый взгляд его больших коричневых глаз.

Титов представил:

- Борис Дмитриевич Урлапов. Планерист.

- Дмитриевич, значит. Ну-ну!.. Где родились? Когда? - спросил Гроховский.

- В Астрахани. Но жил все время в Саратове. Мне скоро будет девятнадцать.

- Пожилой человек! - улыбнулся Гроховский. - Что умеете делать? Много ли знаете?

- В школе имел отличные оценки по физике и математике,•легко дифференцирую функции. Знаю почти наизусть книгу Фадеева «Аэродинамический расчет планера». В Саратове занимался постройкой аппаратов. Работал чертежником седьмого разряда, - торопился выложить Борис все, что, по его мнению, могло способствовать приему на работу.

- Ну а у нас-то чем желаете заниматься? - по лицу Гроховского было заметно, что юноша ему понравился. - Могу предложить только место чертежника. С этого у нас все начинают.

- Меня привлекает конструкторская работа.

- И не меньше?!

- Другую можно получить всюду. Я не из-за денег к вам пришел.

- Комсомолец?

- Да... Так берете конструктором?

- Иван Васильевич, ты как считаешь, доверим Дмитричу? А то ведь уйдет конструктором в ЦАГИ или повыше куда. Горючими слезами будем плакать. Так берем конструктором, только самым-самым младшим, а?

- Согласен! - в тон начальнику весело ответил Титов.

- По рукам, Борис Дмитриевич! Талон на общежитие получишь у Спарэ, это самый большой и мощный дядя среди нас...

Так в Особом конструкторском бюро появился новык молодой сотрудник.

Совсем мальчиком, одним из первых в Саратове, записался Боря Урлапов в планерный кружок «Парящи;'. полет», руководил которым Олег Антонов. Помогал строить один из первых летательных аппаратов Антонова - «ОКА-2». В кружке научился столярничать, овладел навыками профессии слесаря, обойщика, маляра.

В четырнадцать лет Борис уже летал на «ОКА-2», а вскоре сконструировал и свой планер, балансирный.

На юных планеристов обратили внимание профессор Саратовского госуниверситета, известный математик и гидродинамик Мичурин, другие ученью. Они начали заниматься с ребятами. Борис познакомился с такими науками, как аэродинамика, механика, графостатика, сопромат.

Так что в коллектив Гроховского пришел еще один, дать и молодой, но грамотный, технически подготовленный, а главное, увлеченный авиацией человек.

Вечером Борис Урлапов уж как полноправный член конструкторского бюро присутствовал на политчасе, который проводил помполит Фоменков. Многое для себя в этот день начинающий конструктор узнал впервые.

Набивают под завязку мешки военных бюджетов, спешно вооружаются Германия, Япония, Италия. Ими взят такой разбег, что к половине тридцатых годов они могут безбоязненно решиться на большую войну.

- В подобной обстановке нам необходимо решительно наращивать оборонную мощь. И не только количественно. Главное звено - техника. Насытить, оснастить качественной техникой Красную Армию мы должны как можно скорее. Тухачевский предупреждает: «Наш враг номер один - это Германия»...

Фоменков рассказал, что такое фашизм. Бориса Урлапова так потрясло услышанное, что после политчаса он взял у помполита конспект выступления и сделал для себя выписку из «Проекта морального, правового и духовного укрепления Третьей империи», предложенного одним из теоретиков немецкого фашизма графом Куртом фон Эйхеном. Вот что советовал сделать своим единомышленникам граф-садист:

«...Живущему с открытыми глазами в Третьей империи нельзя не видеть печального зрелища, которое раскрывают нам окраина и множество разоренных деревень. Полуголая, исхудавшая армия детей, тысячи нищих, тянущиеся к знатнейшим кварталам, как некогда пиратские суда к мирным гаваням. Изнуренные, с ужасными лицами, вшивые, с уродливыми телами, еле спрятанными в лохмотьях, они измученными, нечеловеческими голосами, беспокоят даже тех, кого исключительные свойства сверхчеловека оградили от подобных кошмаров... Для охраны арийцев высшего порядка во имя достижения Третьей империей внутренней, а также и всемирной гегемонии, ради обеспечения в этих целях... необходимо: рабочих, крестьян и неимущих интеллигентов, а также всех евреев - ослепит ...

Каждый германский ариец вправе использовать все низшие расы, а мы, сверхлюди, наделены правом использовать, помимо этого, еще и арийцев низшего порядка...

Шагающие в атаку слепые дивизии! Слепые миллионы! Представляете себе, господа, психологическое воздействие подобной системы на неприятеля!.. Если мой проект не осуществится, если 50 млн. немецких рабочих, крестьян и неимущих интеллигентов не дадут себя ослепить, лишить голоса и слуха, тогда наступит варварство, осуществленное уже Советским Союзом, тогда Третья империя и с ней вся европейская цивилизация погибли... Господи, упаси нас от этого!»

- Это же бред маньяка - ослепить свой народ! - говорил потрясенный Урлапов, передавая конспект обратно Фоменкову. - Человек не может быть способен на подобное!

- Человек - нет, а вот фашисты могут, - сказал помполит. - Смогут, если мы не свяжем им руки. Именно мы... больше некому. Конечно, пятьдесят миллионов не дадут ослепить себя физически, пусть об этом фон Эйхен не мечтает, а вот морально, психологически фашисты свой народ будут ослеплять... Это - их политика, их идеология.

14. И. В. ТИТОВ

В серый метельный полдень декабря, когда на улицах Москвы в десяти шагах ничего не было видно, к нашему КБ подкатила автомашина начальника управления ВВС. Петр Ионович Баранов нередко вызывал к себе Гроховского, но всегда делал это заблаговременно, по телефону. А тут на тебе, влетает, запыхавшись, адъютант и говорит:

- Гроховского и Титова срочно к начальнику ВВС. Прошу не медлить!

Пробиваясь в холодном автомобиле сквозь белую мглу, мы с беспокойством посматривали на сидящего рядом с шофером адъютанта. Наконец, не выдержав, Гроховский задал мучивший нас вопрос:

- Почему так... не обычно? Что случилось?

- Не могу знать. Петр Ионович вызвал и сказал:

«Без Гроховского и Титова не возвращайтесь!»

- Перед этим у него был кто-нибудь? - Это уж я поинтересовался.

- О, с утра целый эскадрон разного народа, из знакомых вам - Минов, Савицкий, Нежил. Я соединял Петра Ионовича с Ленинградом, и целых полчаса он говорил с Тухачевским. Приходили инженеры из НИИ и КБ Поликарпова. - О нас шла речь? - спросил Гроховский.

- Я и так разболтался, Павел Игнатьевич, извините, - хитро улыбнулся адъютант, повернувшись к нам. - Половину говорить не должен был. Смекайте... А нервничать не надо, вот так - неожиданно - Петр Ионович вызывает многих. Бр-р, холодина жуткая! Шофер в шубе, как на печке, нам бы разрешили шинельки на меховое поменять. Хотите расскажу анекдот про бабу и прорубь?..

Однако бодрый говорок адъютанта не успокоил нас. Признаться, не все в КБ шло гладко. Когда еще не застыла Москва-река, с Р-5 сбросили в воду два первых авиабуса с лодочными днищами. Практически это были крупные модели. В каждую из них положили песок в мешках, и на тебе, неудачи начались с отцепки - не сработали одновременно замки: один открылся позже, что-то заело в его механизме. Потом огорчило приводнение аппаратов: первый авиабус нырнул в воду, на поверхность всплыл вверх брюхом, второй коснулся поверхности реки под правильным углом, но, несколько раз подпрыгнув, развалился.

Вторую пару авиабусов, тоже небольших по размеру, на лыжном основании, предварительно продули в аэродинамической трубе ЦАГИ. Данные получились положительными, и несколько дней тому назад авиабусы испытали. Отцепившись от самолета, они коснулись снежного поля, но не прижались к нему на скорости, а запрыгали, как блохи. Один авиабус в конце пробега, наскочив на кочку, перевернулся.

Несомненно, плачевные результаты испытаний стали известны начальнику ВВС, отстаивать идею беспарашютного десантирования теперь будет трудно. По НИИ пошли уже гулять злые рифмованные строки: «На такие сундуки дают деньги дундуки!»

Где еще мы опростоволосились? Думаю, почему меня вызвали, и перед глазами маленький пожар на «Синегубинском гиганте» - чуть не сгорели чертежи катера на подводных крыльях, хорошо, потушили вовремя. Может, поэтому? Я же отвечаю за «гигант».

Автомобиль подъехал к штабу ВВС, и .через несколько минут мы, оставив шинели в гардеробной, стояли навытяжку перед Барановым.

- Докладывайте коротко и ясно! - бросил он мрачновато, не поднимаясь из-за стола и не предлагая нам сесть.

- Рад видеть вас, товарищ начальник ВВС, здрааяя желаю! - произнес Гроховский почти нараспев, подчеркивая, что чувствует холод встречи.

У Баранова дрогнули губы, в уголках, серых глаз образовались морщинки.

- Здравствуйте, здравствуйте, изобретатели, устраивайтесь в креслах. Можно курить. Так слушаю вас.

- Если отвечать на ваш вопрос, не вдаваясь в детали, то скажу: план 1930 года по разделу «Воздушная пехота» нами выполнен более чем на сто процентов.

Выслушав Гроховского и немного помолчав, Баранов задал вопрос:

- Пожар в мастерской тоже был запланирован? Я видел, как Гроховский смял в кулаке только что вытащенную из портсигара папиросу. Ответил почти спокойно:

- Это сверх плана.

- Почему не доложили о случившемся? - Баранов смотрел на меня, и этот взгляд заставил встать «смирно». - Говорите, товарищ Титов.

- Загорелась ветошь под стапелем, наверное, от окурка; костер был маленьким, потушили мгновенно, последствий никаких. Теперь очистили двор от хлама, не повторится подобное, товарищ начальник ВВС, - выпалил я на одном дыхании.

Баранов молчал. Карандаш в его руке выбивал.на столешнице чечетку. Неприятное для нас безмолвие затянулось. Баранов, отбросив в сторону карандаш, поднялся, вышел на середину кабинета и сделал несколько шагов из угла в угол, разминаясь.

- Настало время воздушно-десантным войскам обрести плоть, - изменившийся до тихого голос Баранова не сразу дошел до меня. - Время и события в мире торопят нас. От теории и экспериментов нужно переходить к практике. Есть указание в новом году создать несколько воздушно-десантных отрядов, опытных для начала, и оснастить их необходимой десантной техникой. Дело за вашим КБ. Мы посмотрели перечень изделий и пришли к выводу, что в основном на первых порах они устроят нас. Но в каких количествах и в какие сроки вы можете подготовить разработанные объекты к эксплуатации?

- У нас экземпляры штучные, товарищ начальник, - сразу ответил Гроховский.

- Вот именно. А если на вас будут работать опытные мастерские НИИ? Сумеете организовать поток, что-бы примерно к марту обеспечить техникой отряд человек на двести?

- Выполним... с вашей помощью.

- Яснее, точнее выражайтесь, Гроховский.

- Нужно, чтобы хотя бы один самолет ТБ был отдан в мое полное распоряжение, потому что отрабатывать механизмы подвесок на макете трудно. Живая машина нужна. И с постоянным экипажем. Он тоже должен подчиняться мне... По заявкам нам дают разных летчиков, и никто из них не заинтересован в работе нашего КВ, говорят - «цирк», отсюда и отношение к делу. На Р-5 самому приходится летать, я с удовольствием, но...

- До меня дошло, что вы раскурочиваете Р-5. Он же наш, штабной! Отдираете обшивку. Изменяете конструкцию. Поликарпов недоволен переделкой самолета, он автор этой машины, и вы должны свои действия по доработке согласовывать с ним.

- Разрешите я закончу о летчиках, товарищ начальник. Прикомандируйте к нам хотя бы одного-двух постоянных. Хорошо бы Бицкого. Он уже летал с нами не раз. И, если можно, Аннсимова.

- Что вы, что вы, Гроховский! Анисимов - ведущий летчик истребительной группы, она главная в НИИ. День у него плотный. С утра испытывает истребители, днем переходит на штурмовик, к вечеру уже летает на тяжелом бомбардировщике. Да еще вы?

- Товарищ начальник, вы сказали, что десантную технику нужно довести до ума в кратчайший срок! Баранов взял себя за подбородок, подумал.

- Испытателей у нас мало. Берем зеленых, прямо из полков. В августе получил рапорт от летчика Чкалова. Он работает в Осоавиахиме. Просит разрешения вернуться в военную авиацию. За него ходатайствовали Громов и Юмашев. Я подписал приказ о его зачислении летчиком-испытателем в НИИ. В Осоавиахиме Чкалов летал на «юнкерсе», пусть полетает на ТБ-1 у вас.

- Спасибо и за самолет и за летчика.

- О самолете я ничего не говорил... Впрочем, дадим, пользуйтесь. Бицкого берите, а Чкалова не насовсем. Анисимова не дам.

Почему Гроховский настойчиво просил Баранова прикомандировать к нам летчика Анисимова, я знал. Оки были близки по духу, со сходными биографиями, оба родом из глубинки, участники гражданской войны, однокашники по Качинской школе истребителей. У них еще не выветрились воззрения: полет - это искусство, а летчик - артист. Такая «летная психология» впоследствии принесла Анисимову, да и Гроховскому тоже немало горьких минут, жизнь выбивала тщеславие сурово. Такие летчики были неудобны для начальников, и карьера их изобиловала понижением в должностях, взысканиями, а подчас и серьезными авариями. Нелегкую дорогу прошли Анисимов с Гроховский и после того, как оба закончили еще и «Стрельбом» - Высшую школу по стрельбе и бомбометанию. Там они еще более усовершенствовали свой летный почерк. Анисимова стали называть в кругу авиаторов истребителем «божьей милостью», да и среди испытателей в НИИ он стал одним из лучших.

Когда Гроховского перевели испытателем в НИИ ВВС, он познакомился там с самыми выдающимися Летчиками страны - Громовым, Юмашевым, Степанченком, Козловым, Залевским и, конечно же, встретил Анисимова. Свидание их было довольно прохладным. Анисимову не понравилось дело, которому посвятил себя Гроховский: «Ты что же, Паша, всерьез меняешь самолеты на железки и деревяшки?» - спросил он Гроховского. «Понимаешь, затянуло», - ответил тот. «Ну, ну, гробь себя, потом каяться будешь. Хочешь, замолвлю словечко, и опять летать нормально начнешь?» - «Я и так буду летать, Саша. На своих машинах. Но первому в них сесть предложу тебе. Согласен?»

Теперь вот он выпрашивал его у Баранова. Но тот стоял неколебимо, обещал других.

- И на том спасибо! - сдался Гроховский. - Насчет Р-5, товарищ начальник. Мы его из разведчика переделываем в транспортно-десантный самолет. Конструкцию почти не изменяем, а укрепляем в некоторых узлах. Возить он будет не два человека, как сейчас, а десять, включая экипаж.

- Не фантазируйте, Гроховский. Всему своя мера.

- Мы уже переделали его, - опустил голову мой шеф. - Я извинюсь перед товарищем Поликарповым и приглашу его посмотреть, какие возможности заложены в его замечательной машине.

- Вижу, не шутите. Работа проводилась сверх плана. Почему не докладывали?

- Не были уверены в конечном результате.

- Средства где взяли?

- За счет экономии. Верили, что создадим самолет-гибрид, первый, специально для воздушно-десантных войск.

- Слышать приятно, но хвалить подожду. Правильно говорят мне, что вы партизанщину разводите. Все, до мельчайших задумок, с сего дня докладывать лично мне. Кто будет испытывать этот ваш гибрид? - Предлагал трем летчикам. Отказались. Не верят, что с таким грузом оторвутся от земли. Анисимова бы мне?

Баранов отрицательно покачал головой.

- Тогда попробую сам.

- О дне полета уведомите. Приедем с Поликарповым посмотреть... Так, значит, о технике для опытного десантного отряда договорились. Срок - три месяца. Помощь - всесторонняя. Тухачевский не забыл нас, передает привет и тоже надеется, что не подведете... Но я еще не отпускаю вас, голубчики. Есть претензии, и очень серьезные. Люди ваши плохо соблюдают секретность работ, болтают на стороне, да и вы, Гроховский, несдержанны на язык. Кое-что даже родной жене говорить не следует. Можно нажить бо-ольшие неприятности.

- Учтем.

- У вас был ревизор из финотдела ВВС. Он тоже имеет к вам претензии. Докладывает, тратите большие деньги на консультации, щедро отваливаете специалистам из ЦАГИ.

- Поощряю тех, кто помогает работать нам плодотворно и быстро.

- Так оформляйте выплаты как положено, Гроховский, а то попадете в такую катавасию, что вас и начальник ВВС не защитит! Вопросы есть?

- Я не выхожу из лимита, товарищ начальник ВВС. Баранов повернулся ко мне:

- У вас, товарищ Титов, вопросы есть? Вам, наверное, интересно знать, зачем я и вас с Гроховским вызвал? - А чтобы осчастливить личным выговором. Да-с! за болтливость подчинен - Обоим по выговору. Все! Пока личный - за пожарчик, ну и за финансы тоже. Желаю успеха.

Баранов с авиаконструктором Поликарповым приехали на испытания самолета-гибрида Р-5, названного нами «объектом Г-61».

Что мы сделали с самолетом-полуторапланом? Усилили его конструкцию и под нижние крылья прикрепили четырнадцать фанерных кассет с целлулоидными прозрачными носками - в них могли помещаться десантники с оружием или 800 килограммов военного снаряжения, боеприпасов. Десантники должны были лежать в этих отсеках и могли через специальные отверстия в обтекателях вести ружейно-пулеметный огонь даже в воздухе.

Когда с проектом познакомили Поликарпова, он, внимательно изучив его, сказал:

- Расчеты вроде правильные, но отпустит ли земля такую тяжелую машину? Пусть попробуют.

Поликарпов с Барановым приехали на аэродром точно в назначенное время, но что-то у нас не сладилось, на подвезли груз в мешках, и, чтобы не отдалять час испытаний, в фанерные кассеты... залезли наши молодые сотрудники. Молодежь не знала страха, была уверена в надежности конструкции и в пилоте.

Гроховский сел за штурвал сам, плавно подал сектор газа вперед - самолет тяжело сполз с места. Нам, стоящим на земле, казалось, что он так и не наберет скорость отрыва; 200... 300... 400 метров разбега - и образовалась полоска между колесами и землей. Почти три тонны в воздухе! Выдержали и конструкция, и нервы человеческие.

Когда Баранов увидел, как из кассет приземлившегося самолета вылезают люди, волосы, по его словам, у него «встали дыбом», а Поликарпов сказал мне, усмехаясь:

- Башковитый и моторный мужик ваш Гроховский, только рисковый очень.

Глава

третья

ГОД 1931-й

15. КЛИЧ КОМСОМОЛА

IX съезд ВЛКСМ собрался в январе. В качестве одного из почетных гостей комсомольцы пригласили Павла .Игнатьевича Гроховского.

- За что такая честь? - спросил он Александра Косарева, когда тот вручал ему гостевой мандат. - Я уже старик по вашим меркам.

- Не ваше обаяние, Павел Игнатьевич, и не наша дружба послужили тому причиной. Вы первым в стране создали молодежное конструкторское бюро, доказали, что оно вполне работоспособно, и первым внедряете коллективное конструирование. Члены ЦК считают это немалым вкладом в работу комсомола. Увидите, ваш почин в авиации мы значительно расширим, - ответил генсек очень серьезно.

На съезде выступил Климент Ефремович Ворошилов.

- От того, кто будет обслуживать наши воздушные силы в качестве летчиков, бортмехаников, в качестве инженеров, работников аэродромов, - сказал он в докладе, - в значительной мере будут зависеть рост и успехи нашего Красного Воздушного Флота... И предложил комсомолу взять шефство над авиацией.

Делегаты съезда ответили на призыв наркомвоенмора специальным обращением ко всей молодежи страны: «КОМСОМОЛЕЦ - НА САМОЛЕТ!»

Начальник Главного управления ВВС РККА Петр Ионович Баранов огласил «Приказ Революционного Военного Совета СССР № 12»:

«В связи с единодушно выраженной девятым съездом Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи волей о принятии со стороны трехмиллионной массы молодых строителей социализма шефства над ВВС РККА, - торжественно читал он, - Реввоенсовет Союза ССР постановляет: считать с 25 января 1931 года Краснознаменный ВЛКСМ шефом над Военно-Воздушными Силами Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Подпись:

Народный комиссар по военным и морским делам и Председатель РВС СССР Ворошилов».

Комсомольцы Москвы и Ленинграда одними из первых в стране пошли в аэроклубы, подали заявления в авиашколы, встали к станкам и кульманам на авиазаводах, отправились с тачками, лопатами, мастерками строить аэродромы. Прилив молодежи захлестнул и коллектив Гроховского.

- Ну куда вас сразу-то так много! - восклицал он обрадованно, зачисляя новичков в «кандидаты». - Месячишко-другой потерпите, будет вам и дудка, будет и свисток.

Вскоре начальник вооружений РККА Тухачевский утвердил положение об Особом конструкторско-производственном бюро во главе с начальником и главным конструктором П. И. Гроховским. Теперь молодежный коллектив, увеличив штаты, стал именоваться Осконбюро ВВС РККА, и в его распоряжение, после немалого сопротивления институтского начальства, передали опытные мастерские НИИ ВВС. В это время начальник института Горшков болел, его замещал Зильберт, и между ним и Гроховским из-за этих мастерских пробежала тогда черная кошка.

18 марта командование Красной Армии приняло решение создать в Ленинградском военном округе опытный воздушно-десантный отряд, бойцами которого стали в основной комсомольцы.

- Вам оснащать отряд техникой, Гроховский, - напомнил еще раз Баранов летчику-изобретателю. - Реввоенсовет принял специальное постановление о работе вашего КБ. Оно обязывает нас, управление ВВС, создать все необходимые условия для вашей успешной деятельности. Понимаете серьезность поставленных задач и свою личную ответственность?

- Справимся, товарищ начальник.

- Парашютной подготовкой бойцов отряда будет заниматься летчик Минов со своими помощниками. Им выделено всего сорок пять парашютов. Мало, очень мало... - Ну, это забота Савицкого.

- И ваша, Гроховский! В июле будем смотреть вашу технику в действии. А сейчас подумайте вот над чем:

вашим людям придется работать в Москве и в Ленинграде, силы КБ нужно разделить.

- Откроем филиал в Ленинграде. Взвалит его на свои могучие плечи Иван Васильевич Титов. По моему мнению, ни в характере, ни в инженерной подготовке слабостей у этого человека нет.

- И организатор способный.

Первый нештатный опытный воздушно-десантный отряд - списочный состав 164 человека - получил двенадцать бомбардировщиков ТБ-1 и десять самолетов Р-5. На семь-восемь бойцов один самолет - такого авиационного снаряжения воинской части ни одна из армий мира еще не знала. Впечатляло и вооружение небольшого по численности отряда: две танкетки Т-37, три броневика, две легкие пушки, станковые и ручные пулеметы, парк грузовых и легковых машин, мотоциклы с колясками, велосипеды. Вся эта техника, бойцы в полном вооружении десантника с комплектом боеприпасов для затяжного боя, питание на несколько суток, медикаменты и перевязочный материал должны были по первому сигналу подняться в воздух и благополучно приземлиться в районе, указанном командованием.

Бюро Гроховского, создав в Ленинграде филиал, в короткий срок переоборудовало не подготовленные к перевозке людей и грузов боевые самолеты в десантные, оснастив их специальными подвесками для транспортировки автомашин, легких орудий и других грузов в специально созданной для этого «десантной таре», а также подкрыльными люльками и клетями для перевозки людей. Чтобы войсковые инженеры и техники могли обслуживать новое оборудование без специалистов бюро, Гроховский организовал тактико-редакционный отдел по разработке наставлений и инструкций по боевому применению воздушно-десантных объектов, поставив во главе его одного из своих сотрудников - Эммануила Осиповича Клемана.

«Начались тренировки в погрузке и разгрузке материальной части, - вспоминает Л. Н. Никишев, бывший в то время оперативным работником штаба Ленинградского военного округа и отвечавший непосредственно за формирование отряда, - отработка взлета и посадки самолетов в условиях нарушения обтекаемости. Этим лично руководил начальник ВВС округа П. X. Межерауп, а ближайшими его помощниками были командиры авиации А. А. Житов, П. Г. Алексеев и другие. В то же время П. И. Гроховский подготавливал выброску живой силы и грузов на парашютах. Работа эта производилась в течение нескольких месяцев, и лишь когда появилась полная уверенность в надежности технических средств, командующий ВВС округа доложил Тухачевскому о готовности к практическому посадочному десантированию».

- Э, нет, товарищ Межерауп, - улыбнулся Тухачевский, - до этого еще далеко. Авиация будет готова к высадке десанта лишь тогда, когда научится надежно обеспечивать выброску парашютного эшелона, которому предстоит захватить аэродромы и посадочные площадки, и, уж конечно, когда она будет в состоянии обеспечить действия воздушного десанта в глубине оперативной обороны противника. Не ранее...

') Маршал Тухачевский. М., 1965, с. 200.

16. И. В. ТИТОВ

Перед нами стоял «авиабус малый Г-68» для беспарашютного сбрасывания малогабаритной техники и оружия. Своей формой он отдаленно напоминал небольшой обтекаемый автобусик на двух передних колесах с приделанным хвостом особой конфигурации и костылями сбоку, острые ножи которых врезались в землю. В разделенной на четыре отсека кабине могли лежа разместиться и люди.

- А неплохой объектик у нас получился, а, Иван Васильевич? - обратился ко мне Гроховский.

Мне почему-то вдруг вспомнился знаменитый американский изобретатель Джордж Вестингауз. Он, если был уверен в созданной им конструкции, всегда отстаивал свои позиции до конца, за что и получил от соотечественников кличку «Великий упрямец». Там, где другие опускали руки перед техническими трудностями, он благодаря своему «упрямству» добивался успеха.

- Однажды Вестингауз изобрел редуктор для Паровых турбин, - начал говорить я. - В процессе испытаний - зубья шестерен не выдержали нагрузок, маститые эксперты единодушно посоветовали изменить конструкцию механизма, утверждая, что иначе проку не будет. Вестингауз категорически отказался от переделок. Через неделю тот же редуктор заработал исправно: в азарте своего упрямства за несколько дней Вестингауз изобрел густую смазку с добавлением свиного сала. Она-то и позволила зубьям шестерен выдержать большие обороты.

- Сколько в твоей голове таких историй, Иван? Завидую... Считаешь, что мы тоже нашли свою «смазку»?

- Этот авиабус должен хорошо скользить, - уверенно подтвердил я.

- Тогда добро, загружайте и крепите к самолету. Поднимал объект в воздух Валерий Чкалов на самолете Р-5. Выполнял он этот полет неохотно, считая его скучным. Кроме того, он наслушался в НИИ разговоров о том, что бесшабашный Гроховский при создании той или иной своей технической диковины руководствуется больше чутьем, чем расчетами; человек среди летчиков-испытателей еще новый, Чкалов верил и в то, что Гроховскому многое позволяется лишь потому, что он имеет в верхах покровителей, - не будь их, давно бы прикрыли весь этот «цирк».

- Я сброшу ваш чемодан, - сказал Чкалов, когда все было готово к взлету, - но только заранее тащите мешки, чтобы собрать в них кучу хлама.

- Ты высоту выдержи точно, большего от тебя не требуется, - осадил его сухо Гроховский.

- Можешь мерить сантиметрами, - буркнул Чкалов.

- Учтите, там два ящика с лампочками, - напомнил я летчику.

Чкалов, поставив уже одну ногу на крыло, замер, его большой рот растянулся в иронической улыбке, но он не сказал ни одного слова, только пренебрежительно махнул крагой.

Как провожали мы самолет в воздух, как следили за его полетом по кругу - разве расскажешь! Не дышали, наверное.

Чкалов снизился далеко за границей аэродрома, чтоб присмотреться к земле и точно выдержать высоту отцепки. Мы видели, как он «щупает» землю, прицеливается. Авиабус выпал из-под брюха Р-5, через две-три секунды коснулся поверхности поля и исчез в клубах пыли. Метров через сто показался его красный нос, и вот пыль оседает на застывшее в покое туловище авиабуса. Все, кто был на аэродроме, сорвались с мест. Подбежали к авиабусу и мы с Гроховским. Открыли люки: груз в полном порядке!

Вразвалку подошел Чкалов, хлопнул меня по плечу:

- Ну, как лампочки?!

- Любую выбирайте, Валерий Павлович, и вкручивайте у себя в квартире, будет гореть!

- Нет у меня квартиры тут, у знакомых отираюсь.

- Так ты возьми лампочку, покажи начальству, к лампочке обязательно квартиру прибавят, - засмеялся Гроховский. - А то переходи к нам насовсем, квартиру обещаю.

- Ладно хихикать! Не по нутру мне ваша работа. У меня в задании еще три подъема - цепляй!

После второго сброса, внимательно осмотрев авиабус, Гроховский категорично заявил:

- Теперь прыгну в нем сам.

Ни для кого из нас такое решение новостью не было: он обещал сделать это и слово держать умел. Но так сразу? А если Чкалов не выдержит на сей раз нужную высоту? Будто угадав наши мысли, Гроховский сказал, что этому летчику верить можно.

- Уж будь спокоен, - подтвердил Чкалов, - только если в ящик залезешь ты, я не полечу.

- Погоди, Павел Игнатьевич, - запротестовал я, - мы сбрасывали на землю неодушевленные предметы, которые испытывали черт знает какие перегрузки. Правда, предметы целы, но ведь они не умеют говорить, их не спросишь, как они себя чувствовали в авиабусе...

- Предметы молчат, да... - задумчиво произнес Гроховский. Повернулся к Чкалову. - Не полетишь, значит?..

- Ты еще не видел небо в клеточку. А я повидал.

- Тогда, ребята, лови какую-нибудь из собак! Нужен экземплярчик покрупнее!

На аэродроме кормилось много приблудных псов. «Повезло» кобельку по кличке Куцый: приманив на колбасу, его посадили в мешок, а из мешка он перекочевал уже в авиабус.

Когда после сброса открыли дверцу, Куцый, глядя на нас печальными глазами, вилял хвостом. Кусок колбасы он доел, наверное, в воздухе. Ему протянули конфету, но он прыгнул через протянутую руку и убежал. Больше на аэродроме Куцего никто не видел.

В конце дня мы с Гроховским сидели в его кабинете, «подбивали бабки». Он позвонил начальнику ВВС, доложил об успехе испытаний. Баранов слушал очень внимательно, его интересовали мельчайшие детали.

- Поздравляю вас! Немедленно сообщу Тухачевскому, это и его порадует. Составьте план войсковых испытаний.

- Завтра в авиабусе я полечу сам, - сказал Гроховский.

В телефонной трубке ни шороха. О чем думал Баранов? Может быть, о том, что Красная Армия еще не набрала той мощи, которая могла бы противостоять армиям потенциального врага? Нужно быстро, именно быстро, вооружать армию новейшей техникой, а долгосрочные испытания различных видов ее могут затянуться на годы... Как сжать сроки, как укоротить их до минимума? Использовать или не использовать рискованные эксперименты?

- Вы уверены в методе и аппарате? - донесся его голос.

- Абсолютно! Ведь практические испытания идут уже год, не все ладно было с аэродинамикой. Нам помогли специалисты ЦАГИ. Чего же тянуть, товарищ начальник! - без пауз уверял Гроховский, боясь, что его прервут.

Опять телефон молчит. Мы оба, затаившись, приникли к трубке.

- А что думает Титов? С ним хочу поговорить, - слышен голос начальника ВВС, и я тут же кричу:

- Согласен с Гроховским!

- Вы что там, на пару к трубке прилипли?

- Оба слушаем! - отвечаем почти в один голос.

- Не завтра, товарищи, не завтра, - опять после длительной паузы сказал Баранов, - а через дня три. Вам время подготовиться посерьезнее, мне - посоветоваться кое с кем. И думаю, взять нужно не Р-5, а ТБ-1, на нем лучше отработана подвеска, он устойчивее в полете. И летчиком - Анисимова.

...Врачи, узнав, что Гроховский сам решил «покататься» на авиабусе, помрачнели.

- А какая перегрузка возникает при ударе о землю? — поинтересовались они.

—- По расчетам, примерно одиннадцатикратная! — ответил Гроховский.— Как будет действовать на меня такая перегрузка?

— Смертельно!

— Куцый не подтвердил этого. Он улыбался, когда увидел нас, — возразил Гроховский.

— Смертельно,— повторил врач, — но смотря по тому, сколько. времени она продолжится. Если кратковременная, то будете улыбаться и вы.

- Все в порядке, прыгать можно. Потеряю сознание, потом оно возвратится.

— Специальных исследований по этой теме мы не проводили.

— Вот и начнете с меня! Я присутствовал при разговоре и заявил:

— Я тоже хочу прыгать, Павел Игнатьевич. Вместе мудрили, вместе и пробовать.

- В успехе уверен, поэтому не возражаю, Иван. Настал день испытаний... На бомбардировщике подрулил Саша Анисимов. Между стойками шасси прикреплен авиабус. Залезли мы в него, каждый в отдельную фанерную ячейку, я расстелил полушубок и лег, Гроховский полушубок скатал, положил под голову... Лежу в клетке, как в могиле, потный от жары, не шевелюсь, только перестукиваюсь с Павлом Игнатьевичем: нас разделяла фанерная перегородка. Вдруг слышу, заработали моторы, самолет побежал и оторвался от земли... Вскоре мною овладело любопытство—где мы сейчас? Приоткрыл дверцу и увидел, что летим над радиомачтами. Закончив второй круг над аэродромом, летчик начал планирующий спуск... Земля приближалась. «Ага, — думаю, — сейчас стукнемся! Посмотрим, как это получится!» Уперся локтями в стенки ящика, голову откинул назад. Слышу щелчок — это открылись замки... Чувствую, отделились от самолета... Авиабус летел каких-нибудь полсекунды, но мне этот промежуток времени показался вечностью. Внезапный удар! На мгновение потерял сознание. Вдруг мысль: неужели раздавлен? Эге, думаю, если могу соображать, значит, жив, только вот кровь течет из носа... Наш авиабус стоял на земле невредимым, а я не решался вылезти из него. В перегородку застучал Павел Игнатьевич: «Ты живой?» Отвечаю: «Живой-то живой, только нос разбил». Вылез, а кинооператор из НИИ уже крутит ручку своего аппарата. Я ему:

— Не крути! Видишь, у меня не все в порядке!

Откуда-то появилась кружка воды, я промыл нос и встал рядом с Гроховским, который дымил папиросой.

— Вот теперь, — кивнул оператору, — давай делай историю!

Позже на экране показали наши улыбки до ушей.

Гроховский говорит:

— Смотри, какой ты тут веселый, Иван. Запланирую-ка я тебе еще одно такое приземление! — Нет уж, — отвечаю, — лучше с парашютом раз десять прыгну.

Этим экспериментом мы доказали, что не только грузы, но и людей можно сбрасывать с самолетов на аппаратах типа авиабуса без всякого парашюта. «Беспарашютную» тему мы продолжили. Построили еще один авиабус с отделением на одиннадцать человек, гидроавиабус, авиабусную площадку Г-51 для грузов весом до одной тонны. Начали проектировать зимний авиабус на шестнадцать десантников и десантные аэросани для сброса с бреющего полета.

17. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

Мы переехали в трехкомнатную отдельную квартиру в военных домах на Чистопрудном бульваре. Такое роскошное жилье Павлу дали за особые заслуги в деле укрепления обороноспособности страны. В одной из комнат мы устроили кабинет для Павла, теперь он мог спокойно работать дома. Письменный стол, шкаф для книг да диван, на котором он отдыхал, вот и вся обстановка.

Как-то ночью Павел разбудил меня и говорит:

— Видела, как вылетает пробка из бутылки с шампанским?.. Ты представляешь эффект, если использовать сжатие воздуха, которое образуется под крыльями самолета у земли? А если струю мотора направить к земле? Это будет настоящая невидимая подушка под аппаратом. Воздушная подушка! Если транспортное средство снабдить такими «колесами», получится вездеход! С большой скоростью он пронесется над болотами, снегами, реками, пересеченной местностью... Мы смотрим друг на друга блестящими глазами. Находка! Спать, само собой, уже не ложились. Какой уж там сон! Рисовали, придумывали для будущих амфибий обтекаемые, аэродинамические формы...

18. ЗИГЗАГИ СУДЬБЫ

Главное управление ВВС располагалось в многоэтажном доме на улице Варварке 1). Кабинет Петра Ионовича Баранова находился на четвертом этаже, самом верхнем. Начальник ВВС стоял у окна, упершись в планшир подоконника руками, и смотрел на улицу. Глаза его были тусклы и неподвижны.

') Сейчас улица Разина.

...О том, что Сталин, другие члены Политбюро и правительства решили посмотреть авиационную технику, Баранова уведомили заранее. Он возложил на командира летного соединения НИИ ВВС Туржанского подготовку техники и пилотов. Кажется, предусмотрели все. Но за день до смотра Туржанский доложил, что заболел и отправлен в госпиталь летчик-испытатель Громов и новейший самолет ТБ-3 поднимать в небо некому.

- Пока только Громов и Волковойнов из ЦАГИ освоили технику пилотирования нового бомбардировщика, но Волковойнова нет в Москве.

- Вызвать немедленно!

- Даже при самых благоприятных обстоятельствах он не успеет к смотру. Я прикидывал.

- Нуте-с, что будем делать?

- Придется ТБ-3 показывать только на земле. Так и укажем в программе. Ведь смотрины неофициальные и рассчитаны на короткое время?

- Да, всего час-полтора.

Сталин, Орджоникидзе, Ворошилов, другие руководители подъехали на аэродром. Вылезли из лимузинов, и Сталин, приняв рапорт Туржанского о готовности отечественной и зарубежной авиатехники к смотру, закурил.

Задавая вопросы Туржанскому, он шел к линейке самолетов, на правом фланге которой стояли истребители И-5, а около них - Анисимов и Чкалов. На левом - расправил гигантские крылья, красовался новейший четырехмоторный бомбардировщик ТБ-3 - пока единственный экземпляр. В тени от его крыльев гостей поджидали главный конструктор самолета Туполев и сотрудники ЦАГИ.

Сталин приближался к истребителям. Подтянулись, оправили на себе комбинезоны летчики, приготовившись к встрече. На лице Сталина появилась улыбка, легкий ветерок гнал дым от папиросы через его правое плечо. И в это время Туржанский сказал:

- Извините, Иосиф Виссарионович, но, может быть, вы здесь докурите? У самолетов нельзя...

Сталин остановился, взглянул на Баранова, следовавшего чуть позади, как бы ожидая от него каких-то слов, способных вывести всех из неловкого положения. Но начальник ВВС не нашелся, промолчал - курить у самолетов никому не позволено. Сталин бросил окурок и каблуком вбил его в землю.

Шаг его стал быстрее. На Чкалова с Анисимовым он даже не взглянул, и это всех сразу насторожило, так как с летчиками Сталин беседовать любил. Резко вскинув руку, он указал на самолеты:

- Радио на них есть?

Туржанского уже оттеснили, отвечал Баранов:

- На этих нет, Иосиф Виссарионович. Это истребители...

Сталин даже не повернул головы к начальнику ВВС, он спрашивал Орджоникидзе.

- Почему нет? Серго, почему нет радио? Скажи - почему?

Затрудняясь с ответом, Орджоникидзе взглядом попросил помощи у Баранова.

- Мы делаем только первые попытки радиообмена. Радиостанции стоят на нескольких самолетах Р-5, но эксперименты... - начал Баранов.

Кивнув на французский истребитель «потэзе», Сталин прервал его:

- На иноземной марке радио, конечно, есть!

- Тоже нет.

- Сняли?!

- И не было, товарищ Сталин. В ответ только досадливо-неопределенный взмах руки. Около ТБ-3 Сталин рассеянно выслушал короткий рассказ Туполева о машине.

- Красиво говорит. У вас все хорошо на словах. Покажите нам его в полете. Посмотрим, Серго?

- Время у нас есть.

Случилось то, чего больше всего опасался начальник ВВС Баранов. Он разыскал в задних рядах Туржанского и, кусая губы, почти шепотом спросил:

- Ну так что будем делать? Распишемся в беспомощности?

- Козлов и Залевский отличные летчики, много летали на ТБ-1. Управление на ТБ-3 сходное. Рискнем, Петр Ионович?

- Действуйте! - недолго думая, приказал Баранов. Разговаривали они тихо, но их услышал комбриг Молодцов, и вскоре о решении начальника ВВС узнал Орджоникидзе.

- Ты здорово рискуешь, Петр Ионович, - предупредил он. - Может, объясним...

- Я уверен в летчиках.

- Малейшая неувязка, дорогой, может обернуться бедой. Беру на себя объяснения.

- Летчики не подведут, они справятся с любой машиной.

- Ну, дорогой, как знаешь!

Когда Залевский с Козловым по лесенке поднимались в кабину ТБ-3, Сталин вдруг пожелал лететь с ними. Его стали уговаривать, просить не делать рискованного шага.

- Говорят, мне нельзя лететь, товарищ Баранов. Говорят, это опасно? И вы такого мнения? - спросил Сталин.

- Можно, Иосиф Виссарионович, если вы этого желаете, но существует порядок: сначала надо проверить машину в воздухе, облетать, а потом уже брать на борт пассажиров.

- Вот как? У вас везде порядок. А машину, значит, вы нам непроверенную показываете. Что ж, я подожду, если это нужно для порядка.

- Туржанский, немедленно сообщи летчикам, чтобы они летали подольше, не спешили приземляться. Не меньше сорока минут воздуха, ты понял меня? - отведя комбрига в сторонку, быстро, скороговоркой наставлял Баранов.

- Есть, Петр Ионович!

ТБ-3 благополучно взлетел и ушел от аэродрома, освободив небо для пилотажа истребителей. Все были восхищены виртуозностью летчиков, говорили, что Анисимов с Чкаловым превзошли самих себя. Сталин молчал^ Вынул папиросу, хотел закурить, но смял ее в ладони.

После посадки истребителей над аэродромом в красивом плотном строю прошли разведчики Р-5.

Потом из-за горизонта вынесся бомбардировщик ТБ-1.

Он летел над землей, удерживая между стоек шасси, как в лапах, авиабус. Когда незримая траверса соединила линию его полета с местом на поле, где стояли руководители партии и правительства, авиабус отцепился. Те, кто еще не видел беспарашютного десантирования, замерли... И весело загомонили, когда из нормально приземлившегося бескрылого аппарата выпрыгнули две крупные собаки и, кудахча, вылетели куры. Усы Сталина дрогнули, но выражение лица не смягчилось.

Указывая пальцем на авиабус, он спросил:

- Что это такое, объясните?

Из плотной группы сопровождающих энергично пробился вперед исполняющий обязанности начальника НИИ ВВС Зильберт и стал весьма общо, поверхностно разъяснять идею беспарашютного десантирования. Через несколько человек за ним стоял Гроховский и злился на начальника за нечеткость формулировок.

Сталин властным жестом прервал Зильберта:

- Я спрашиваю, что это такое?

Зильберт, стушевавшись, забыл, как называется аппарат. Этим воспользовался Гроховский. Он крикнул:

- Авиабус, товарищ Сталин!

- Ну-ка идите сюда, товарищ... Так, говорите, авиобус! - с ударением на «о» переспросил Сталин. - Для чего он нужен?

- Амортизированная кабина для беспарашютного десантирования людей и грузов с бреющего полета. Это уменьшит поражение десанта в воздухе, приземлятся десантники кучно, скорее соберутся, быстрее вступят в бой, - четко доложил Гроховский.

- Кто-нибудь пробовал десантироваться на этом авиобусе?

- Так точно, товарищ Сталин! Я и мой заместитель Титов.

- Молодцы! - заметил Сталин, вглядываясь в Гроховского.

Затем посмотрел вверх, спросил:

- Где же так долго летает ваш новый самолет, товарищ Баранов?

В это время Гроховский снова затерялся в толпе, нашел Титова. Тот, не скрывая изумления, воскликнул:

- Как ты решился, Павел Игнатьевич, к самому Сталину? Перебил, поставив в неловкое положение начальника НИИ.

- А что было делать? Похвальный лист за примерное поведение от Зильберта я все равно бы не получил, а считаются не с послушными, а сильными.

Над аэродромом появился ТБ-3. Когда крылатый гигант плавно, тремя точками коснулся поля, Сталин шагнул к самолету.

- Так я все-таки слетаю, товарищ Баранов. Надеюсь, теперь можно?

- Осталось менее получаса до заседания, назначенного тобой, - напомнил ему Орджоникидзе. - Опоздаем.

Сталин резко повернулся к Орджоникидзе, потом опять к Баранову:

- Зачем меня пугали? Летчикам передайте мою благодарность, подумайте о ценных подарках. Создателей авиобуса наградите особо.

Прощаясь, руки Баранову не подал.

Днем позже летчикам зачитали приказ о награждениях. Гроховскому вручили Почетную грамоту и именной пистолет системы Коровина; Титов получил в дар мотоцикл «харлей-давидсон». Анисимов и Чкалов - почетные знаки «Отличный воздушный боец».

А комбриг Молодцов написал наркомвоенмору рапорт, в котором указал на все оплошности, допущенные начальником ВВС во время смотра, и высказал свое принципиальное несогласие с его действиями...

На следующий день Баранову позвонил Серго Орджоникидзе:

- Принято решение освободить тебя от занимаемой должности. Передай дела Алкснису. И корень не только в случившемся на смотре, все серьезнее, дорогой! Примешь пока авиапромышленное объединение, а разберемся во всем, возьму к себе заместителем. Пойдешь?

Лишь бодрый голос Серго, его уверенность в благополучном и скором конце опалы как-то успокаивали. Но на душе было муторно. Баранов отошел от окна, сел за шахматный столик. Передвинул несколько фигур. Внезапно для себя, неосознанно, взмахом руки смел с шахматной доски все фигуры. Встал тяжело. С запоздалым сожалением смотрел на белого коня, у которого при ударе об пол отскочила голова...

Назавтра Петр Ионович в Наркомате обороны официально узнал, что его переводят в авиационную промышленность. Объясняли это тем, что и в ВВС он был больше связан с техникой, чем с летным составом, и кадровая перестановка тем самым укрепляет авиационную отрасль в Наркомтяжпроме и авиацию в целом.

19. Б. Д. УРЛАПОВ'

'Урлапов Борис Дмитриевич - помощник главного конструктора Экспериментального института по вооружениям РККА.

В один из дней Гроховский вызвал меня к себе в кабинет, встал навстречу, мягко улыбаясь, пожал руку.

- Начальник группы доложил мне о ваших производственных успехах, да я и сам вижу, что человек вы грамотный, увлеченный, есть и характер. Хочу поручить вам одну нелегкую работенку.

- Слушаю вас, Павел Игнатьевич! - кажется, покраснев от похвал, чересчур громко сказал я.

- Подсчитайте, пожалуйста, какой максимальный груз можно поднять на специально спроектированном планере, если его будет буксировать самолет Р-5. - Я никогда не занимался подобными расчетами.

- Я тоже. И никто ими не занимался. Будем делать воздушный поезд вместе. Нам разрешили по заявкам оплачивать переводы нужных статей из иностранных журналов. - Гроховский протянул мне стопку листов. - Вот вам перевод статьи немецкого профессора Липпиша из бюллетеня отдела летной техники исследовательского института Рен-Розитенского общества под названием «Буксировка планера». В ней изложен оригинальный метод расчета летных характеристик воздушного поезда по известным характеристикам самолета-буксировщика и планера. Познакомьтесь, изучите, овладейте расчетом. Только учтите, у Липпиша вы сможете взять лишь метод. О планере, который задумал я, он даже и не мечтал.

- Поясните, Павел Игнатьевич.

- Речь идет о сугубо опытном планера, при полетах которого на буксире за самолетом Р-5 можно продемонстрировать максимальные данные по грузоподъемности. Можно допустить значительное уменьшение максимальной скорости воздушного поезда, по сравнению с самолетной, что же касается габаритов грузов, то желательно, чтобы размер фюзеляжа допускал размещение в планере десантников с вооружением.

- Десантных планеров...

- ...еще не было, - подхватил мою мысль Гроховский. - Но они будут, и первый из них рассчитаете вы.

- Буду стараться.

- Вот и хорошо. Договорились, Борис Дмитриевич. Все звали меня просто Боря: а тут «Борис Дмитриевич»! Это очень понравилось мне. И поручение заинтересовало.

Получив исходные данные по самолету Р-5, воспользовавшись методом Липпиша, я стал прикидывать возможные варианты планера и на одном из расчетов остановился. Я видел перед собой планер с обычным фюзеляжем, в котором могли разместиться девять бойцов и пилот. По сравнению с рекордными спортивными планерами это был великан. Вес полезной нагрузки — 1000 килограммов. Неслыханно! Но потянет ли Р-5 такой планер? Расчеты показали — потянет.

Обрадованный успехом, спешу на доклад к начальнику.

— Кому такой планер нужен, — ознакомившись с материалами, скучно проговорил Гроховский. — Я же просил вас прикинуть предельный по грузоподъемности вариант, своего рода рекордный, а вы даете обычное стандартное решение.

В душе я оскорбился: «Стандартное решение! Тысяча килограммов на крыльях без мотора — и «стандартное решение». Сумасшедший, что ли, Гроховский!» Но вслух высказаться не решился. Как можно спокойнее объяснил:

— Павел Игнатьевич, большей нагрузки получить невозможно, так как при увеличении количества десантников возрастают габариты фюзеляжа, что неизбежно увеличивает вес конструкции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так трактует и Липпиш.

Гроховский долго смотрел на меня и наконец примирительно сказал:

— Давайте забудем про Липпиша, и у него не семь пядей во лбу. Не отчаивайтесь, ведь это только начало работы. Идите и подумайте, что нужно сделать, чтобы увеличить вес полезной нагрузки хотя бы до 1700 килограммов...

— Хотя бы!..—ворчал я, прикидывая крыло планера на шестнадцать десантников.— Ничего не получится! Больше полутора тонн полезной нагрузки может нести крылышко площадью не менее семидесяти квадратных метров. Ширина—три с половиной метра, при удлинении одиннадцать-двенадцать. Иначе не добиться высокого аэродинамического качества! Крылья распахнутся на двадцать восемь метров. Так это же бомбардировщик ТБ-1! А хорды?.. Толщина крыла при восемнадцатипроцентном профиле получается шестьсот тридцать миллиметров. Супергигант!

— Долго бился над расчетами. Все летело в корзину. И вдруг озарение: «Стоп! Толщина крыла шестьсот тридцать... шестьсот тридцать... шестьсот тридцать! А если в нем разместить грузы? В центроплане свободно уместятся шестнадцать десантников. Но ведь в лежачем положении! Значит — грузовой вариант».

Дело пошло. Огромного фюзеляжа не нужно, вместо него изящная хвостовая балка. Это не только уменьшит сопротивление воздуха, но и даст значительную экономию в весе конструкции.

Срочно прорисовать вариант!

Прорисовал. Получилась красивая громадная стрекоза...

С эскизами общих видов и цифровыми данными по новому варианту планера пошел к Гроховскому. Тот не спеша, внимательно рассмотрел все, задал много вопросов и замолчал. Довольно долго в кабинете стояла тишина. Потом Гроховский проговорил:

— Вот видите, все получилось. Отличное решение... Комплектуйте бригаду и немедленно приступайте к разработке планера. С сегодняшнего дня назначаю вас главным конструктором самолетного отдела.

Я испугался. Возглавить проектирование гигантского, невиданного ранее планера? Нет, такое мне не по плечу. И я стал энергично доказывать, что не справлюсь с таким заданием, так как не имею должного опыта работы с людьми, знаний для решения такой сложной задачи у меня недостаточно, напомнил, что мне нет еще и двадцати лет от роду.

Однако доводы эти никакого впечатления на моего начальника не произвели — принятые решения он отменял очень редко.

— И это говорит комсомолец! Как вы не понимаете, Борис Дмитриевич, что лучше вас мне никого не найти,— возразил Гроховский. — Кому я поручу разработку конструкции такого планера? Старому, опытному авиационному конструктору? Из планеристов у нас такого нет, да если бы и был, то наверняка оказался бы сторонником осторожного решения, вроде того, которое вы предложили мне в первый раз. Конечно, ваши конструкторские решения смелые, необычные, не проверенные практикой, значит, нужно в пределах разумного проявлять осторожность. Нельзя спешить, нестись галопом, яо и шагом двигаться нам не дано. Ни в коем случае не отказывайтесь от помощи со стороны других специалистов. Привлекайте для консультации по неясным вопросам кого сочтете нужным. Консультации будут оплачены. Не допускайте стеснительности от незнания - это самый худший вид стеснительности. Желаю успеха!

Сопротивляться дальше не было смысла, и я приступил к разработке общего вида планера, постепенно проникаясь уверенностью, что поставленная задача действительно выполнима. Поэтому позднее, когда постепенно стал «обрастать» людьми, они не почувствовали одолевавших меня ранее сомнений.

Бригада наша состояла из восьми человек.

Всех пригласили в ЦК ВЛКСМ, где с нами побеседовал генеральный секретарь Александр Косарев.

На другой день после беседы в бригаду пришел Гроховский, провел короткое совещание, в конце которого заявил в категоричной форме:

- Все исходящие от товарища Урлапова решения - это мои решения, все они являются обязательными для исполнения. Какие-либо несогласия с вашим руководителем, жалобы и прочее доводятся до моего сведения только через него. Судить будем о вашей работе по конечному результату.

Заявляя так, Гроховский в какой-то мере искусственно создал мне изначальный авторитет, чтобы облегчить мое положение. Но оно облегчалось еще и тем, что в группе, кроме меня, не было специалиста, способного охватить задание в целом, не было человека, знакомого с конструкциями планеров и с методом подхода к общему проектированию летательных аппаратов. Правда, и у меня такой опыт был мизерным.

Работали мы, не обращая внимания на время. Когда начинала одолевать усталость - а особенно переутомлялись девушки-чертежницы, - я, по совету Гроховского, устраивал минуты отдыха с танцами под патефон, с прослушиванием и пением старинных русских и цыганских романсов.

Через месяц мы все окончательно уверились в том, что создается конструкция хотя и необычная, но безусловно реальная и нужная. Наше ОКБ посетила группа высшего военного командования ВВС во главе с Яковом Ивановичем Алкснисом. О приходе гостей Гроховский заранее меня предупредил, и мы хорошо подготовились к творческому отчету. Во время доклада я сильно волновался, но говорил, пожалуй, уверенно.

Вопросы сыпались как из рога изобилия. Почти все они исходили от Алксниса, но интерес к планеру, как к «воздушной барже», чувствовался общий. Под конец Алкснис спросил:

- Вы гарантируете, что самолет Р-5 потянет столь тяжелый планер?

Я твердо ответил: «Да».

- Пожелаем, товарищи командиры, полного успеха конструкторам! - проговорил Алкснис с небольшим акцентом. - Выбирайте, Гроховский, какое-нибудь авиационное предприятие и заключайте с ним договор на постройку.

20. СО ЩИТОМ ИЛИ НА ЩИТЕ?

Последние дни мая для Павла Игнатьевича Гроховского и его сотрудников выдались тяжелыми. В Москве из ОКБ не осталось почти ни одного человека - все трудились в Ленинграде на аэродроме опытного воздушно-десантного отряда. Жили в палатках, чтобы на переезды не тратить времени. Работали посменно, днем и ночью. Помогали гроховчанам многие, в том числе добровольный отряд комсомольцев - молодые рабочие, присланные ЛК ВЛКСМ. Сергей Миронович Киров обязал директоров нескольких заводов выполнять сверх обычной программы и заявки на изготовление технологически наиболее трудных изделий Осконбюро.

К 30 мая все самолеты, приданные отряду, были переоборудованы в десантные-воздушные судна. Под крыльями и фюзеляжами максимально облегченных самолетов смонтировали системы механических держателей, способных нести в зацепах и замках упакованные в специальные короба и мешки грузы для десантников, подвесные санитарные кабины и люльки для бойцов-парашютистов, отдельных видов вооружения и боевой техники. Парашютисты могли располагаться и внутри самолетов - в фюзеляжах, в освобожденных от вооружения кабинах воздушных стрелков.

1 июня 1931 года командованию ВВС и Реввоенсовету СССР было доложено о готовности опытного воздушно-десантного отряда (вернее, его техники) к производству войсковых экспериментов по посадочному и парашютному десантированию с помощью впервые созданного из модернизированных самолетов авиационно-транспортного подразделения. Этот день по праву считается днем рождения советской военно-транспортной авиации').

' См.: Пакилев Г. Труженики неба. М., 1978, с. 15.

Командующий ВВС Алкснис приказал командованию десантного отряда и Гроховскому приготовиться к комплексному испытанию новой техники.

- Готовы хоть завтра! - заверил Гроховский Алксниса.

- Не торопитесь. - Алкснис с Гроховским разговаривал холодно. - Вы, повоевав кавалеристом, привыкли к атаке с наскока. Но такие атаки подчас дорого обходятся. Рисковать не будем. На моем столе несколько заключений и докладных опытных парашютистов, в том числе и инспектора по парашютному делу Минова. Они считают ваши подвесные опрокидывающиеся люльки изобретением неудачным.

- Не согласен!

- В их доводах есть резон. Люльки тесны, коротки, лежит в них человек боком, подогнув ноги. Удобно? Не думаю. В люльках нет места для страховочного парашюта. Это опасно.

- Хлопчатобумажные парашюты мы испытывали более сотни раз, и не только отказа, задержки с раскрытием не было.

- Если вы еще раз перебьете меня, Гроховский, я поставлю вас по стойке «смирно»! Фал автоматического раскрытия вы испытывали только на манекенах. Этого недостаточно. Раньше я вникал в ваши изобретения и опыты поверхностно, отвечая только за авиацию, теперь обязан знать все. Будет ревизия ваших объектов, Гроховский. Приказываю к началу июля подготовиться к серьезной проверке. Испытания будут узковедомственные, но если все пойдет хорошо, мы, не сворачивая их, покажем ваши образцы высшему руководству. Много мнений, мнений хороших специалистов не в вашу пользу, Гроховский. Буду рад, если вы опровергнете их. Понимаете всю серьезность вашего и моего положения? Передавая мне дела, Петр Ионович просил поддерживать вас, я обещал, но до известного предела. Не скрою, многое не нравится мне в ваших методах работы. Может, я не прав? Докажите делом.

По этому разговору и по другим новшествам, введенным Алкснисом сразу же после его назначения начальником ВВС, Гроховский понял, что власть над авиацией перешла в более твердые руки, а насколько они будут «умными» - покажет время. Чтобы сосредоточить все внимание на поручении Алксниса, не отвлекаться, Гроховский отправил жену с дочкой в Евпаторию и теперь часто ночевал в служебном кабинете или в аэродромной гостинице.

«Хоть завтра!» - сказал он Алкснису, но, еще, раз тщательно проанализировав сделанное, понял, что осуждают его за спешку не зря. Многое оказалось недоработанным в мелочах. Теперь работа в его бюро не бурлила, а вошла в плавное русло. Не надо было что-то доставать, пробивать. Гроховский почувствовал, как возросла помощь извне. Явно рука Алксниса. Главное управление ВВС со всеми подчиненными ему службами откликалось на каждый запрос.

Сначала испытывался новый хлопчатобумажный парашют Гроховского со стропой-фалом принудительного раскрытия. Первыми прыгали сам изобретатель и его напарник Николай Ефремов. Почитаем воспоминания Ефремова о дне девятого июля 1931 года:

«День выдался ясным и теплым, по небу плыли редкие облака. На Центральном аэродроме в Москве царило оживление. У огромного бомбардировщика ТБ-1 хлопотали специалисты. Наступало время опробования новой системы человеком... Наконец приготовления закончены. Занимаем места в самолете. Пристегнут фал автоматического раскрытия, щелкнули замки подвески.

Бомбардировщик занял взлетно-посадочную полосу, и через секунду все потонуло в грохоте двигателей, выведенных на взлетный режим. ТБ-1 начал разбег. Могучие крылья уносят тяжелый корабль в небо. Под крылом проплывают дома, стадион «Динамо». А самолет все набирает высоту...

И вот он, долгожданный момент! Спиной вниз проваливаюсь в пустоту. Успеваю заметить, как рядом беспорядочно падает фигура человека. Это Гроховский. Рывок! Расчековался ранец. Разбрасываю руки в стороны и спустя секунду повисаю под куполом парашюта. Осматриваю стропы, ткань. Все в порядке.

Далеко внизу земля. Видно, как снижается ТБ-1. Метрах в сорока от меня раскачивается на стропах Гроховский. С трибун стадиона «Динамо», где в это время идет футбольный матч, доносятся аплодисменты. Не нам ли аплодируют?..

Через несколько дней за испытания нового парашюта наркомвоенмор К. Е. Ворошилов объявил благодарность П. Гроховскому и мне и наградил нас денежной премией. Представители Осоавиахима вручили нам значки парашютистов и удостоверения к ним. Так получилось, что наши прыжки совпали с введением знака парашютиста. На моем удостоверении стоял четвертый номер» '.

' Ефремов Н. Десантный автоматический. - Авиация и космонавтика, 1981, № 10, с. 15.

Как только Гроховский с Ефремовым собрали купола, к ним на автомобиле подъехал Алкснис.

- Вижу, чувствуете себя хорошо! Подробности доложите комиссии, а пока бросайте-ка свое хозяйство в машину и садитесь сами. - По пути к ангару Алкснис не то спросил, не то приказал: - После обеда продолжим?!

Второй выброс, теперь уже группы парашютистов, начался в 15.00. Гроховский, Титов, Рыбников, Соломатин, Стуров, еще пятеро молодых мужчин и чертежница Лидия Кулешова - все работники Осконбюро - залезли в подкрыльные люльки, изнутри обитые дерматином, устроились на мягких подстилках, положив под головы парашютные ранцы.

Пилотировал ТБ-1 Александр Анисимов.

Набрав высоту 500 метров, самолет донес парашютистов до центра аэродрома, и штурман потянул рычаг общего сброса. Но люльки перевернулись не все сразу, а по одной, с интервалом в полторы секунды. Система сработала отлично. Один за другим раскрылись при помощи вытяжных фалов хлопчатобумажные парашюты.

Так впервые в нашей стране с отечественного самолета, на отечественных парашютах, в специальных комбинезонах для десантников (тоже первых отечественных) одновременно прыгнули одиннадцать энтузиастов ВДВ. Они были молоды, бесстрашны, одержимы и верили, что созданные их руками объекты новой десантной техники не подведут.

Лидия Кулешова стала первой женщиной-парашютисткой Страны Советов.

21. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

Я в это время отдыхала с дочкой в Евпатории. Вдруг телеграмма-молния от Павла: «Скоро экзамены. Срочно выезжай». Это зашифрованный призыв торопиться на показ объектов, сконструированных в Осконбюро.

До свидания, Авиета, до свидания, мама, еду в Москву!

Только добралась до дома, как появился Павел. Не заводя машину во двор, влетел в комнату радостный, в приподнятом настроении. Поцеловал.

- Поехали, - говорит, - будешь прыгать.

- Поехали, - отвечаю, хотя до этого никогда в жизни не помышляла о парашютных прыжках.

На аэродроме очутились быстро. Как все, я прошла медосмотр и написала заявление, что в случае смерти никого винить не стану. Одиннадцать мужчин и я пошли к самолету.

На Центральном аэродроме присутствовали члены Реввоенсовета Тухачевский и Буденный, другие военачальники.

Первыми стали падать грузы, необходимые для вооружения и снабжения десантного подразделения, то есть нашей группы. Медленно опускались громадные купола невиданных до тех пор грузовых парашютов, способных накрыть куполом небольшую усадьбу.

- На одном из самолетов был подвешен легковой автомобиль «форд», в нем должен находиться Павел. По замыслу, приземлившись на все четыре колеса и отстегнув парашют, Гроховский подъезжает на автомашине к Тухачевскому и отдает ему рапорт.

За несколько минут до взлета Тухачевский узнал, что машину собираются сбрасывать с человеком, и запретил это делать, приказав Павлу взять один из наших парашютов и присоединиться к десантникам. И «форд» полетел без пассажира. Мы смотрели во все глаза. Вот тяжелый самолет набрал высоту, прошел над нашими головами, от самолета отделилась точка, парашют вытянулся в длинную колбасу, низ купола слегка раскрылся, и так «форд» падал до земли. По-видимому, немного раздутый низ парашюта тормозил падение автомобиля, который трахнулся на все четыре колеса, они при этом откинулись, как ласты отдыхающего тюленя. Поломанные колеса самортизировали, и сам кузов пострадал не очень.

Причину неудачи определили сразу: надрыв ткани купола. Павел избежал смерти благодаря осторожности Тухачевского.

Мы стали укладываться в Подвесные люльки. Под головой у меня парашют, как жесткая подушка. Надо мной крыло бомбовоза. Заревели моторы, вихрь пронесся над моей люлькой. Поехали сначала медленно, потом быстрей и быстрей. Это был мой первый полет, и все меня развлекало. Вот оторвались от земли, замелькали соседние постройки. Один круг, другой - все выше. Я просунула голову между бортом люльки и крылом самолета и с интересом разглядывала землю. Из соседней люльки мне погрозили кулаком: «Убери, мол, голову, оторвет при опрокидывании!» Чувство жутко-сладкое!

Скорее втянула голову и в ту же секунду очутилась в воздухе, даже не заметила, как раскрылся парашют.

Свободный полет, тишина. Я обрадовалась, что'жива, что все хорошо. Очень довольная, поболтала ногами. Даже то, что была похожа на кошку, которую держали за .шиворот, не испортило мне настроения. Дело в том, что постромки мне оказались велики и я повисла на воротнике комбинезона. До этого не прыгала и думала, что так и надо.

А внизу нас ожидала восторженная встреча. Тухачевский сам помог мне подняться с земли и сказал с улыбкой:

- Ну вот, и еще одна десантница у нас теперь есть! Немало объектов Осконбюро получило в тот день путевку в жизнь.

Мой прыжок был расценен как желание показать будущим десантникам безопасность новой парашютной системы и возможность прыжка без предварительной подготовки: раз Гроховский сбросил любимую жену, мать маленького ребенка, значит, бояться нечего!

22. В. И. МАЛЫНИЧ

В начале августа до нас довели приказ начальника ВВС, которым Алкснис утверждал старшего летчика-парашютиста Минова инспектором ВВС РККА по парашютному делу и поручал ему «руководство и контроль за экспериментальными и изыскательскими работами, наблюдение за производством и испытанием серийных и опытных парашютов, общее руководство подготовкой и проведением специальных учений по высадке парашютных десантов...» '). Короче говоря, Алкснис поставил над Гороховским еще одного контролера, человека энергичного, умного, но находящегося с начальником ОКБ в сложных отношениях. Хлопцы наши приуныли в ожидании неприятностей. И они не заставили себя ждать.

') Командарм крылатых. Рига, 1979, с. 172.

Войсковые испытания новых объектов проводились в Ленинграде на базе опытного авиамотодесантного отряда. Прошли удачно сбросы пневматических грузовых контейнеров и резиновых контейнеров для горючесма-зочных материалов. Из переворачивающихся люлек теперь прыгали красноармейцы-добровольцы и командиры, парашютно-десантной подготовкой которых руководил Леонид Минов.

Механизмы люлек ни разу не подвели, парашюты открывались мгновенно. Но после каждой выброски красноармейцев опрашивали инструкторы-методисты, задавали вопросы об удобстве полета, о самочувствии. Ответы звучали разные - и бравые, и с жалобами на тесноту в люльках, на неожиданность сброса.

- Понимаете ли, - говорил один красноармеец, - меня везли будто связанным и вытряхнули будто из мешка в черную пропасть!

- Почему в черную? - просил уточнить инструктор.

- Видно, от резкой перемены состояния потемнело в глазах.

- Когда я летел, - объяснял другой красноармеец, - меня все время преследовало чувство, что этот фанерный гробик вот-вот развалится или оторвется.

Таких речений было мало, большинство говорили примерно так:

- Все отлично! И люльки, и фал, и парашют сработали как часы! Возьмите еще в один полет, я с удовольствием!

- Значит, вам понравился метод сброса? - спрашивал инструктор.

- А почему нет? Все за меня делают. Я даже вздремнул чуточку.

- Не кажется ли вам, что название «автоматическое открытие» лучше заменить на «принудительное открытие»?

- Не вижу разницы.

- Ну как же? - объяснял инструктор. - Ведь парашют открывается без вашей воли. Веревкой и сразу. А если на земле вас встречает противник, у него будет время расстрелять вас при долгом спуске.

- Об этом я не мозговал. Как хотите...

Почему-то инструкторы-методисты особенно были против фала, вытаскивающего парашют из ранца. Но мы не особенно обращали на эти беседы внимание, потому что система уже дважды показала хорошие результаты на испытаниях. Поэтому для нас, как гром среди ясного неба, прозвучал вывод, сделанный Миновым и поддержанный большинством членов комиссии по войсковым испытаниям:

«...Предлагаемый способ выброски не может быть рекомендован на вооружение воздушно-десантных отрядов ввиду крайней сложности. Предельно напряженное состояние десантников, в полном одиночестве лежащих в люльках в течение всего полета, неожиданность момента сброса и полная беспомощность совершающего прыжок на случай каких-либо неполадок отрицательно действовали на психологическое состояние воинов. Все это в определенной степени снижало их боеспособность к моменту приземления в тылу «противника», то есть тогда, когда от каждого из них требовалась предельная собранность, готовность немедленно вступить в бой» '.

' Советские воздушно-десантные. М., 1980, с. 27.

Подвела нас и выброска на парашютах тяжелой техники. Грузы весом более пятисот килограммов рвали огромные купола в момент раскрытия.

Практически на ходу Гроховский предложил опробовать двухкупольные системы «цепочка» с парашютными куполами меньших размеров. За несколько часов мы такие системы сделали, но и это не помогло: в момент динамического удара один из куполов или оба сразу разрывались. За два дня испытаний мы вывели из строя все большие грузовые парашюты, так и не добившись успеха.

Когда 14 июля в Москве при парашютном десантировании автомашины «форд» лопнул купол, то предполагались две причины: бракованный парашют или диверсия. Расследованием происшедшего занимался представитель ГПУ Нежил. О результатах расследования мы были проинформированы. И тогда нам стало ясно - ошибка в методе сброса тяжелых и сверхтяжелых грузов. Ошибка Гроховского, моя, наша ошибка.

Несмотря на то, что войсковые испытания других объектов прошли успешно, общий вывод комиссии можно было сопровождать траурной музыкой. Печальный август!

Вот еще строки, написанные участником тех событий Ф. И. Жаровым: «...Все ли знают, какие трудности стояли перед начальником Конструкторского бюро парашютов и десантного оборудования инженером П. И. Гроховским, на какое неверие он наталкивался, какие разочарования и неудачи пережил? Если бы не энергичная поддержка Михаила Николаевича, работы Гроховского вряд ли увенчались бы успехом» '.

Тухачевский тогда полностью не поддержал вывода комиссии.

- Думаю, - сказал он, - что, несмотря на неудачу сегодня, завтра коллектив товарища Гроховского с еще большей энергией продолжит исследовательские работы и в короткое время добьется желаемых всеми нами результатов. И пусть стимулом к этому будут слова Иосифа Виссарионовича Сталина на XVI съезде нашей партии: «Мы отстали от передовых стран на пятьдесят-сто лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут...»

.Маршал Тухачевский... М., 1965, с. 214.

Из Ленинграда в Москву возвращались в далеко не лучшем настроении. Собравшись в одном купе, искали причину неудач. Гроховский с жаром восклицал:

- Хорошо, комфортабельные люльки мы им сделаем! И длинне.е, и шире, и с окошечками! Даже зеркала можеы там поставить. Но почему рвутся купола грузовых парашютов? Почему?

. На это ответить никто не мог. Мы пробивали новую дорожку, в некоторых вопросах были несведущими, но печальный август нас не сломил.

Работали упорно и быстро, очень быстро, и уже в конце сентября из новых модернизированных люлек на глазах командования Ленинградского военного округа успешно десантировались двадцать четыре вооруженных красноармейца.

Глава четвертая

1932-й

23. «МЕТОД СРЫВА

Один из январских рабочих дней в Осконбюро начался с общего собрания, на котором Гроховский сообщил о решении Реввоенсовета создать на базе нештатного опытного авиадесантного отряда в Ленинграде боевой полнокомплектный авиамотодесантный отряд под командованием М. В. Бойцова.

- Такие же подразделения будут формироваться в Московском, Белорусском, Украинском военных округах. В связи с этим мы, как разработчики десантной техники, переходим на особое положение, и нам предложено подумать о частичном пересмотре плана работ, создание некоторых объектов форсировать. Помозговать должны мы, исходя из возможностей всего коллектива и каждого из нас. Чтобы лучше ориентироваться, знать, что от нас потребуется в первую очередь, расскажу о структуре боевого авиамотоотряда.

Начальник бюро поведал своим сотрудникам, что отряд будет иметь на вооружении восемнадцать ручных пулеметов и шесть легких орудий, пять грузовых автомобилей, восемь мотоциклов и тридцать шесть велосипедов. Все вооружение и технику вместе с людьми должны поднять в воздух восемнадцать самолетов, из них только девять тяжелых.

- На полторы сотни бойцов и боевую технику, - продолжал Гроховский, - как видите, самолетов маловато. А нужно еще транспортировать боеприпасы, питание, медикаменты. Но мы можем увеличить грузоподъемность самолетов. Дополнительно к сделанным объектам доработаем подвеску мотоцикла «харлей» и контейнеры для автомобилей, подумаем, как расширить парашютно-десантную кабину, в том числе морскую, еще раз пройдемся по конструкциям пакетов для винтовок, боеприпасов, усовершенствуем платформы для сброса крупногабаритных грузов... Есть и еще возможность увеличить грузоподъемность самолетов. Как? За счет десантно-грузовых планеров, над первым из которых сейчас работает группа Урлапова. Буксировка таких планеров за легким самолетом Р-5 позволит перебрасывать грузов в три-четыре раза больше по весу и в пять раз по объему, чем может поднять даже с применением подвесных кассет сам аэроплан.

У меня вот блеснула мысль: а что, если мы поработаем и над вооружением десантника? Так сказать, возьмемся за решение вопроса и с другой стороны! Создадим, например, вместо довольно тяжелого 76-миллиметрового орудия более легкое и удобное? Учтем богатый опыт ружейников, познакомимся с новейшими идеями и подарим десантнику портативное и надежное оружие! Увереннее привлекайте специалистов из научных учреждений, нам на реализацию плана этого года дали три миллиона рублей. Думаем сообща... Жду от вас обоснованных и смелых предложений. Учтите еще одно обстоятельство: вместо мастерских нам обещают для строительства опытных образцов техники ВДВ дать целый завод. И еще приятная весть - нашему коллективу придают постоянный летный отряд испытателей. Я просил назначить его командиром Александра Фроловича Анисимова, но он отказался. Однако работать у нас будет, уговорил я его...

Думали действительно все. Каждая группа, каждый отдел после длительных и горячих дебатов, после серьезной ревизии своих возможностей предложили кое-что сверх утвержденного ранее плана, добровольно увеличив объем своих работ. Поэтому в апреле, когда нач-воор Тухачевский утвердил особое положение об Осконбюро, в рабочий план коллектива дополнительно включили несколько оригинальных объектов и разработок вроде «системы подхвата грузов и людей с земли на пролетающий самолет».

Планы планами, но при сбросах тяжелой техники купола грузовых парашютов продолжали рваться. Расчеты, сделанные крупными специалистами ЦАГИ и НИИ ВВС, показали: для того чтобы купол выдержал динамическую нагрузку при раскрытии, его нужно делать из особо прочного материала и диаметром не менее 60 метров. Весить он будет 800 килограммов, почти столько же, сколько и предназначенный для спуска на нем груз. Площадь такого парашютика займет треть гектара - три тысячи квадратных метров! Как сшить такой парашют? Как сложить его? Куда помещать в самолете? Наконец, сколько он будет стоить?

- Влетит в копеечку, - отвечали специалисты. Это категоричное заключение сильно ударило по престижу Гроховского, - его хлопчатобумажные и нансуковые парашюты практически отвергались, и внов занимал ведущее место дорогостоящий прочный шелк.

- Пусть дорого, но необходимо, - решили военачальники.

Дали задание парашютной фабрике сделать сто двадцать штук шелковых. Сшили первый. При сбрасывании он лопнул. Та же участь постигла и второй, и третий.

Еще увеличить купол? Подумали, посчитали снова. Выяснили: с увеличением размера купола уменьшается его кривизна, и в этом случае увеличивается нагрузка на материал. Даже при использовании шелка сто процентов гарантии можно дать лишь в том случае, если, например, при сбросе танка парашют будет весить столько же, сколько и танк.

Тупик! Придется отказаться от идеи парашютного десантирования тяжелых грузов.

С этой мыслью, ставящей под сомнение саму идею мощных ВДВ, соглашались далеко не все. Новый путь нашел сам Гроховский. Дали о себе знать переживания и бессонные ночи: изобретатель похудел на двенадцать килограммов, гимнастерка болталась на его сутуловатых плечах как на вешалке; весь он пропах папиросным дымом. Но снова - в который уже раз - сумел взглянуть необычно на обычные вещи и предложил «м е т о д с р ы в а».

- Купол не выдерживает динамического удара? - спращивал Гроховский, разглядывая сотрудников прищуренными воспаленными глазами. - Выхода нет? Есть, и простой. Нужно устранить рывок груза! Как? Вначале выпустить парашют, а потом - под раскрытый купол -опустить груз? Возражайте!

И часа не прошумели гроховчане, обсуждая предложение своего начальника, как зазвенел телефон. Снявший трубку Урлапов поднял руку:

- Тише! Вас, Павел Игнатьевич, вызывает начальник ВВС,

- У аппарата Гроховский!

- Через какое время можете прибыть ко мне? - спросил Алкснис.

- Автомашина во дворе, товарищ начальник.

- Выезжайте!

И когда Гроховский, сам за рулем, как всегда лихо промчавшись по улицам Москвы, предстал перед взором начальника, тот ему сразу сказал:

- Доложите подробно о вашем «методе срыва».

Гроховский понял: Алксниса уже проинформировали.

В этом кабинете, когда хозяином его был Петр Ионович Баранов, Гроховский бывал часто. Ничего в нем не изменилось, только исчезли шахматы со столика у окна и, кроме сочинении Ленина, на этажерке появились другие книги. На углу стола отсвечивала металлом большая модели самолета ТБ-3.

Алкснис не предложил Гроховскому сесть. Так, вытянувшись почти по стойке «смирно», изобретатель и рассказал о своей идее.

- Не могу авторитетно судить, но мне кажется ваш «метод» опасным, - задумчиво проговорил Алкснис. - Закажите ЦАГИ аэродинамический расчет.

- Пока они считают, разрешите мне поэксперимснтировать?

- Преждевременно. Я потороплю ЦАГИ... Почему у вас такой вид? Вы когда брились?

- Вчера.

- Оно и видно. Приведите себя в порядок... Вам передается один экземпляр новой бомбардировочной машины, - Алкснис показал на модель ТБ-3. - Получите ее на заводе, переделайте в десантный вариант.

- Есть!

24. И. В. ТИТОВ

Лётный отряд при нашем бюро создавался постепенно. Можно сказать, что Андрей Бицкий, Григорий Бебков, Трофим Маломуж - летчики, прошедшие гражданскую войну, и сам Гроховский, были первыми из пилотов, кто в воздухе выяснял, насколько объекгы, спроектированные и построенные нами, соответствуют необходимым аэродинамическим параметрам и какова их ценность. Им негласно предоставляли право не ограничиваться шаблонами, выходить за рамки существующих правил полетов, но с личной ответственностью за неуспех.

Работали на ОКБ Александр Анисимов и Валерий Чкалов, люди по своему характеру неудобные для командования, но способные на большую долю о с м ы с л е н н о г о риска: их посылали к Гроховскому тогда, когда по тем или иным причинам отстраняли временно от испытательной работы на истребителях. Причинами были и чрезмерная лихость в воздухе, и споры с начальством - по разным вопросам, и отказы от полетов, если они виделись летчикам обычными, заурядными. Впрочем, последнее, и то очень редко, позволял себе только Александр Фролович Анисимов, человек с очень ^1' независимым характером.

Алкснис, став после Баранова начальником ВВС, приказал создать при ОКБ постоянный летный отряд испытателей с двойным подчинением (Гроховскому и управлению кадров ВВС), поставив во главе его опытного летчика Сафронова, не раз выполнявшего очень ответственные перелеты, человека неторопливого, уравновешенного, строевика, вобравшего в себя все премудрости армейских уставов.

Лично Сафронов на испытания летал редко, зато Анисимов - старший летчик отряда - выполнял обычно самые сложные и наиболее опасные задания, считаясь лучшим пилотом не только в отряде, не только в НИИ ВВС, но и во всей плеяде талантливых летчиков-испытателей. Именно он, а никто другой, возглавлял во время одного из военных парадов пятерку красных истребителей - «сущих дьяволов неба», как выразился французский авиационный атташе, увидев их групповую воздушную акробатику.

Бок о бок с нами работали вдумчивый и храбрый Константин Холобаев, кряжистый, как молодой дубок, склонный к поэзии Салих Баталов, жизнелюбец и любитель острых ощущений Сергеи Афанасьев. Сергей - а он был комсомольским вожаком коллектива - не только выполнял работу летчика-испытателя, но увлекался и парашютными прыжками. Став инструктором-исследователем, много прыгал на парашютах Гроховского и парашютах моей конструкции, верил в них, первым в Союзе научился управлять своим телом в воздухе при свободном падении: стабилизировать падение лицом вниз, прекращать штопор и кувыркание с помощью ног и вытянутых рук.

- Сережа, - сказал как-то ему Гроховский, - нужно доказать, что наша парашютная группа готовит инструкторов и рекордсменов не хуже, чем парашютная школа. Бери самолет, тренируйся в затяжных прыжках. И еще раз докажи, что наши парашюты крепче и надежнее иностранных. Только не торопись...

Афанасьев последовательно тренировал себя в затяжных прыжках. При первом прыжке он падал около 250 метров, больше не смог, и открыл парашют из-за непреодолимого желания прекратить падение. Следующие затяжные прыжки в 700 и 1100 метров дали ему всесоюзное первенство. А потом он отобрал мировой рекорд в таком прыжке и у американцев, падая, не раскрывая парашюта, 1600 метров.

Всем летным соединением НИИ ВВС руководил комбриг Туржанский, под его началом служили Громов, Чкалов, Юмашев, Степанченок, Залевский и другие летчики. Многие из них, если Гроховский просил об этом, помогали нам, но чаще он обходился летчиками своего отряда - именно они включились очень активно в разработку «метода срыва», о котором уже по всему институту шли всякого рода разговоры.

- Чудят у Гроховского! - шелестело в коридорах и кабинетах. - Не хотят понять, что произойдет при испытании пресловутого «метода», если купол на полсекунды заполнится раньше, чем откроются замки. А где уверенность, что замки не откажут? Даже если только один замок зажмет и груз зависнет - самолет остановится в воздухе. Верная катастрофа! Нет, никто не решится дать согласие на такой грубый эксперимент...

Мы знали, что в этих недобрых словах немало правды и дорабатывали конструкцию замков. Все понимали, что решение именно этой нелегкой задачи сможет принести долгожданный успех - возможность выброски на парашютах тяжелой техники. Никаких теоретических разработок, хотя бы немного приближенных к «методу срыва», в зарубежной технической литературе не было, мы шли на ощупь, приходилось решаться на опасное экспериментирование.

Экспериментировали с малыми объектами: в верхней части правого крыла ТБ-1 вырезали люк, и оттуда небольшой парашют на скорости горизонтального полета вытягивал грузы.

- Как «чувствует» себя груз, когда его выдергивают? В каких точках какие нагрузки? Где можно ждать подвоха? - спрашивал себя и нас Гроховский. - Думайте, соколы! Острите мысль! Ждать подарков от кого-либо мы не можем. Гасите облигации идеями!

Говоря так, он имел в виду сообщение в журнале «Самолет» № 6 за текущий год под заголовком «Заем идей»:

«Бюро ячейки рабочего изобретательства Военно-воздушной академии выпустило специальный «заем идей», который представляет собой серию облигаций с разрабатываемыми предложеними изобретательского и рационализаторского характера или идеями, еще подлежащими разработке на основе инициативы автора.

Каждая облигация покрывается одним предложением или темой, взятой из специально разработанного темника.

Тиражи «займа идей» будут производиться в период с 1 октября по 1 января один раз в месяц. В реализации займа принимают участие все факультеты, отделы и авиационные группы академии.

Погашение облигаций будет производиться предложениями, рассматриваемыми бюро изобретательства, экспертами и командованием».

К Гроховскому подошли Сергей Афанасьев и парашютист-испытатель Георгий Шмидт, глаза у обоих блестят, вид заговорщический.

- Ты говори, - толкнул в бок Афанасьева Шмидт.

- Есть предложение, Павел Игнатьевич. Давайте мы попрыгаем из дыры на крыле? Пусть нас вытянет парашют. Приземлимся, расскажем, как чувствует себя груз, когда его тащат за шиворот.

Заманчивое предложение, но как решиться заменить болванку человеком, ведь, распускаясь под тугой струёй воздуха почти мгновенно, купол парашюта мог зацепиться за стабилизатор самолета.

- Считайте, аэродинамики! - приказал Гроховский. - Ищите благоприятный режим.

- Даем гарантию, что купол так же, как и при сбросе грузов, пройдет выше стабилизатора, а парашютист ниже, но тот и другой правей. Контакта не будет.

- Полная гарантия?

- Если самолет в это время не попадет в режим правого скольжения или пикирования. Летчик должен очень точно в горизонте держать самолет, а еще лучше - создать небольшое левое скольжение на крыло.

- Мудрено... Ладно! Полетит. Анисимов. Дерзайте, черти полосатые! - разрешил Гроховский Афанасьеву и Шмидту.

И они прыгали. Парашют выдергивал их из люка, как штопор пробку из бутылки, рядом свистел стабилизатор, способный своей кромкой разрубить человека пополам. И Гроховский, присутствующий при каждом прыжке, каменел с поднятой вверх головой, кровь приливала к лицу только тогда, когда купол благополучно уходил от самолета.

Испытатели прочувствовали динамику срыва, дали ценные рекомендации, и сообща мы нашли решение:

«Одна из строп усиливается заплетенным в нее стальным тросиком (трос несколько короче других строп), и, когда купол парашюта начнет наполняться, эта стропа откроет замки; чтобы замки не заедали, их нужно выполнить из материала менее прочного, чем стальной трос укороченной стропы. Если какая-то защелка замка перекосится и заест, трос вырвет её из замка начисто».

- Страховка на двести процентов, - заверили наши конструкторы. - Остановка самолета в воздухе исключается полностью.

Гроховский поспешил отослать результаты дополнительных испытаний и новые расчеты в ЦАГИ, где производилась теоретическая экспертиза «метода срыва». Вскоре один из приятелей позвонил мне оттуда:

- Иван, режут ваш метод. Отзыв неблагоприятный, и его уже перепечатывают для отправки в управление ВВС. Составил его летчик Благин, а подпишутся люди с именем, корифеи.

Признаться, я сник. С людьми, фамилии которых назвал приятель, бороться было очень трудно, по линии же теоретических расчетов - почти невозможно, уж очень велик был их научный авторитет.

Доложил Гроховскому. Выслушав, Павел Игнатьевич опустил голову, задумался.

- Может, пойти к Алкснису? - спросил он, и тут же досадливо махнул рукой.

Трудно складывались, отношения Гроховского с новым начальником ВВС. Раньше Алкснис курировал в основном летные части, почти не вникал в работу нашего бюро, и от людей своего окружения частенько слышал неблагоприятные отзывы о летчике-изобретателе: «самонадеян», «честолюбив», «недисциплинирован» - такие характеристики, даже брошенные вскользь, не вызывают положительных эмоций у начальства, настораживают. Чувствовалось, лучше узнавая Гроховского, ближе знакомясь с работами нашего ОКБ, Алкснис начинал постепеняо менять навязанное слухами мнение, но до полного взаимопонимания дело еще не, дошло. .

- ...Или к Тухачевскому пробиться?

Но и тут Гроховскому я ничего посоветовать не мог...

Гроховский искал выход - не мог он допустить, чтобы прогрессивный метод, жизненно нужный для Вооруженных Сил, был затоптан чересчур осторожными людьми. Время стоило дорого. Много дороже служебного. благополучия любого, пусть даже самого талантливого человека. И он пошел на риск. Когда пакет с заключением специалистов из ЦАГИ, покоясь в сумке курьера, следовал по улицам Москвы к зданию Главного управления ВВС, на аэродроме самолет ТБ-1 готовился к полету. Около него стояли Анисимов, Гроховский, Урлапов. Начальник Осконбюро только что привез своих помощников на машине, В пути о предстоящем полете не говорили. - Ведущий инженер «объекта Х-43» - так назвали бочку весом в одну тонну, с прикрепленным к ней парашютом - доложил, о готовности к испытанию «метода срыва» в реальных условиях. Гроховский, положив обе руки на плечи Анисимова и глядя ему в лицо, сказал:

- Лети, Саша... В авторитетном заключении специалистов ЦАГИ категорически отвергается наш «метод срыва» как очень опасный. Мы должны доказать их заблуждение. Лети.

Анисимов смотрел в сторону, в волнении облизывал губы. Не известно, чем закончится этот «метод». Он и раньше знал, что специалисты ЦАГИ предрекают катастрофу. И в то же время безгранично верил Гроховскому, ставшему за последнее время его другом. На языке крутился естественный вопрос: «Получено ли разрешение на эксперимент от начальника ВВС?» Лишь в последний момент он понял, что Гроховский не случайно обходит молчанием отношение Алксниса к эксперименту. Если он, Анисимов, задаст свой вопрос, то Гроховский должен сказать неправду. Если он скажет правду, то он, Анисимов, не посмеет совершить этот полет. Чувствуя, что надо рисковать, он бросил испытующий взгляд на Гроховского. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. «Павел молчит - все ясно!» И Анисимов протянул руку:

- Пожелай удачи.

- Она будет. Ни пуха тебе, ни пера!

- К черту!

Как и рассчитывали, все получилось блестяще: из ранца вышел парашют, вытащил за собой набитую мелким речным песком огромную бочку и благополучно опустил ее на землю. Система отцепки сработала безукоризненно.

Когда ТВ-1 приземлился и Анисимов вылез из кабины, он улыбался во весь рот. Шел к Гроховскому медленно, наслаждаясь солнцем, ветром, запахом травы. Рывком распахнул ворот синего хлопчатобумажного комбинезона. Глаза его светились.

Гроховский не дал ему открыть рот для доклада, обнял и с дрожью в голосе произнес:

- Спасибо, Саша! Я этого не забуду. Никогда! Поехали?

- Побуду малость здесь, подышу, - отказался Анисимов.

Гроховский пожал руки всем участникам испытания, сел в машину и вместе с Урлаповым уехал в Конструкторское бюро. Там их встретил дежурный с телефонограммой. Гроховский прочитал ее вслух: «Сброс «объекта Х-43» запрещаю. Алкснис».

Гроховский немедля связался по телефону с управлением ВВС и, стоя навытяжку, отрапортовал:

- Сброс «объекта ха-сорок три» сегодня в четырнадцать двадцать одну выполнен успешно. Летал Анисимов. Докладывает Гроховский».

Алкснис, образец выдержки и корректности, вышел из себя. Даже Урлапов, стоя неблизко от Гроховского, слышал его гневный голос, громыхающий в трубке.

- Да как же вы осмелились пойти на такое, без приказа? На что вы рассчитывали, Гроховский? Вы думали, победителей не судят? Судят! Судят, чтобы другим неповадно было! - кричал начальник ВВС.

- Товарищ Алкснис, поймите меня! Не мог я ждать вашего запрещения! Я испытал этот метод на других объектах и был уверен в успехе. А в случае неудачи ответил бы один. Если б я не решился на это, десант остался бы без тяжелого оружия! - оправдывался Гроховский.

Разговор был долгим и напряженным, но в конце концов Алкснис смягчился и приказал все изложить в объяснительной записке, представить акт с результатами эксперимента по всей форме.

Вечером Алкснис доложил Михаилу Николаевичу Тухачевскому о несанкционированном эксперименте.

- Что, опять?

- Опять.. - развел руками начальник ВВС.

- Яков Иванович! Ты ведь большой начальник. Постарайся не прижимать Гроховского... У нас с тобой два выхода: отказаться от его идей или отказаться, применительно к нему, от существующих норм. Сейчас полезнее Гроховского для строительства ВДВ человека нет. Торопим его, подталкиваем ведь мы же с тобой. А требуя инициативы от людей, мы, руководители, в сложные моменты должны брать их под защиту, принимать удар на себя...

25. Б. Д. УРЛАПОВ

Планер Г-63 мы построили за восемь месяцев.

В начале сентября 1932 года планер разобрали на части и повезли на аэродром в Гатчину для испытаний.

Транспортировка по узкому шоссе Ленинград-Гатчина доставила много хлопот: двенадцатиметровой длины центроплан лег своей передней и задней частью на автомобиль-тягач и четырехколесный прицеп, неотъемная кабина пилота выдавалась из центроплана, и поэтому ширина автопоезда составила около шести метров, а все сооружение оказалось неманевренным и довольно непрочным.

Конечно же, движение по шоссе перекрыли. Сопровождать автопоезд назначили конструкторов Прокофьева и Богданова - спортсменов, сообразительных и смелых парней. Способность принимать быстрые и верные решенвя понадобилась им, как только на пути попался первый же мост с высокими перилами.

- Узко. Поезд не пройдет. Что будем делать? - Ломать!

И перила у одной стороны моста быстро разрушил ли, что, кстати сказать, удорожило стоимость планера, так как позже, когда перила восстановили заводские рабочие, бухгалтеры приплюсовали израсходованную на это сумму к затратам на изготовление летательного аппарата.

В Гатчину доставили груз без единой царапины, и к утру следующего дня собранный планер стоял в ангаре, готовый к самому тщательному, придирчивому осмотру.

С большой группой командиров на аэродром прибыли Ворошилов и Тухачевский. Приняв рапорт от Гроховского, нарком обороны жестом пригласил всех войти в ангар. Г-63, поблескивая свежей краской, стоял с высоко поднятым хвостом. Плавные, красивые очертания хвостового оперения хорошо просматривались на фоне залитых солнцем стекол ангарной фрамуги.

«Объект Г-63» оценили сразу. Один из авиационных командиров воскликнул: «Согласен хоть сейчас на этой птице, в небо!» Другой - артиллерист - спросил:

- Одна посадка принесет мне почти две тонны боеприпасов прямо на поле боя? - и, получив утвердительный ответ, сказал: Двумя руками голосую «за».

Объяснения давал Гроховский, а я, единственный из всей группы гражданский человек, робко стоял рядом с ним, волнуясь необычайно.

Заглянув в открытую переднюю кромку центроплана, Ворошилов поинтересовался:

- Какой величины груз можно поместить в одну ячейку?

- До ста килограммов в спецупаковке или одного полностью экипированного десантника в лежачем положении.

- Когда он будет летать? - задал последний из многочисленных вопросов Ворошилов.

- В общем, все готово, - ответил Гроховский, показав на самолет-буксировщик Р-5, видимый из ворот ангара, и на буксировочное приспособление, растянутое по земле.

- Желаю успеха!

Посещением наркома мы все были очень возбуждены. Впереди главное - полеты. Как пройдут они? Вы тянет ли одномоторный Р-5 гигантский трехтонный планер? Как он поведет себя на буксире? Первым не выдержал ожидания Гроховский.

- Прежде чем передать на госиспытания планер, я должен сделать на нем несколько полетов сам!

- Нужно ли? - спросил я. - Он должен полететь...

- А вдруг?

- От неудачи, верно, мы не застрахованы, но вы, Павел Игнатьевич, никогда не летали на буксире, даже на планере спортивного типа, - осторожно заметил я, желая отговорить начальника от рискованного полета и в душе побаиваясь за целость планера. Гроховский сразу пресек мою попытку:

- Как летчик, я найду в себе достаточно умения, чтобы справиться с ним в воздухе, кивнув на планер, тихо сказал он. Главное, я должен прочувствовать все опасные моменты, которые неизбежны при буксировке такого большого планера. Вы, Урлапов, будете находиться на самолете-тягаче... В случае необходимости немедленно отцепляйте трос. Впрочем, отцепление двойное... Грузите в отсеки крыла мешки с песком...

- Сразу с полной нагрузкой? - ахнул я, и, видно, на моем лице так четко обозначился испуг за судьбу аппарата, что Гроховский сразу же сказал:

- Давайте половину, килограммов восемьсот. Проследив за погрузкой, Гроховский надел парашют, решительно поднялся по стремянке в кабину. В это время к нему подошел чекист Нежил, отвечавший за секретность работ.

- Павел Игнатьевич, а вы получили разрешение на полеты? По-моему, нет.

- Остап Никандрович, за свои действия я отвечаю, извините. - И зычно крикнул: - По местам.

- Ты-то ответишь, однако выговоры за твой «метод срыва» получаю и я. Не хлопочи. Уважай и мое дело, Игнатьич... Я пошел к телефону.

- Жду вас не более получаса, Остап Никандрович. Минут через пятнадцать к ангару прибежал вахтер и сказал, что «Остапу Никандровичу несподручно топать по такой жаре и он укатил на автомобиле, велел передать: пущай летают».

На самолете два Бориса - летчик Бицкий и я.

- Пошли? - спрашивает Бицкий. Увидев поднятую руку Гроховского, что означает' «к взлету готов», я киваю головой.

Полный газ. Планер бежит за самолетом. Поднимает хвост. «Ну же, ну! - мысленно тороплю я события. - Отрывайся!» И, будто послушавшись меня, ширококрылый Г-63 отделяется от земли, набирает, как было заранее условлено, четыре-пять метров высоты.

Чувствую, Гроховскому не очень уютно в планере - аппарат подчиняется ему, но рыскает по курсу, валится с крыла на крыло.

Пролетев совсем немного, Гроховский отцепился, круто полез вверх, потом пронесся над землей и благополучно сел на три точки.

Когда приземлились мы, он прогуливался около планера. Бицкий по всей форме доложил ему о выполнении буксировки. Я стоял позади летчика - почему-то слегка подрагивали колени.

- Спасибо! - Гроховский пожал Бицкому руку, шагнул ко мне, обнял: - Поздравляю тебя, Боря, с большой победой! На сегодня хватит. Идемте обедать. Там и произведем разбор.

Черпая из тарелки суп деревянной ложкой, Гроховский говорил, прерываясь:

- При такой короткой пробежке по аэродрому и ничтожном по продолжительности полете мне пришлось энергично действовать педалями, предотвращая рысканье планера на земле и в воздухе. Думаю, виноват в неустойчивости бегающий по буксирной петле ролик. Не нравится мне и амортизационное устройство, включенное в буксировочный трос. Оно хоть и смягчает рывки, но одновременно создает эффект раскачивания самолета и планера в направлении движения.

- Этого не может быть! - возразил я. - С тросом дело обстоит великолепно!

- А я утверждаю, что все дело в тросе, - отбросив ложку, перебил Гроховский. - Нужно сделать жесткое крепление, и тогда все будет в порядке. Бегущие ролики - ошибка! Из-за них меня бросало в разные стороны.

Перестав перечить, внутренне я все же не согласился с начальником. Вечером, в гостинице, заново рассмотрел кинематику движения ролика и довольно быстро убедился в правоте Гроховского. Притом понял - эта инженерная ошибка может привести к опасным ситуациям в воздухе. В тот же вечер я набросал эскизы \ буксировочного приспособления без злополучного ролика, но... амортизационное устройство не убрал!

После переделки троса Гроховский совершил второй полет.

- Вот теперь хорошо! На разбеге и в воздухе планер не рыскает, строго выдерживает направление за буксировщиком. Взлетая, я не производил почти никаких движений педалями и ручкой управления. А буксирный полет прекрасен!.. Давайте еще разок, а? Третий полет чуть не кончился трагически. Гроховский отцепился высоко. Это привело к тому, что при всем желании приземлиться на аэродроме, посадку произвести в его черте он не мог. Я с ужасом наблюдал из самолета, как планер выскочил за границу аэродрома и пошел к речке с крутыми берегами. Она 1 узкая. Если Гроховский будет приводняться, обязательно снесет шасси, поломает о берега длинные крылья. «Авария!»

К счастью, летное чутье и мастерство не подвели пилота. Оценив обстановку, он в последние секунды на какое-то мгновение отжал штурвал и, набрав дополнительную скорость, поднял нос планера над самым берегом. Аппарат взмыл, перепрыгнув кручу, и уже на ровном месте плюхнулся на три точки.

- Машина в полном порядке! - успокоил Гроховский прибежавших инженеров. - Замечательно летает! Я сел на кочковатое болото и даже зацепился за какую-то проволоку. Наш планер прочен. Такой аппарат можно показывать любой, самой сердитой комиссии.

Доставляли планер с места внеаэродромной посадки на руках - через речку, вброд - силами целой роты красноармейцев. Предварительно разгрузили его, ведь он и в этот раз летал с невиданной доселе нагрузкой: в отсеках крыльев лежали тридцать два мешка с песком.

Вскоре из Москвы прибыла государственная комиссия по испытаниям Г-63. Начальник ВВС включил в нее опытных специалистов НИИ: конструктора спортивных планеров и авиационных систем Вахмистрова, военных инженеров Мируца и Стоклицкого. Ведущим пилотом-испытателем назначили мастера парящих полетов Василия Андреевича Степанченка. Кроме них, в комиссию вошли летчик-буксировщик Котельников и я как конструктор.

При знакомстве специалисты НИИ посматривали на меня с какой-то стеснительностью, видимо, не ожидали, что конструктор экспериментального планера так неприлично молод.

Закончив теоретическую проверку, испробовав прочность Г-63 всеми доступными ей на земле способами, комиссия единогласно решила: «Планер допускается; к испытательным полетам с буксировщиком Р-5 М-17».

И вот разбег. Планер оторвался от земли гораздо круче, чем при полетах Гроховского. Я из задней кабины самолета увидел, как натянулись жгуты амортизации Троса. Рывок - будто кто-то невидимый коротким движением подтянул планер к самолету. Дальше - плавный, спокойный полет. Я напряжен до предела, мокнут виски под шлемом, закаменели на кромке кабины руки.

Рывок, еще рывок, и... опять все спокойно. Чувствую и вижу, что амортизационная система хоть и смягчает рывки, но способствует раскачиванию аэропоезда в направлении полета.

- Он мне хвост оторвет или завалит! - кричит Котельников из передней кабины.

«Все-таки Гроховский оказался прав. А я упирался! - казню себя. - Нужно думать, думать...»

Высота 500 метров. Степанченок отцепляется. Самолет с большим креном на левый борт ныряет вниз. Теперь я вижу не полоску крыльев, а весь безмоторный аппарат: до чего же величественно парит крылатый великан! - Очень смело, я даже тревожусь, Василий Степанченок делает несколько глубоких восьмерок, энергично выполняет другие эволюции для проверки эффективности органов управления планера и мастерски заходит на посадку.

За короткое время, за какой-нибудь час, с момента, когда, надев парашюты, Котельников и я сели в самолет? а Степанченок в планер, чтобы совершить первый официальный испытательный полет, я пережил немало. И многое оказалось позади. Позади сомнения и тревоги, дни и ночи напряженной работы.

Теперь мы все знали, что наша работа завершена удачно и доказано главное: одномоторный разведчик Р-5 может буксировать грузовые планеры. Не существовавшие до сих пор, они могут быть созданы в любом необходимом количестве, пополнив другие технические средства воздушных десантов.

После серии удачных полетов члены госкомиссии ВВС пришли к единодушному выводу: «Проведенные испытания экспериментального буксирного аэропоезда подтверждают возможность и целесообразность применения специальных грузовых и людских планеров в воздушно-десантных операциях. При их использовании для перевозки тяжелых и крупногабаритных грузов может быть привлечен значительный парк военных и гражданских самолетов, не позволяющих перевозку этих грузов или в силу невозможности размещения на самолетах, или в силу их недостаточной грузоподъемности. Десантные планеры могут приземляться на неприспособленные полевые площадки, что является их неоспоримым преимуществом по сравнению с самолетами».

Такая, хоть и словесно несколько утяжеленная, формулировка вывода пришлась по душе Гроховскому, но особенно всем нам понравились следующие строки отчета госкомиссии: «Планеры-легкокрылые машины из дерева и полотна - получили путевку в новую жизнь, они впервые стали средством, предназначенным для обороны нашей Родины».

26. ВЕНЕЦ ГОДА

Специальная комиссия РККА принимала «метод ф срыва» в конце октября под Москвой на Октябрьском поле; Ответственный полет выполнял летчик-испытатель Константин Холобаев, и сбрасывалась не бочка с песком - десантировалось настоящее трехдюймовое артиллерийское орудие на однокупольном парашюте уменьшенного размера. От ТБ-1 отделилось небольшое темное пятно, быстро, почти мгновенно, превратилось в круглый белый купол парашюта. Тихий звук хлопка еще не достиг земли, а парашют уже сорвал с замков тяжелое орудие и, мягко подхватив его, стал постепенно занимать вертикальное положение, плавно спускаясь на землю. Купол не разорвался, так как силы динамического удара при его раскрытии «методом срыва» были уменьшены в десятки раз.

Комиссия дала положительное заключение о новом способе выброски тяжелых грузов.

Три значительных конструкторских победы гроховчан - первый в мире десантный планер, «метод срыва» и успешное переоборудование бомбардировщика ТБ-3 в транспортно-десантный самолет-давали им все основания гордиться своей работой на пользу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Не остались в тени и другие объекты Осконбюро.

Во время поездки по частям Ленинградского военного округа наркому обороны Ворошилову представили авиамотодесантный отряд Бойцова, и красноармейцы продемонстрировали свое боевое мастерство на земле и в воздухе. Нарком высоко оценил достигнутое. Особенно отметил он успехи в методике обучения личного состава прыжкам с парашютом при помощи специальной вышки Гроховского и десантирования из его же подкрыльных кабин. Удовлетворение наркома вызвали и разработанные гроховчанами системы грузовых парашютов, других средств для вооружения и снаряжения десантных отрядов. В своем приказе Климент Ефремович отметил: «Это совершенно новая область работы для первого отряда сопровождалась многими трудностями. Эти трудности были преодолены благодаря большевистскому упорству и настойчивости всего личного состава...» '

П а к и л е в Г. Труженики неба. М., 1978, с. 19.

На смотре в Ленинграде, после большого перерыва, Гроховский встретился с Петром Ионовичем Барановым, занимавшим теперь пост заместителя наркома тяжелой промышленности и руководителя крупного авиапромышленного объединения. Баранов, сильно похудевший, отчего казался еще выше ростом, обнял летчика-изобретателя, положил руки на его плечи:

- Давай, Павел Игнатьевич, докладывай своему бывшему начальнику, как жизнь, что придумал новенького? Чем думаешь удивить со временем?

Гроховский с удовольствием рассказал ему о планерных поездах, которые будут способны перебрасывать в тыл врага сразу более четырехсот десантников, о десантных кораблях на воздушной подушке, о своей задумке летать в стратосфере...

- Рад, далеко вперед глядишь, Павел Игнатьевич. Как с новым командующим живешь, не прижимает?

- Хорошие отношения у нас с Яковом Ивановичем. Стал крепко поддерживать.

- Не сомневался в Алкснисе. Только в ВВС тебе становится тесно. Не пора ли переходить в наше ведомство, в тяжелую промышленность? Технические возможности для работы увеличиваются в несколько раз. Ну-с, это не твоя забота. Орджоникидзе будет решать и согласовывать с руководством. Я ему доложу о целесообразности такой перегруппировки. Читал статью Татарченко о необходимости создания целевой транспорт-но-десантной авиации?

Гроховский отрицательно покачал головой, сказал смущенно:

- Последний месяц минуты не было для знакомства с периодикой.

- Ну и ну! Должен быть в курсе! Выкрой время, почитай, подумай...

Перед Новым годом гроховчане получили несколько своеобразных «подарков». В их распоряжение выделили специальный экспериментальный заводик для строительства опытных образцов воздушно-десантной техники. Бюро перевели в новое просторное помещение - двухэтажный дом рядом с Центральным аэродромом. Штаб РККА разработал «Положение по оперативно-тактическому использованию авиамотодесантного отряда», в котором впервые было сформулировано само понятие «воздушный десант». «Положение» определяло наряду с парашютным, посадочным и комбинированным десантами еще и бреющий, то есть предусматривалось использование авиабусов Гроховского. Самому летчику-изобретателю и его товарищам по работе это «Положение» принесло огромное удовлетворение. Еще бы! Ведь вся техника для воздушного десанта была изобретена, сконструирована и построена ими в неправдоподобно короткие сроки.

25 ноября 1932 года ЦК ВЛКСМ принял специальное постановление о шефстве комсомола над ВВС, в котором всем комсомольским организациям предлагалось к празднованию второй годовщины шефства усилить работу в авиачастях. Гроховский часто встречался с Косаревым, обсуждал с ним многие вопросы, и по рекомендации летчика-изобретателя в постановлении ввели немаловажный пункт:

«З. Особое внимание уделить усилению руководства и повседневной помощи в работе комсомольских организаций авиачастей... Ввести в состав комсомольских комитетов и бюро инструкторов по комсомолу политотдела, авиабригад и школ. Ввести в практику работы постановку докладов комсомольских организаций ВВС... о состоянии комсомольской работы в авиачастях...»

')Татарченко Е. Технические, организационные, оперативные вопросы воздушных десантов. - Война и революция, кн. 5, 6. 1932.

В результате этого решения к гроховчанам был направлен «для смычки» инструктор ЦК ВЛКСМ С. Ш. Айрапетянц, энтузиаст авиации, возглавивший комсомольскую организацию бюро.

Под Новый год ОКБ Гроховского за успехи в строительстве Советских ВВС получило переходящее Красное знамя ЦК ВЛКСМ и важное комсомольское задание на разработку аттракционов, помогающих молодежи приобщаться к авиации.

Глава пятая

1933-й

27. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

Наш папа любил преподносить сюрпризы. В самый разгар новогоднего веселья Павел вошел в комнату, и не один. Сказал:

- Здравствуйте! Подай лапу, скажи «гав-гав». - Это он приказывал рослому псу редкой окраски из породы немецких овчарок. «Гав-гав» пес сказал, но лапу не подал.

Авиета и ее друзья окружили рыже-бело-черного красавца и с интересом рассматривали его, а он - их. По-видимому, обе стороны остались довольны, но в более близкое соприкосновение входить не старались.

Это был Нерон, но не просто пес Нерон, а Нерон - собачий чемпион, имеющий двадцать парашютных прыжков. Да, этим Павел тоже занимался, одним из первых, если не первый, тренировал служебных собак для боевых действий в тылу врага. Собаки могли спускаться в специальных автоматически открывающихся клетках-контейнерах рядом с десантниками; могли, выполняя их команды, подползти к любому объекту с взрывчаткой на спине. Скинув в определенном месте груз, собака бралась зубами за шнур подрывного устройства и убегала. Через несколько секунд раздавался взрыв. Объекта нет, собака прибегала к проводнику, получала награду в виде конфеты или другого лакомства и готова была выполнить новое задание. Так же тренировались собаки - санитары, связисты, подносчики боеприпасов. В бюро Павла их было десять, они залезали в клетки-контейнеры с большим удовольствием, так как после приземления и выполнения «боевого задания» их всегда ожидала ласка, вкусная и обильная пища со сладостями, которые Павел покупал на свои деньги.

Забегая вперед, скажу - Нерона воспитали правильно, он знал себе цену и держался с большим достоинством. Признавал он только Павла, а нас терпеливо переносил, снисходительно принимал еду, аккуратно, неторопливо ел и никогда не унижался до собачьего лакейства.

Вечером, оставив Авиету и ее друзей на попечение домработницы Насти, мы с Павлом пошли встречать Новый год в ЦДКА.

В этом большом красивом доме я была впервые. Когда вышли из гардероба, Павел насторожился:

- Ого, забивают!

- Что забивают?

- Шары забивают. - И повлек меня куда-то в боковую комнату.

Там посредине стоял на пузатых ножках большой стол с гладкой зеленой суконной поверхностью, по которой катались шары из слоновой кости. Игра шла вяло, шары в сетчатые мешочки по углам попадали редко.

Все обратили внимание на нас, и Павлу, как старшему в звании, предоставили партию вне очереди.

Незнакомый летчик разбил пирамиду, а Павел так ловко начал подставлять ему шары, что противник клал их в лузы один за другим. Окружающие явно оживились, подбадривали своего товарища разными восклицаниями, а тот ходил гоголем, уверовав в свое превосходство.

Три партии составляли игру. Победителем считался выигравший две партии. Побежденный лез под бильярд. «Вот бы загнать под стол этого чина!» - сквозило в глазах противника, блестяще выигравшего первую партию.

Началась вторая. Павел не торопясь обработал Кончик кия мелом, лукаво поглядел на меня и взялся за Дело. Шары ложились в лузы один за другим аккуратно, без задержки. Зрители стояли раскрыв рты. Одна партия - три минуты, другая... И ни одного шара противнику! Тот молча полез под бильярд. Аплодировали:

- Вот это класс!

Позже Павел рассказал мне, где и как выучился играть. Семилетним мальчишкой повадился он ходить на железнодорожную станцию, где был бильярд. В дневные часы там никто не играл, и Павел упражнялся до полного изнеможения, а так как ростом он не вышел, то таскал вокруг бильярда скамеечку, на которую становился во время удара кием по шару.

К девяти годам он уже обыгрывал завсегдатаев бильярдной, и его дядя решил подработать на уменье племянника. Он повез Павлика в Москву, и в одном из тамошних трактиров мальчик выигрывал немалые деньги.

Потом об этом узнали родители Павла и дали нагоняй обоим. На этом поездки закончились, а уменье осталось. Павел не упускал случая потренироваться. Пробовал он учить и меня этому искусству, но, увы, ничего не получилось...

Однажды, когда мы приехали с Павлом в Ленинград, нас пригласил к себе на дачу Иван Панфилович Белов - командующий Ленинградским военным округом. Скромная, почти аскетическая обстановка комнат. Иван Панфилович, бледный от недавно перенесенной болезни, сидел на узкой кровати, покрытой серым одеялом из сукна.

- Садитесь рядом со мной, Лидия Алексеевна, - сказал он.

Я села. Он стал расспрашивать о житье-бытье, а потом перешел к уговорам переехать в Ленинград, обещая все условия для работы Павла. Но я как можно мягче объяснила ему, что сделать этого не могу из-за дочери, у которой слабые легкие, - сырой ленинградский климат ей будет вреден. На этом сцена искушения закончилась. О дочери я сказала правду, но не поведала Белову другое: муж ни за что не бросит любимую работу в Москве. А вот дача в сосновом бору мне понравилась. - Дача - это хорошо! - сказала я Павлу. - Какой воздух! Какое раздолье для Авиеты!

Летом 1933 года муж нашел дачу в Рублевском лесу.

Сначала сняли комнату у одной семьи, потом у другой присмотрели террасу, привезли мебель.

Удйвитёльно добро относились к Павлу люди, работавшйе или жившие рядом с ним. Вспоминаю нашу домработницу Лену, человека по-своему сурового и в людях тонко разбирающегося. Она Павла обожала, но называла его на «ты»: «Сейчас будешь обедать, Павел Игнатьевич?» Зато псу Нерону она предлагала: «Поидёмте, Нерон, погуляем».

Ее привязанность к Павлу порой поражала. Однажды нам на дачу нагрянули мои подруги. И надо же было случиться такому: в доме оставалось очень мало продуктов. Я сказала:

- Лена, дай нам поесть. - Ничего нет, - ответила она. - У нас имеется четыре яйца и кусок колбасы. Поджарь яичницу, Лена!

- Это Павлу Игнатьевичу на обед.

- Тогда подай чай с бутербродами.

- Это в аккурат Павлу Игнатьевичу на ужин.

- А картошка, Лена? Поджарь картошечки и подай свежих огурчиков.

- А это, я так понимаю, Павлу Игнатьевичу на завтрак.

- Ну, Лена, - разозлилась я, - тогда не обижайся! - И, подойдя к кухонному столу и раскрыв дверцы, выгребла все, что там было...

До нас доходили слухи, что в нашем лесном районе живет очень высокопоставленный товарищ. Однажды Павел ехал в Москву на своей машине. Мимо промчался удлиненный красавец-лимузин. На обгоне шофер лимузина подрезал путь, задел автомобиль Павла задним правым крылом и умчался. Но опущенный шлагбаум на железнодорожном переезде и проходящий поезд задержали нарушителя.

«Ага, попался!» - подумал Павел и, остановив машину рядом, выложил шоферу все, что о нем думал, в таких выражениях, что тот покраснел. Тут вмешался пассажир в белом костюме, одиноко сидевший сзади:

- Извините, товарищ! Знаете, все бывает. Павел приглядевшись, обомлел: на задних подушках лимузина сидел нарком. Пришлось извиняться за дорожный лексикон - ведь все бывает!..

Так у Павла произошло личное знакомство с Серго Орджоникидзе.

28. САМОЛЕТЫ

В январе 1933 года директивным указанием нарком-военмора Ленинградский авиамотодесантный отряд Матвея Васильевича Бойцова был развернут в авиационную десантную бригаду особого назначения - АБОН. Бригада становилась учебным центром для командного состава двадцати девяти парашютных .батальонов, тоже особого назначения, позже сформйро^ ванных в других округах.

Увеличение численности воздушно-десантных войск потребовало дальнейшего совершенствования средств переброски бойцов по воздуху и увеличения изготовления специального десантного оборудования, поэтому гроховчане назвали тридцать третий год -«годом д о в о д к и», существующих объектов и серийного производства.

Штат Осконбюро заметно увеличился. Появилась возможность создать выездные бригады конструкторов и инженеров, которые занимались переоборудованием бомбардировщиков в десантные самолеты, оснащением их на местах: в Поволжье, в Белоруссии, на Украине, на Кавказе, в Средней Азии, на Дальнем Востоке.

Часть конструкторов разрабатывала свежие, оригинальные идеи, большинство из которых принадлежали Гроховскому и Титову: новое приспособление для транспортировки пушек, для прокладки с воздуха телефонного кабеля, устройство для постановки дымовой завесы с низко летящего самолета, легкое реактивное ружье для десантника и ряд машин для аттракционов, которые поручил сделать ЦК ВЛКСМ.

«Пушки на самолет!» - решает Гроховскии, утверждая, что десант нужно поддерживать огнем с борта самолета-носителя. Эта идея потребовала для своего осуществления немало труда. Опыта постановки тяжелого вооружения на десантно-транспортные суда не было. Не существовало и специальных орудий. Велись экспериментальные работы по доводке АПК - автоматической пушки инженера Курчевского, - но они были далеки от завершения. И все же именно эти пушки гроховчане и поставили, переконструировав замки, - после сложных аэродинамических и баллистических расчетов умудрились закрепить стволы в крыльях, придумав надежное управление стрельбой.

Расчеты расчетами, но тревожили вопросы: не деформируются ли места крепления стволов на крыльях, Ц а может быть, и сами крылья после мощного залпа? Не потеряет ли самолет скорость до штопорной после выстрела и отдачи в воздухе?

Когда кто-либо из сотрудников начинал сомневаться в соразмерности достигнутых результатов и степени риска при проведении испытаний, Гроховский говорил:

- Это нужно Родине. Помни об этом, и тебе не будет трудно в минуту опасности.

В полет для отстрела пушек отправились летчик-испытатель Константин Холобаев и бортмеханик Островенко. Эксперимент прошел удачно - снаряды четко подавались к затворам, и один за другим Холобаев сделал двадцать выстрелов в небо и по наземной мишени.

Павел Игнатьевич Гроховский постоянно делился замыслами со своими помощниками. С Борисом Урлаповым у него состоялся такой разговор:

- Мы сделали немало для десанта, даже планер. И неплохой, правда? А осилим ли самолет?

- Имеете в виду транспортно-десантный? - спросил Урлапов.

- В первую очередь! И как можно быстрее.

- Если быстро, то придется обратиться за помощью к опытным специалистам из других институтов.

- За этим дело не станет. Но чтобы нам поверили, начать должны мы только своими силами. И начнешь ты, Борис. Сделай из своего планера мотопланер, чтоб в тыл с грузом он шел на буксире, а обратно возвращался своим ходом. Не разовый полет должен совершать аппарат - это слишком дорого! - а многоразовый. Справишься?

- Попробуем, Павел Игнатьевич.

- Не попробуем, а сделаем, и на таком уровне, чтоб нам поверили и дали «добро» на постройку самолетов. У меня есть идейка, и один из самолетов уже в набросках.

- Поделитесь, если можно? - сгорая от любопытства, попросил Урлапов.

- Самолет-таран! Только об этом сейчас ни гугу, поговорим позже. Нам нужен транспортный. С сегодняшнего дня ставлю тебе задачу на мотопланер.

- Так я же модернизирую Г-63, устраняю недостатки.

- Заморозь эту работу. Вплотную - мотопланёром. Немного погодя, хотя бы в следующем году, мы создадим более совершенный планер... Не варись в собственном соку, по твоим заявкам с любого языка будут переводиться необходимые тебе статьи с графиками, рисунками, фотографиями. Ищи в них максимум полезного и внедряй в нашу конструкцию. Не ограничиваю чвое свободное творчество, но максимально используй и чужой опыт, и знания других людей. Нам некогда изобретать велосипед.

Довольно быстро первый десантный планер Г-63 на Ленинградском заводе начал превращаться в мотопланер Г-31 М-11'. На него установили пятицилиндровый двигатель воздушного охлаждения мощностью в 110 лошадиных сил. Практически никаким изменениям конструкция планера не подверглась, за исключением переделки носовой части фюзеляжа и пилотской кабины.

') Шифр тому или иному объекту впервые присваивался в плане опытно-конструкторских работ Осконбюро, и нередки случаи, когда более ранним объектам присваивался шифр с большим порядковым номером.

Испытывал мотопланер Терентий Трофимович Маломуж и после нескольких полетов подытожил:

- Это не мотопланер, а самолет. Он легко взлетает без буксира на лыжном и колесном шасси с разбегом в четыреста пятьдесят метров при полной загрузке. Правда, крейсерская скорость у него маловата, всего сто тридцать километров в час, но зато он устойчив, хорошо управляем и весьма неприхотлив в эксплуатации. Ему бы моторчик помощнее - и готов приличный транспортный самолет на полторы тонны груза.

К советам испытателя прислушались и модифицировали аппарат, установив на него более мощный мотор «райт-циклон Ф-3», а позднее отечественный двигатель М-25. Мотопланер, на который поставили металлический винт изменяемого шага, увеличил с полной нагрузкой скорость до 150 километров в час и стал высотным. Гроховский использовал его для стратосферных исследований и экспериментальных полетов с различными грузами. Фактически Г-31 М-25 стал первым самолетом, предназначенным специально для десантных войск.

Одной из чрезвычайно важных черт л отнести Павла Игнатьевича было то, что, имея множество собственных идей, он принимал для проверки чужие, спорные. Однажды на заседание творческого совета Осконбюро он принес и зачитал переводную статью «Самолет со сбрасываемой кабиной». В ней говорилось:

«...В 1930 году американская фирма «Руссель», изготовляющая парашюты, разработала следующее устройство для спуска на землю гибнущего самолета в хвостовой части машины находится помещенный в цилиндрическую оболочку парашют нормальной величины. В случае надобности этот парашют с силой выталкивается особым прибором из своего гнезда и, раскрываясь, разворачивает другой огромный парашют над крышей кабины самолета. Такая система обеспечивает будто-бы раскрытие парашюта в случае перехода машины в плоский штопор.

Сведений о практическом применении этого устройства нет.

Что касается Европы, то там вопрос о коллективном опасении .пассажиров самолета надолго был заброшен, и лишь в конце 1930 года во время конгресса по безопасности стало известно об изобретении некоего Бей Эйяд, в основу которого положена та же идея спасения всех пассажиров гибнущего самолета путем сбрасывания кабины.

По мысли конструктора, уже оформленной патентом, кабина самолета снабжается роликами, на которых она может скользить по рельсам двух фюзеляжей, представляющих собой сравнительно узкие балки. Парашют помещен в центральной части крыла на особой решетке, и достаточно открыть заслонку, чтобы парашют от действия ветра раскрылся. В тот же момент и тем же нажатием кнопки пилот освобождает кабину, которая подхватывается парашютом и, скатываясь по роликам, покидает обреченный на гибель самолет...

Первые опыты над изобретением Бен Эйяд дали вполне удовлетворительные результаты, ввиду чего французское министерство авиации поручило конструктору построить модель... которая явилась бы копией транспортного самолета-биплана... Эта модель будет запускаться с помощью амортизатора или буксироваться самолетом...

Испытания модели покажут, насколько идея коллективного сласення пассажиров близка к своему практическому осуществлению».

Закончив чтение, Гроховский неторопливо сложил листок бумаги вчетверо, положил в ваику, зайурил трубку, которой обзавелся недавно, и, выпустив изо рта струйку дыма, сказал, чеканя слог:

- Пока француз Бен Эйяд возится с моделями, мы такой самолет построим, хотя нам ничего неизвестно о детальном устройстве приспособления. И безопасный самолет нам нужен, и сбрасываемая кабина пригодится для десантников. Представляете, спустить на одной подвеске воинское отделение или целый взвод, способный на коллективную оборону даже в воздухе! Отличную идею подбросили нам иностранцы. Будем делать самолет мощный, двухмоторный, максимум скоростной... как всегда, быстро. «Добро» нам дали. Я уже пригласил на место ведущего конструктора опытного специалиста инженера Рентеля. Давайте подумаем и создадим ему группу из толковых ребят...

Не откладывая дела в долгий ящик, самолетный отдел, Оскрнбюрр принялся за детальную проработку эскизов Гроховского по «безопасному самолету» типа,«универсальное летающее крыло»-двухбалочного моноплана с крылом от АНТ-9 и с двумя моторами М-17. В рабочем плане было записано: «для перевозки воздушного десанта». Механизм отделяемой в полете кабины и парашютной системы предложил сам Гроховский.

В это же время другая группа конструкторов, не являющихся сотрудниками Осконбюро - Болховитинов, Козлов и Каминов, - на договорных условиях с Гроховским трудилась над проектом очень оригинального самолета-бесхвостки. В этот экспериментальный самолет решено было вложить максимум нового, что особенно. привлекало Гроховского: бесхвостые летательные аппараты советского конструктора Черановекого и немецкого Липпиша, а также стреловидное крыло. И еще Гроховский хотел реализовать в конструкции самолета свое новое изобретение - «Установка винтомоторной группы в средней части фюзеляжа». Это должно было обеспечить аппарату почти вертикальный взлет.

' Самолет, 1&Й, № 4, с. 18.

29. М. Н. КАМИНСКИЙ'

') Каминский Михаил Николаевич - летчик-иснытатель Экспериментального института по вооружениям РККА.

Летом 1932 года Яков Иванович Алкснис инспектировал авиационные части Северо-Кавказского округа. В один из дней наша часть была выстроена на летном поле, и Алкснис произвел краткий разбор проведенных при нем полетов. Затем обратился к личному составу:

- Какие есть претензии или просьбы? Я вышел на три шага из строя и доложил:

- Старший военный летчик Каминский! Имею просьбу!

- Говорите!

- Прошу о переводе в Московский округ!

- Причина?

- Семейные обстоятельства. Жена учится в институте, мать инвалид, нуждается в помощи.

- Командир эскадрильи, доложите о летчике.

- Службу несет исправно, имеет благодарности, взысканий нет. Ходатайствую об удовлетворении просьбы.

Яков Иванович посмотрел на командира, потом на меня и сказал:

- В Москву просятся многие. Все просьбы удовлетворить не могу. И вам не обещаю, но буду иметь в виду!

Через полгода из управления ВВС пришел приказ о моем переводе в летный отряд, расположенный на Центральном аэродроме. Отряд проводил испытания парашютно-десантных объектов, которые разрабатывало Особое конструкторское бюро.

Я еще не видел главного конструктора Гроховского, но имя его уже звучало для меня как легенда. Еще бы, три года назад он был рядовым летчиком, а сейчас носит в петлицах два ромба! Что же касается дерзких идей, то их у него, по выражению одного моториста, больше, чем блох в бороде аллаха (не знаю, на чем основано такое сравнение, но оно почему-то признавалось допустимым).

Все это внушало почтительное уважение к шефу ОКБ даже заочно. Говорили, что он лично знакомится с каждым летчиком, и я не без трепета ждал,этой встречи. Предстоящая служба была мне по душе, но я опасался, что могу «не показаться» и меня откомандируют обратно в часть.

И вот день моего представления пришел. Командир отряда Сафронов привел меня в кабинет Гроховского. Когда мы вошли, он сидел за столом и что-то писал. Бросив в нашу сторону короткий взгляд, молча указал на стулья, предлагая обождать. Но старый служака Сафронов был верен субординации, и несколько минут мы простояли не шелохнувшись. Тем временем я огляделся.

В комнате площадью не более шестнадцати метров, кроме письменного стола с телефоном и нескольких стульев, ничего не было из мебели. Создавалось впечатление, что комната нужна хозяину только потому, что имеет стены. Начиная от двери, они были сплошь увешаны рисунками. Это были мастерские рисунки, выполненные в красках. Как я догадался, они иллюстрировали начатые и проектируемые работы бюро.

Вот Р-5 буксирует огромный планер. В его крыльях лежат шестнадцать красноармейцев. Далеко внизу земля, и летчик высматривает площадку на лесных полянах. Соседний рисунок изображал ТБ-1, только что сбросивший танкетку. Обращал на себя внимание гигантский парашют, распускающийся в лучах заходящего солнца. На третьем рисунке четырехмоторный ТБ-3 делал заход на сбрасывание десанта из двадцати пяти человек. Были выписаны даже лица стоящих на крыле десантников. Одной рукой они держатся за поручень, а другой за вытяжное кольцо - ощущалось напряженное ожидание команды. Особо меня поразил какой-то новый летательный аппарат - вроде бы самолет, но без крыльев. За кабиной для пассажиров, вверху, был мотор с авиационным пропеллером. Аппарат проносился над бетонной полосой, не касаясь ее колесами. Больше я не успел ничего рассмотреть (позднее узнал, что этот непонятный мне летательный аппарат был амфибией на воздушной подушке), ибо Гроховский перестал писать и встал из-за стола. Я увидел еще молодого, приятной внешности и спортивного вида человека. В голубых петлицах его шерстяной гимнастерки алели два ромбика, грудь украшал значок парашютного инструктора.

Так вот он каков, этот человек, который отныне волен распоряжаться моей судьбой! Пока Сафронов отдавал рапорт, я смотрел Гроховскому в лицо и бессознательно пытался определить, добрый он или жестокий, сердечный или хитрый, поддержит в трудный час или нет?

В молодости мы чаще задаем вопросы, нежели получаем на них ответы. Я смог лишь определить, что Гроховский много и напряженно работает. Об этом свидетельствовали припухшие веки и воспаленные глаза.

Главный конструктор слушал рапорт Сафронова равнодушно-терпеливо, по обязанности, явно не отрешившись от того, что занимало его мысли до нашего прихода. Он даже никак не отреагировал, когда умолк Сафронов. Затем, осознав, что рапорт кончился, перевел свой взгляд на меня. Я внутренне съежился, почувствовав оценивающую цепкость его голубовато-серых глаз. Видимо, впечатление было благоприятным, в глазах зажегся интерес.

- Так, говоришь, Каминский? - Главный вышел из-за стола. - Ишь, какой ты спортивный парень! Думаю, что наша работа тебе понравится. Главное в ней составляют новые идеи. Для них нужны люди молодые, бесстрашные, способные пойти на риск. Не хочу тебя агитировать, однако скажу: все, что мы делаем, очень нужно нашей армии. Помни, это главное. Ты еще не прыгал? Ну, ничего, это не так страшно, как кажется. Начинай прыгать сам и учи других. Верю, у тебя получится. Коммунист? В комсомоле был? Это хорошо. Наш коллектив комсомольский и по возрасту и по характеру. Я тебе больше скажу - в нашем деле без комсомольского задора просто не обойтись. Вопросы есть? Ну, если будет туго, приходи, посоветуем. А сейчас иди работай. Желаю удачи.

Крепкое рукопожатие закончило обряд знакомства.

Позднее я понял секрет обаяния личности Гроховского. Он смело перешагивал границу начальственной недоступности и становился для каждого только старшим, более умудренным товарищем. В своих глазах ты еще ничего не значишь, ты еще ничего не успел сделать в своей жизни, а он и словами, и взглядом и интонацией говорит тебе, что ты можешь многое, что он этого ожидает от тебя и уже уважает в тебе личность. И ты уже не. можешь вырваться из плена этого доверия. У Гроховского был дар располагать к себе. Вот почему, как бабочки на огонь, тянулись к нему творчески одаренные ребята. Вот почему они, не задумываясь, рисковали жизнью, когда это требовалось. Да и как можно было уклониться, если главный был всегда впереди и брал на себя самое трудное, самое опасное.

Отношение Гроховского к делу, которому он посвятил свою жизнь, страстная убежденность в необходимости его труда Родине, умение во имя этого рисковать головой и репутацией, брать на себя бремя ответственности - все это стало для меня эталоном. На него я равнялся сам, по нему сравнивал других.

Вследствие того, что Гроховский, как большинство людей, одержимых страстью изобретательства. Отличался исключительной смелостью и нередко лично участвовал в довольно рискованных экспериментах, Алкснйс назначил летчика Сафронова командиром нашего отряда испытателей, предписав ему всячески помогать Гроховскому и вместе с тем удерживать его от ненужного риска. Надо сказать, что Сафронов с умением и тактом выполнял эту миссию. Он был принципиален и честен,

На Центральном аэродроме располагалось несколько опытных бюро и учреждений, в том числе остатки подразделений НИИ ВВС, уже переведенного за город. Среди людей, работавших в этих учреждениях, были и недоброжелатели Гроховского. Их порождала зависть к яркости опытов, тому вниманию, которое оказывало нашему бюро армейское командование.

Одним из тех светлых умов нашей армии, кто видел в опытах Гроховского большое будущее, был начальник ВВС Яков Иванович Алкснйс. Он защищал конструктора от нападок и не раз выручал из беды при трудных обстоятельствах, неизбежных во всяком новом деле. На должности помощников Гроховского Алкснйс назначал ответственных работников с ромбами в петлицах, таких как Б. В. Бицкий, Н. И. Думин-Дулин, В. А. Краснощеков, В. И. Коровин. Но Яков Иванович не только помогал. Когда это было необходимо, Он умел требовать, вовремя поправить своего подчиненного.

Из того, что мы, летчики-испытатели, делали в Осконбюро, самое сложное и ответственное доставалось Саше Анисимову. Он возвышался над нами, как дуб над порослью. Было ему лет тридцать шесть, может, на год-два больше. Крупного телосложения, широкий в кости, уже чуть погрузневший, он, однако, обладал энергичным темпераментом. Летать он учился вскоре после гражданской войны вместе с Чкаловым. Потом они служили вместе в частях. Судьба не разлучила их и здесь: они работали то по соседству, то вместе, не порывая старой дружбы и соревнуясь в летном деле.

Нельзя сказать, чтобы Анисимов отличался ангёльским характером. Он был вспыльчив, самолюбив, агрессивен в споре. Для выражения личного неудовольствия в чей-либо адрес в его лексиконе всегда было наготове какое-то странное словечко «вантя!». В зависимости от интонации оно могло обозначать огорчение, раздражение, осуждение или даже презрение.

Я пришел в отряд, когда Анисимов чем-то долго болел. Увидел его лишь через три месяца, примерно в апреле. Я уже наслышался, что Анисимов летчик «милостью божьей». Откуда идет это выражение, не знаю, но тогда оно имело широкое хождение в авиации. Меня интересовало, сколько провозных потребуется Анисимову после столь долгого перерыва? К моему удивлению, его никто не вывозил, он тут же занял пилотское место в Р-5, усадил с собой техника и взлетел. После двух кругов над аэродромом сделал отличную посадку, «притерев» самолет к посадочному знаку. На этом тренировка закончилась. Вылезая из самолета, он сказал технику:

«Хватит горючее жечь - не забыл!»

Начиная с 1933 года работа по обеспечению воздушного десанта большой огневой моши мобильностью и автономией вступила в завершающую фазу. Она велась на моих глазах.

Разрабатывая идею десантирования не каких-нибудь диверсионных групп, а целых воинских частей, Грохояский понимал, что в тылу врага пехоту нельзя оставигь только с винтовками. Ей нужна поддержка моторами и тяжелым оружием.

Это просто сказать: сбросить пушку или танкетку! В первую очередь ее надо суметь подвесить под самолетом. Надо придумать такие приспособления, которые одновременно и безотказно открыли бы все замки. Если бы такой «предмет» завис на каком-либо замке, законы аэродинамики наказали бы авиаторов катастрофой. Но подвесить и сбросить-тоже половина дела. Надо рассчитать и сделать парашют, соответствующий весу груза. Все это были области неизведанного и неиспытанного. Над проблемами десантирования в ОКБ работали многие группы людей. Молодые, увлеченные, люди эти трудились с величайшим энтузиазмом, задерживались на работе до ночи и забывали о выходных днях. Поиски решений не освещались опытом прошлого, известна быда только цель. Но, идя от малого к большому, люди приобрели опыт и знания.

Обычно мы приходили на службу к восьми утра, строились, получали задания, выполняли их, отчитывались и после семнадцати формально были свободны. Но для многих из нас начинался второй рабочий день: мы готовили парашютистов, необходимых для нашего десанта.

После того как по призыву ЦК ВЛКСМ заводская и фабричная молодежь стала записываться в парашютные кружки, ощутился дефицит в инструкторах. Лично мне пришлось руководить почти одновременно кружками на кондитерской фабрике «Большевик», на табачных «Ява» и «Дукат», на «Трехгорке» и Втором часовом. Афанасьев, Островенко, Холобаев и Шмит работали в МАИ, на заводах.

За короткое время мы получили необходимые нам кадры, и, в частности, была решена задача десантирования пятидесяти человек сразу.

Случались в нашей работе порой и непредоиденные, если так можно выразиться, неожиданности. Помнится, например, случай с конструктором Борей Чепелевым. Это был боевой и развитый парень, типичный заводила комсомолец. Он успешно выполнил учебные прыжки и переходил на инструкторскую программу с затяжными. Но что-то в нем надломилось: когда ему предстояло совершить первый для него затяжной прыжок, он отказался покинуть самолет. Я спокойно сказал ему:

- Не волнуйся! Это бывает и проходит. Через несколько дней он снова попросился в небо и снова не решился прыгнуть. Товарищи стали смотреть на него косо. Борис не выдержал и стал настоятельно просить третью попытку. Начальник парашютной службы нашего ОКБ Шмидт предложил мне решить вопрос о допуске Чепелева к прыжку. Я сказал Борису:

- Подумай, стоит ли? Если ты и в третий раз не прыгнешь - задразнят!

Борис поклялся, что прыгнет обязательно. Прыгать надо было с 800-метровой высоты и открывать парашют на высоте 300 метров. Пока я набирал высоту, аэродром закрыла туча, начался дождь. Я сделал лишний круг и, как только ливень прошел, решил сбрасывать. Высота не превышала 600 метров. Не предупредив Бориса, что высота ниже расчетной, я все же напомнил ему, что открывать парашют нужно не ниже 300 метров. Борис на этот раз действительно прыгнул без колебаний, а я, как обычно, стал следить за падением до открытия парашюта. Но - о ужас! - он проходит высоту 300, 200, 100! Сейчас произойдет катастрофа! Я уже затаил дыхание, и в этот миг вдруг белым пламенем вспыхнул купол. - Раскрылся он так близко от земли, что Борис, не успев распрямиться, шмякнулся в огромную лужу.

Все кончилось благополучно. Чепелев отделался испугом. Что же произошло? С трудом мы дознались, что при затяжных прыжках некоторые парашютисты закрывают глаза и открывают парашют по счету. А счету как измерителю времени мы их научили, чтобы контролировать теряемую высоту. Все было бы нормально, если б я не изменил высоту сбрасывания. Этот случай заставил нас внести корректировки в методику обучения. Узнав о происшествии, Гроховский свел белесые брови, прикинул что-то и сказал:

- Придумаем что-нибудь. Прибор, например, раскрывающий парашют по заказу на определенной высоте. А то, тьфу-тьфу, и потеряет голову кто-нибудь. А прыгать - прыгайте, агитируйте делом людей за десант.

30. ПРАЗДНИК

Яков Иванович Алкснис вышел с предложением в Революционный Военный Совет СССР об установлении дня ежегодного праздника Воздушного Флота, Его ходатайство удовлетворили. Совет Народных Комиссаров по представлению РВС СССР специальным постановлением определил дату праздника - 18 августа.

Вместе с авиационными частями и учебными заведениями к первому Дню авиации деятельно готовился и коллектив Гроховского. Перед ним была поставлена задача: показать трудящимся столицы выброску с самолетов группы парашютистов. В программе эта часть праздника именовалась «массовым десантом».

Гроховский предлагал продемонстрировать и еще кое-что из своего конструкторского арсенала, но руководство посчитало это преждевременным, так как основу программы праздника составлял парад авиационной техники и наиболее зрелищные моменты из боевой подготовки летчиков: высший пилотаж истребителей, одиночный и в группе, акробатика на легких спортивных самолетах и планерах.

И все же гроховчане приготовили еще два интересных номера - парашютные прыжки с минимально опасной высоты и подъем парашютиста с эемли с помощью оргинальной катапульты.

...В том году мысли творческой молодежи из Оскон-бюро занимала постройка гигантского агитационного самолета «Максим Горький». Разговор по этому поводу произошел, на стрельбище, куда Гроховский водил, своих сотрудников каждую вторую субботу. Стрельбище находилось недалеко от аэродрома в березовой роще, поэтому, кроме пары малокалиберных винтовок, гроховчане брали с собой баян, балалайку, и, когда двое стреляли, а двое готовились к стрельбе, остальные раз< влекались. Такие субботние походы Гроховский с комиссаром Фоменковым нередко использовали и для того, чтобы неофициально поговорить с молодежью. На сей раз Фоменков прихватил несколько газет и журнал «Самолет» с описанием будущего самолета-агитатора. Читали вслух около разведенного костерка, на котором закипал пузатый алюминиевый чайник. Обсуждение, конечно же, не обошлось без шуток.

- Нужно написать туполевцам, чтобы предусмотрели каюту для матери и ребенка! - весело сказала одна из чертежниц, недавно вышедшая замуж.

- И прачечную тогда...

- И комнату для няни! - поддержали задорные голоса.

- Это мы можем попросить, а что предложим сами? - легко вошел в разговор Гроховский. - У нас ведь есть чем помочь строителям. Радиоустановку «Голос неба», например...

- Агитационные бомбы...

- Кассеты для листовок!

- Картонажные мешки для сброса газет и матриц!

- Правильно! - поддержал Фоменков. - Подкинем и еще кое-что по мелочи. Не скупитесь и раскошелиться, друзья: чтоб закончить постройку самолета, нужно около трех миллионов рубликов...

Молодежь «раскошелилась» щедро. Сам Гроховский внес две тысячи рублей. По его признанию, он смотрел на гигантский самолет как на будущую транспортно-десантную машину, мечтал о ее серийном, производстве для нужд ВДВ.

Чертежи по всем объектам, предложенным для «Максима Горького», гроховчане пересмотрели, внесли поправки «на специализацию» и, заново перечертив, направили в ЦАГИ. Немного позже в тот же адрес послали эскизы «магниевых парашютных ракет» в качестве дополнительных пиротехнических средств для посадки самолета-гиганта.

А первый День авиации удался на славу. Газеты, журналы полно и красочно описали праздник. Были в статьях и эпизоды, имеющие прямое отношение к гроховчанам.

В Москве с тяжелых самолетов благополучно и эффектно выбросились парашютисты, празднично окрасив небо над Центральным аэродромом разноцветными куполами.

В столице, Ленинграде и Горьком сотни людей разных возрастов впервые в своей жизни прыгнули с только что построенных в этих городах парашютных вышек, и для многих эти прыжки стали началом дороги в небо.

Курьезный случай приключился с помощником Гроховского комбригом Бицким. Он тоже прыгнул с вышки, но груз, который движется в трубе для уравновешивания спуска парашютиста, застрял, и Бицкий завис метрах в двадцати пяти от земли. Чего только не предпринимали, чтобы помочь ему! И раскачивали Бицкого, и набрасывали на него веревочные петли, чтобы подтянуть к земле, хотели было пожарников с лестницей вызвать, но в это время груз в трубе каким-то образом освободился, и Бицкий благополучно спустился на землю.

В Осконбюро, рассказывая товарищам о случившемся, Бицкий изрек назидательно:

- Не мешало бы доработать конструкцию!

- Видишь, как полезно испытывать объект самому! - засмеялся Гроховский, но потом сказал серьезно: - Сам напросился, вот и организуй пересмотр конструкции. Теперь отвечаешь.

- Есть! - отчеканил Бицкий, хотя был и не рад такой пустячной работе.

Кажется, совсем недавно над Гроховским издевался Скрипухин, смеялись другие, вспоминая его «прокол» с идеей «тросового заградительного устройства на парашютах для ПВО». Да, тогда малоопытный конструктор дал маху, и законы физики покарали его. Но, как говорят, каждая неудача есть тоже движение вперед. Проанализировав свой промах, Гроховский из бросовой идеи вытащил новую и, рассчитав, построил парашютную катапульту. Так же как и в «заградительном устройстве», мотор крутил пропеллер, и тот «подпирал» струёй воздуха купол парашюта. Только весь агрегат теперь стоял на земле. Это была коробка, похожая на трибуну. На ее верхнюю часть, заделанную решеткой, вставал человек с растянутым на поднятых руках куполом парашюта. Внутри коробки начинал работать мотор. Под действием воздушной струи, вырывавшейся снизу, парашют в руках человека наполнялся тугим ветром. Винт увеличивал обороты, струя быстро набирала силу и поднимала парашютиста вверх до пятидесяти метров. На мгновение зависнув в небе, парашютист плавно спускался на лужайку.

Показали катапульту в День авиации в Ленинграде. Трижды демонстрировались эффектные прыжки «снизу вверх» в присутствии Сергея Мироновича Кирова. Он не скрывал своего удивления.

- Мне кажется необыкновенно приятно прыгнуть вверх и потерять собственный вес. Я обязательно испытаю это ощущение в следующий раз, - сказал Киров Ивану Васильевичу Титову, который показывал катапульту в действии. - Отличный аттракцион!

- Сейчас аттракцион для любителей острых ощущений, - ответил довольный похвалой Титов, - но когда мы усовершенствуем машину, это будет тренажер для десантников, такой же, как парашютная вышка, только «наоборот». Передвижной тренажер. А пока вот, видите, наш подарок начинающим парашютистам к Дню Воздушного Флота.

- И как просто, удивительно просто! - похвалил Киров.

- Эта простота началась с конфуза, а приведет нас, думаю, к аппарату, который будет вертикально взлетать.

31. М. Н. КАМИНСКИЙ

В Осоавиахиме открылась Высшая парашютная школа под руководством летчика Якова Мошковского. В армии действовал центр подготовки парашютистов, за работу которого отвечал инспектор ВВС Леонид Минов. Мы же, поддерживая связь с теми и другими, действовали самостоятельно, используя своих конструкторов-парашютистов для подготовки будущих десантников из молодежи.

Особенно напряженная работа по обучению парашютному делу шла летом, в каникулы. По инициатийе Константина Холобаева на средства ОКБ Гроховский организовал лагерные сборы. И инструкторы, и ученики жили на аэродроме в палатках. Рассвет заставал ребят и девушек уже около самолетов, кончали прыжки с наступлением темноты. Сборы были военизированными: дисциплина, строй, в город - по увольнительным запискам.

- И не бойтесь зачислять побольше девушек, - наставлял Гроховский руководителей кружков, вспоминая гордость ОКБ, первую парашютистку мира Лиду Кулешову, - они талантливые ученицы и еще покажут себя. Только больше внимания им, братцы, больше заботы!

Слова эти были восприняты нами как руководство к действию.

Как-то парашютная группа бюро должна была вылететь на тренировочный сброс десанта из пятидесяти человек на двух ТБ-3. В экспериментальную группу планировалось включить парашютистов, имеющих не менее восьми,прыжков. Но таких не хватало, и пришлось взять несколько человек с шестью прыжками. И опять не хватила одного. На свою ответственность я включил в группу семнадцатилетнюю ткачиху-комсомолку с «Трехгорки»: Надю Филиппову. На ее счету было всего четыре прыжка, но она показала себя смелой и сообразительной девушкой. Однако для страховки я поставил ее в расчете сразу за собой, а за ней - инструктора Митю Островенко, попросив его:

- Если понадобится, помоги Наде!

Вылетели с Центрального аэродрома, чтобы десантироваться над Тушинским. ТБ-3 с моей группой шел головным.

Вот под самолетом Тушино. Большое зеленое пятно аэродрома. Моторы стали работать тише - это командир самолета Холобаев сбавил обороты, выдерживая минимальную скорость.

Прозвучала команда: «Приготовиться к прыжку!»

Услышав ее и жестом продублировав парашютистам, я через задний турельный люк выбрался на спину самолета и пополз вперед, навстречу струе ветра. Беспокоила мысль: «Справятся ли ребята?»

Встал на крыло, поджидая Надю. Смотрю, дело идет отлично, ребята ползут, как муравьи, не мешая друг другу и не мешкая. Я помог Наде опуститься на крыло и стал передвигаться вниз, к задней кромке, держась за поручень. Все время спиной чувствовал Надин запасной парашют. Застыл, чуть сгорбившись, у обреза крыла. Внизу увидел ленту Москвы-реки. Стал ждать, пока все эаймут места в шеренге. Потом поднял руку: «Готовы. Штурман ответил условленным жестом, по движению его губ можно было понять: Пора!

Ободряюще взглянув в Надины глаза, я опустил руку - это приказ покинуть самолет, - шагнул за крыло... - Хлопнул открывшийся купол, и я огляделся: в воздухе двадцать четыре парашюта, на двадцать пятем я сам. «Все в порядке». Нет, не все - два парашютиста значительно ниже меня, прыгавшего первым. «Как это случилось? Почему?»

После приземления все выяснилось. Ко мне вся в слезах подбежала Надя. Оказалось, Митя Островенко после команды «Покинуть самолет!» схватил Надю в охапку и прыгнул вместе с ней. Падая затяжным, нащупал кольцо ее парашюта, выдернул и оттолкнул девушку от себя. Сам пролетел еще с десяток метров, раскрыл парашют, первым приземлился и... поймал Надю на руки.

Это уже была не страховка, а скорее - обыкновенное озорное удальство. Надя рыдала взахлеб, горькая обида душила ее.

- Что я, кукла? - сквозь слезы повторяла она.

Я обнял девушку за плечи, ободрил:

- Не кукла ты, а молодчина, все сделала отлично и еще покажешь себя. А Митю мы покараем сурово. Ну, не плачь, ты же комсомолка, рабочий класс!

Идея обучать рабочих и работниц парашютному делу без отрыва от производства принадлежала Гроховскому.

Выступая на Х съезде ВЛКСМ, генеральный секретарь ЦК комсомола Александр Косарев подтвердил полезность этой работы, сказав: «Парашютисты - лучшая часть нашей героической молодежи. Развивать этот спорт всеми силами мы будем и в дальнейшем, ибо парашютизм имеет большое прикладное значение, он воспитывает крепких, выносливых, бесстрашных, с железными нервами и стальной волей людей».

Гроховский принял решение готовить парашютных инструкторов и испытателей-парашютистов из женщин.

- Кто хочет быть первыми? - спросил он своих инженерш и чертежниц.

Из восьми девушек, работавших в бюро, вызвались пять: Зоя Бушуева, Нина Камнева, Ольга Яковлева, Марианна Гураль и Шура Николаева.

Мы стали форсировать изучение методики прыжков. К делу привлекли врачей из Военно-медицинской академии. В Осконбюро был создан «мозговой центр», который работал не только над инструкциями, учебными пособиями, кинофильмами для строевых десантных частей, но делал то же самое и для широкого круга парашютистов-спортсменов.

Наша экспериментальная парашютная группа выросла в парашютную школу Гроховского. К концу 1933 года в ней уже обучалось пятьсот человек только из Краснопресненского района Москвы.

После удачных прыжков женщин Гроховский задумал готовить их к рекордным прыжкам - затяжным, высотным и групповым, даже в воду. Однажды, собрав у себя в кабинете мужчин-инструкторов, он рассказал нам с своей задумке. Посоветовались. Решили, что дело вполне реальное.

- Для высотных прыжков следовало бы привлечь, кроме наших девчат, студенток Института фидкультуры. Они крепкие и тренированные, значит, сократим общую программу подготовки. Займись, возглавь это дело, Георгий, - обратился Гроховский к Шмидту. - Начинай сразу же, как только закончишь испытания нового парашюта.

Но именно испытание, о котором напомнил Гроховский, осложнило задуманное дело и чуть не стало последним для Георгия Шмидта.

Последний прыжок в серии испытательных. Шмидт камнем проваливается в бездну... Холобаев, пилотировавший самолет, с потрясающей ясностью увидел сверху, как надвигается катастрофа. Контрующие нити, которые удерживали в ранце сложенный парашют, оказались подрезанными раньше времени. Кромка парашюта выскользнула из ранца в то время, когда его верхняя часть оставалась закрепленной за спиной парашютиста. Рывок вытяжного кольца почти не сократил бешеного полета. Полотнище выдернулось и запуталось в стропах. Испытуемый парашют отказался работать.

Шмидт обнаружил беду с запозданием. Он уже прошел треть расстояния, отделявшего его от земли.

Холобаев видел, как взметнулся купол запасного парашюта, как, не успев распуститься, он был втянут в воздушную воронку и обвился вокруг главного купола.

Шмидт вскинул вверх руки и с силой подтянул к себе запасной парашют, зажимая его между ног. Холобаев понял: Шмидт убирает один парашют, чтобы расправился второй. Скомканное полотнище в руках Шмидта вздувалось порывами, рвалось кверху. Он снова сжимал, комкал его, душил коленями, с упорством отвоевывая метр за метром непокорное полотно.

Три или четыре раза сызнова начиналась эта борьба. Наконец укрощенный купол зажат между ног. Шмидт хватается за стропы, задергивает их, и... парашют раскрывается наполовину. Еще несколько рывков - парашют раскрывается больше, но неожиданный удар прекращает борьбу.

Холобаев видит парашют, хлопьями повисший на кустах. Рядом, высоко задрав голову, прыгает улыбающийся Шмидт.

Заключение Шмидта дало возможность уточнить конструкцию нового парашюта. Но Гроховскому пришлось доказывать начальнику ВВС, что случай этот нетипичный, редкий, что он не имеет никакого отношения к задуманным рекордным прыжкам женщин.

- Но ведь женщина, попав в такое положение, не справится. Погибнет. Так или нет? - стоял на своем Алкснис. - Зачем нам лишние жертвы?

- Не будет жертв! - упирался Гроховский. - И давайте смотреть в будущее...

Спустя некоторое время к рекордным прыжкам стали готовиться Ольга Яковлева, Марина Барцева, Шура Николаева из ОКБ и Муза Малиновская, Надя Бабушкина, Сима Блохина из физкультурного института.

32. УТРАТЫ

Утро 5 сентября высветило темное небо, набухшее грудами кучево-дождевых облаков. Воздух перенасыщен влагой. Сырая земля. Отяжелевшие листья деревьев в парках, загородных рощах. Птицы, прячась в них, онемели.

На Центральный аэродром приехали пассажиры, собиравшиеся лететь специальным рейсом в Крым, в Коктебель, где их ждали планеристы, собравшиеся на очередной слет. Среди пассажиров были и Петр Ионович Баранов с женой Беллой.

- Погода отвратительная! - посетовала Белла, кутаясь в пуховый платок. - Знобит. Может, не полетим сегодня? Что-то нехорошо я себя чувствую, сердце давит.

- Люди в Крыму ждут. Без нас не начнут слет. Потерпи уж, - Баранов ласково коснулся плеча жены и обратился к подошедшему шеф-пилоту Дорфману. - Ну, как дела?

- Вылет не разрешают из-за крайне сложной метеообстановки. Улучшение погоды сомнительно.

- Золотой сентябрь, товарищ Дорфмап! - улыбнулся Баранов, отряхивая е рукава плаща капли влаги. - Золотой! Будем надеяться, что солнце пробьется к земле. Пойдемте в аэровокзал. Пойдем, Белла, чайком согреемся.

Ждали долго, но метеообстановка не улучшилась. Наконец синоптики пообещали за Курском ясную погоду.

- До Курска сможете пробиться? - спросил Баранов пилота.

Дорфман должен был сказать, что самолет не оборудован для слепого полета и он сам, хоть и опытный летчик, опыта вождения машин по приборам в облаках не имеет. Но, видимо, чтоб не уронить в глазах Баранова свое профессиональное достоинство, умолчал об этом и, пожав плечами, ответил:

- Если последует разрешение.

За этими словами скрывался определенный смысл. Руководители воздушного движения аэропорта дать такое разрешение не могли, потому что пассажирами были очень высокопоставленные лица: кроме заместителя наркома тяжелой промышленности Баранова и его жены, в Крым собирались лететь начальник ГУ ГВФ, его заместитель, член Президиума Госплана, директор авиазавода. Вопрос о рейсе должен был решиться на самом высоком уровне. Остальные машины, даже санитарные, были наглухо пришвартованы к стоянкам.

И разрешение на вылет Дорфмана последовало.

Самолет вырулил на старт, с трудом разбежавшись по мокрому полю, взлетел и почти сразу же после отрыва проткнул низко висящие над землей облака.

Всего несколько минут длился трагический рейс - летчик не справился с техникой пилотирования, и самолет близ станции Лопасня с большим углом пикирования вывалился из облаков, ударился о землю и взорвался, похоронив под обгоревшими останками экипаж и пассажиров.

Расследованием катастрофы занималась специальная правительственная комиссия под председательством Михаила Николаевича Тухачевского. Вот главный пункт ее заключения: «...5. Причиной катастрофы явились крайне трудные метеорологические условия, при которых вылет самолета, неподготовленного к слепому полету, был н ед б„п улетим»'.

Одного дня не дожил Петр Ионовяч Баранов до сорока одного года. В почетном карауле у Кремлевской стены, когда в нишу ставили урну с прахом, Баранова, вместе с военачальниками Тухачевским, Беловым, комбригом Бойцовым стоял и Павел Гроховский. Он не пытался удержать слез. И тут же поклялся сам себе как можно быстрее довести до неба разработанный в бюро «безопасный самолет».

Прошло чуть более месяца, и еще один удар судьбы потряс гроховчан, надолго поселив рядом с ними печаль.

В Москву приехала группа кинематографистов из Франции, чтобы снять документальный фильм «Авиатор». Фильм об асе-истребителе, воздушном акробате, равного которому нет в мире. Пилот этот, считали французы, - Александр Анисимов. Чтобы запечатлеть на кинопленку его пилотаж, они за год до прибытия в СССР заключили контракт на съемки. И вот киногруппа в Москве.

Наше командование ВВС на этот раз отреагировало так: «Анисимову в настоящее время запрещены демонстрационные полеты, но мы выполним обещание, предоставив в распоряжение киногруппы другого летчика. У нас блестящих акробатов .много». И предложило на выбор действительно' высококлассных,, талантливых пилотов.

Французы заупрямились.

- Пардон, и во Франции, и в Англии, и в Америке, и в Германии немало превосходных авиаторов, - возражал представитель кинофирмы Луи Шабер. - Мы могли бы их запечатлеть, но нам нужен мсье Анисимов. Нам нужно показать своим зрителям, как надо летать, как можно летать и как никто не умеет летать, кроме Анисимова. Он - птица! Остальные люди. - просто люди. Только Анисимов! Иначе платите по договору неустойку...

1) Глухоцский С. Когда; вырастали крылья. 1965. с. 149.

Взвесив все «за» и «против», командование ВВС разрешило Анисимову осуществить несколько демонстрационных полетов.

Для полетов Александр Фролович выбрал И-5 - легкий, маневренный истребитель, развивающий скорость около 300 километров в час, вооруженный двумя пулеметами. Он в свое время доводил до ума эту машину и любил ее.

Перед объективами кинокамер Анисимов работал на необычайно малой высоте, ювелирно и так рискованно, что французские операторы, доки по части съемок различных головокружительных трюков, забывали порой про съемки и застывали с открытыми ртами в немом восхищении.

Струёй от винта, когда И-5 уходил на горку от самой земли, сбило с ног сухощавого и высокого Луи Шабера. Шляпу его, сорванную с головы, так и не нашли. Но представитель кинофирмы не обиделся, вечером, после первого дня съемок, он подарил летчику швейцарские часы с личной монограммой, а у него выпросил летные краги, на которых Анисимов вилкой нацарапал свою фамилию.

Во втором полете, полете-дубле, Александр Фролович Анисимов погиб.

Сохранились две версии происшедшего. В первой, официальной, говорится, что съемки должны были закончиться иммельманом, проще говоря, полупетлей с выходом в верхней точке в горизонтальный полет. Анисимов пошел на фигуру от земли, в верхней точке нажал на педаль руля поворота. Педаль сломалась! Другим способом перевернуть самолет не удалось из-за малой высоты. Машина врезалась в землю...

По-другому видел происшествие летчик-испытатель Михаил Каминский. Когда съемки уже заканчивались, Анисимов неожиданно для всех, кто знал программу съемок, заходя на посадку, повел истребитель в «мертвую петлю» и завершил ее в нескольких метрах от земли. Издали казалось, что истребитель коснулся брюхом травы. Но этого было мало летчику, и он без перерыва выписал петлю второй раз и пошел на третью.

- Как бы три воздушных обруча поставил на землю возле посадочного знака, - говорит Каминский.

См.: Байдуков Г. Чкалов. М., 1981, с. 100.

И когда И-5 выходил из третьей петли на высоте стригущего траву полета, линию выхода пересек рулящий по земле самолет-разведчик. Никто не заметил, когда прилетел и сел на аэродром этот злосчастный самолет. Столкновение казалось неотвратимым. Анисимов, находясь под острым углом к земле, сумел оценить ситуацию и отвернул истребитель, толкнув педаль ножного управления. Аэродинамика машины ухудшилась, тонкий ювелирный расчет выхода оказался нарушенным, и высоты не хватило.

В стороне от рулившего самолета-разведчика истребитель Анисимова коснулся земли, перевернулся через винт, и земля будто выстрелила обломками изуродованной крылатой машины.

«Так погиб русский орел. Погиб, желая напомнить Алкснису, что он жив и может выполнить то, чего не сумеет сделать никто другой».

33. И. В. ТИТОВ

Я зашел к Павлу Игнатьевичу домой, чтоб вместе с и ним и Лидией Алексеевной отправиться на торжества » по случаю награждения орденами группы наших товарищей. За день до этого высшие награды - ордена Ленина - из рук Михаила Ивановича Калинина получили Гроховский и Александр Косарев. Торжественное собрание намечалось провести в здании ЦК ВЛКСМ.

Самой высокой из существовавших в то время наград Гроховский удостоился «за исключительные заслуги по техническому развитию Военно-Воздушных Сил РККА» - так говорилось в постановлении Президиума ЦИК СССР. Точнее же - за то, что наше бюро сумело отработать и сдало на вооружение армии все, что обеспечивало бойцов воздушного десанта оружием и снаряжением, вплоть до тяжелого вооружения и мотоавто-бронетехники.

В сознании авиационных специалистов всех степеней эти работы произвели поистине революционный переворот. Гроховский был человеком дьявольской, если так можно выразиться, интуиции - с этим надо родиться! Порой он сам себе не мог объяснить глубинного смысла того, что предлагал, а попадал всегда, как правило, в «яблочко». Про авиабус, например, говорили, что мы опережаем возможности техники, но что сама идея беспарашютного сбрасывания когда-нибудь, найдет свое воплощение. А мы: ее воплотили и при существующей технике, До недавних пор нас только ругали - за риск, за расход сил, средств, времени, а потом началл хвалить за выдумку, за смелость, за то, что сделанное нами работает на будущее.

1) Каминский М. В небе Чукотки. Магадан, 1967, с. 37-38.

Почему же так? Факторов было много, и главный из них - неспокойная, тревожная обстановка в мире.

Пришедшие к власти в Германии Гитлер и его приспешники, ликвидировав ограничения Версальского договора, усиленно вооружали страну, увеличивали регулярную армию, а для чего все это делалось, фюрер прямо сказал в своей книге «Майн кампф» («Моя борьба»): «...мы кладем предел вечному движений-германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на востоке... но когда мы говорим о новых землях в Европе, то мы можем в первую очередь иметь в виду лишь Россию и подвластные ей окраинные государства...»

И еще - полушутя-полусерьезно - нас прикрывала Минерва, богиня мудрости. Древние изображали ее в виде красивой женщины, возникшей из головы Юпитера: на голове ее шлем, в одной руке копье, в другой щит, у ног - священная птица, олицетворение бесшумного полета мысли. Минерва вооружена, и это символично: настоящая, большая идея, мысль должны уметь утвердить себя и защитить. Гроховский дружил с Минервой, он умел защищаться, утверждаясь.

На торжества по случаю награждения прибыли и товарищи из НИИ ВВС, что нам было очень приятно. К удивлению, я увидел среди них Скрипухина, вечно выступавшего против нашего КБ, брюзгу, погрузневшего и потерявшего лоск. Теперь он работал в институте не главным специалистом по парашютам, а просто консультантом. Он подошел ко мне в коридоре, взял за рукав, отвел в сторонку и заговорил неспешно:

- Внимательно слежу за вашей карьерой. Как и предрекал, вы с Гроховским блистаете! Энергии и разума у вас не отнять. Сделали немало полезного, и ходят слухи об укреплении вашего КБ. С удовольствием поздравляю первым. Повторяю, сделали вы очень много, хотя, двигаясь вперед, потоптали кое-кого. Имею в виду себя, - старого и сейчас никому не нужного технократа. Нет, - заторопился Скрипухин, - я не в обиде! Такова жизнь, молодой человек. Вы оказались правы насчет хлопчатобумажных парашютов примите мои искренние поздравления! Поверьте, хотелось бы идти рядом с вами, но... - Скрипухян поднял палец вверх, помолчал многозначительно. - Но... недругов расплодив лось столько, что я гашу в себе это желание, не хочу попадать под новые жернова. И вы увеличиваете ряды своих противников, залезая в чужой огород...

- Не понимаю вас?

- Лезете не в свое дело, милостивый государь, и я, как доброжелатель, считаю своим долгом предостеречь вас.

- Давайте точнее, товарищ Скрипухин, и короче, скоро торжественное собрание начнется.

- Зачем вам самолетостроение, уважаемый Иван Васильевич? Трудное дело - рога обломаете! Первый же неуспех - и вас с Гроховским перелицуют из ферзей в пешки... Зачем вам затея с женскими рекордами и с рекордами вообще? Рекорды - показуха, рекламная шумиха... Да, показуха, уважаемый Иван Васильевич, одна из многих видов авантюр! Поостерегитесь авантюр, кушайте свой хлеб и будете сыты.

- А как насчет авторитетов?

- Теперья не понял вас, Иван Васильевич!

- Французский конструктор Луи Бреге для вас авторитет?

- О, Бреге - значительная фигура!

- Так знаете ли, что сказала эта фигура, когда ее спросили, «полезны ли рекорды»?

- Просветите старика, просветите.

- Бреге ответил, что авиационные рекорды оказывают неоспоримое влияние на прогресс авиации. Работы, выполненные в первую очередь для рекордов, являются работами в высшей степени полезными, и их результаты полностью или частично применены уже в «текущей» авиации... Цитирую почти дословно. Следует ли из-за трудностей, с которыми сопряжены рекорды, оставить мысль о них, спросил Бреге и ответил: конечно, нет, и уже хотя бы потому, что рекорды, помимо огромного воспитательного значения, имеют свой особый престиж, являясь блестящим доказательством успехов, достигнутых данной нацией в области завоевания воздуха!

- Вы очень эрудированны, начитанны, много знаете - быть вам ученым, Иван Васильевич! Хорошо, пусть будут рекорды...

- Мы же занимаемся опытным 'самолетостроением, а в нем соревноваться не грешно. Кстати, Луи Бреге тоже не против соревнования, соревнование, говорит он, основа прогресса, начиная со школы, где ребенок учится читать... Кажется, звонок, нам пора?

- Минутку, минутку, - заторопился Скрипухин. - Забудьте, что я был к вам недобр... У меня просьба. Живет на свете молодой и очень грамотный инженер Вартанов. Вам собираются увеличивать штат. Он хочет работать у вас, только у вас, такое вот у него непреодолимое желание. В кадрах не возражают, прошу, не чините препятствий и вы, попросите об этом и Гроховского.

- Вот сами к нему и подойдите.

- Неудобно как-то после всего, что между нами было. Я рекомендую юношу для пользы общего дела.

- Ваш родственник?

- В какой-то мере. Очень дальний. Из приличной семьи, безусловно талантлив. Заранее благодарю вас, Иван Васильевич!

- Твердо не обещаю!

В президиуме я сидел рядом с Гроховским. Слушая официальный доклад не очень внимательно, я пытался ответить на вопрос: почему и зачем Скрипухин вдруг стал болеть за нашу репутацию? Приходили на ум самые простые ответы, но они меня не удовлетворяли, я знал: люди типа Скрипухина - сложные человеки.

Гроховский подвинул мне лист, на котором было написано: «Помнишь наш поход к Н. Островскому? Помнишь мысль, которую я высказал после?»

Конечно, я помнил тот день, когда мы посетили квартиру писателя. Гроховский прочитал «Как закалялась сталь» жадно, в один заход и был в буквальном смысле потрясен. По его мнению, не пером, а острым резцом правды писал автор эту книгу. Свои чувства, чувства участника гражданской войны, он высказал прикованному к постели Островскому, и это, кажется, обрадовало писателя больше, чем многочисленные поздравления с литературным успехом.

Довольно быстро нас вежливо выпроводили, намекнув, что с Островским хотят повидаться и другие. По дороге домой комсомольцы атаковали Гроховского многочисленными вопросами о его огненной юности, и он с удовольствием вспоминал боевые эпизоды, рассказывал о товарищах, похожих на Павку Корчагина, и заметил по какому-то поводу:

- Мальчишки двенадцати-пятнадцати лет впитывают науку жизни, братцы, как губка, им мало знакомо чувство страха. Так ведь? Учить их легче, чем взрослых, вот поэтому многие из них в борьбе вели себя как герои. Раз поверив, до смерти верили в идеал...

Именно об этом напоминал сейчас Гроховский.

Я пишу:

«Насчет мальчишек?»

Он тут же быстро отвечает:

«А почему бы не попробовать мальчишек в авиации и раньше, чем принято, сделать из них пилотов?»

Глава шестая

ГОД 1934-й

34. Л. А. ГРОХОВСКАЯ

В конце февраля, в день метельный, ненастный, Павел приехал очень расстроенный. Я это заметила сразу - по выражению его лица, по тому, как он снимал запорошенную снегом шинель, - резко, зло.

- Что произошло, Паша?

Молча переодевшись в домашний фланелевый костюм, он сел за стол в кабинете. Вынув из пачки папиросу, жестом попросил принести пепельницу. Я подала. Жуя мундштук, Павел смотрел на меня невидящим взором.

- Ты можешь сказать, что случилось? Вымученная улыбка скользнула по его лицу. Ответил коротко:

- Я устал.

Положив ладони на его русую голову и ласково перебирая волосы, я терпеливо ждала.

- Я устал, понимаешь?

- Конечно, устал. Эти нескончаемые командировки, завод в Ленинграде, поездки к десантникам в разные города, слеты...

- Не от дела я устал! От сопротивления, которое постоянно чувствую, а кто мешает мне работать, не вижу. Когда мы демонстрировали опрокидывающиеся люльки, все поздравляли нас, аплодировали, а за спиной разнесли слух, что это гробы! Авиабусы приняли к боевой работе, потом вычеркнули их, похерили даже самое понятие «бреющий десант»! Парашюты Г-2 и Г-3 снимают с эксплуатации, хотя равной замены еще нет. И все это делается не на высшем, на среднем уровне. Решают не те, кто подписывает приказы, а те, кто готовит их. Теперь вот и с девчатами недоразумение.

- Что произошло? Ну же...

- А, говорить не хочется. Давай бумагу, Лида, будем сочинять объяснительную. И вынь серенький бланк анкеты из планшета, будем вспоминать с тобой родословные.

- Донос?

- Угадала. Завелась какая-то гнида в коллективе и строчит уже третью анонимку. И на сей раз у этого подлеца в руках козырь.

- Ты где-нибудь просчитался, Павлик? Авария?

- Да нет, нужно объяснить ЧП, случившееся при групповом прыжке тринадцатого февраля. Меня обвиняют в торопливости и некачественной подготовке женщин-инструкторов.

- Случай с Яковлевой и Гураль?

- Да, Лидочка, да! Тащи бумагу!

Происшествие было не из приятных. На высоте две тысячи метров тяжелый самолет вышел на курс выброски большой группы десантников. Вместе с мужчинами на крыло вылезли две парашютистки - Ольга Яковлева и Марианна Гураль. Они, держась за поручень, стояли первыми в шеренге, около задней кромки крыла

Командир группы, им был Константин Холобаев, подал команду приготовиться к прыжку. Несколько человек неправильно истолковали ее, посчитав за исполнительную, и начали подталкивать впереди стоящих. Шеренга парашютистов на крыле спрессовалась. Яковлева и Гураль, видя, что аэродром еще далеко, сопротивлялись, но удержаться за поручень не смогли, и их столкнули. Испуганные необычностью своего положения, они выдернули кольца, как только потеряли под ногами опору. И купола их парашютов, мгновенно раскрывшись прд напором воздуха, понесли их на хвостовое оперение. Там девушки и зависли. Мало того, купол Марианны Гураль запутался в тросах управления самолетом, и он начал терять высоту.

По команде «Всем очистить крылья!» мужчины прыгнули. Девушки волочились за хвостом самолета.

На высоте полутора тысяч метров стропа вытяжного парашютика, на котором висела Яковлева, лопнула, и парашютистка пошла вниз на основном куполе. Но купол закрутило так, что практически он не тормозил скорость снижения. Расправить купол Ольга не смогла. Тогда она открыла запасной парашют. Его купол вышел из ранца вяло и запутался в стропах основного. Как ни старалась Яковлева вытащить его из строп и отбросить в сторону - не получилось. Так она и падала к земле на свившихся в мягкие комья кусках материи. Они тормозили скорость падения, но все равно она оставалась губительной. Девушке сказочно повезло - Ольга упала в глубокий снежный овраг и осталась невредимой.

Марианну Гураль самолет долго таскал за собой, совершая различные эволюции для срыва парашютистки. Старания летчиков привели к успеху - купол парашюта разорвался в клочья, и Гураль пошла к земле в свободном падении. Она воспользовалась запасным парашютом и благополучно приземлилась.

Несколько дней спустя драматический случай произошел с десантником из бригады Бойцова в Ленинграде, где тренировали парашютистов тоже инструкторы из бюро Павла. Десантник приготовился к прыжку. Просунул кисть правой руки через круглую резинку, прикрепленную к вытяжному кольцу (потерять кольцо в воздухе считалось позором), взялся за кольцо и, как советовали инструкторы, слегка «надломил» его, то есть вынул нижнюю часть кольца из кармана на лямке. Но последнее движение оказалось нерасчетливым - парашют раскрылся на крыле и понес десантника в подкосы стабилизатора. Десантник уцепился за расчалки хвостового оперения. Острыми кромками стальных лент-растяжек порезало стропы парашюта, и купол улетел, а десантник остался на хвосте самолета. Он сумел крепко уцепиться руками и ногами за подкосы и в течение восемнадцати минут в этом крайне неудобном положении продержался под ледяной струёй от моторов. Летчик очень плавно посадил воздушный корабль на колеса. Десантника сняли с подкосов стабилизатора, замерзшим, но живым.

Все это мне в свое время рассказал Павел. О случае с десантником писали газеты под рубрикой «Подвиг». И вот теперь кто-то, не подписавшийся под доносом, винил во всем Павла.

Он, прикуривая одну папиросу за другой, сидел над объяснительной долго и признал в ней, что далеко еще не все продумано и сделано для безопасного десантирования люден с самолетов: у парашютистов не было ножей для отсечения строп в случае зависания на стабилизаторе; не полностью отработаны действия экипажа по спасению зависшего парашютиста; на самолете нет средств вроде «кошки» или лебедки для спасения попавшего в беду парашютиста. Неудобны для десантирования используемые с этой целью самолеты - нужно строить специальные десантные корабли.

«Будем думать, разрабатывать методику, изобретать приспособления», - заключил Павел, ставя подпись под текстом записки.

- Медленно думаете, - сказала я, - все о-пос-ля! Павел вскипел:

- А кто зависал на хвостах раньше?! Где?! У кого есть эти приспособления?! Все впервые, и у нас не семь пядей во лбу!.. Чем бросать обидные реплики, лучше подумай над ответами к вопросам вон той длиннющей анкеты! Кем у тебя дед, бабка и прабабка были - знаешь? Нет? Должна знать!

Быстро остыв, он обнял меня за плечи, извинился за резкий тон, поцеловал, и, сев рядом, мы склонились над сереньким листом бумаги - новой формой «послужной анкеты», где каждый служащий обязан был ответить на десятки вопросов, в том числе подробно высветить свою родословную, углубясь при этом на три поколения в прошлое, точно указать, когда и к каким партиям примыкал или какой партии сочувствовал, не эмигрировал ли кто из родственников за границу.

- Анкета полна подозрительности, - ворчал Павел, заполняя графы, - но нам-то легко отвечать, дворян в роду не просматривается, и, кроме большевиков, я ни с кем дружбы не водил.

- А твой дед-дьячок по материнской линии? - напомнила я. - Будешь указывать?

- Так и пишу - дьякон! Не велика фигура в рядах носителей опиума для народа. Жаль, тут нет Места дополнить, что он был нищим деревенским дьячком из сосланных самодержавием свободолюбивых поляков.

- Напомни, что в гражданскую войну ты был награжден бантом «За храбрость» и именным оружием.

- Здесь такой графы нет... А вот как ответить, какую я исповедовал религию?

- Пищи - босяцкую!

Шли дни, когда в Красной Армии заканчивалась партийная чистка.

Перед ужином Павел поиграл с Авиетой, приласкал Нерона - пес обижался, если хозяин проявлял к нему мало внимания, - но происшествия с парашютистами, видимо, не выходили у него из головы, и уже за столом, поднося вилку ко рту, он сказал:

- Тех, кто считает цифру тринадцать несчастливой, обвиняют в суеверии, а ты вспомни, Лида, - не только нашим девчатам не повезло тринадцатого, но и «Челюскин» затонул именно в этот день - тринадцатого февраля! Ну-ка, включи радио, должны передавать очередное сообщение правительственной комиссии о ходе работ по спасению.

Заговорило радио:

«...18 февраля первый самолет под управлением пилота товарища Ляпидевского пытался прорваться в лагерь челюскинцев сквозь полярную непогоду, но из-за непроницаемой пурги был вынужден вернуться обратно... В дрейфующем лагере кипит работа. Расчищен ледяной аэродром, пригодный для посадки даже тяжелого самолета; жизнь входит в нормальную советскую колею. Возобновились научные работы, культурно-просветительная деятельность, читаются доклады на текущие темы. Нормально, как на корабле, функционирует треугольник экспедиции...»

Прослушав сообщение до конца, Павел тяжело вздохнул:

- До лекций ли им сейчас там... - Сказал задумчиво: - Но летчики прорвутся, это точно! .

- В газетах пишут, крупнейшие исследователи Арктики Свердруп и Ларсен сомневаются, что челюскинцев можно спасти самолетами. Надеются на ледокол «Красин».

- Да, Лида, в их рассуждениях есть резон. Ларсен отлично знает условия летной работы в Арктике с ее туманами и снежными буранами, о колоссальном риске посадок самолетов на ледяные аэродромы, но и он, и Свердруп очень плохо знакомы с вашими людьми: Чего бы ни стойло, летчики пробьются и льдине; Дело только во времени...

35. МП. КАМИНСКИЙ

5 марта Военно-Воздушные Силы отмечали трехлетнюю годовщину шефства дважды Краснознаменного, Ленинского комсомола над Красным Воздушный Флотом. Отмечая заслуги комсомольцев в деле укрепления мощи авиации, в подготовке закаленных бойцов Красной Армии, начальник ВВС Алкснис приказом № 23 по ВВС РККА установил четыре премии за лучшую организацию массовой шефской работы комсомольских организаций над частями ВВС на 1934 год.

Первую премию - аэросани - получил Краснопресненский райком ВЛКСМ, шефствующий над ОсконбюроВВС РККА.

Павел Игнатьевич Гроховский, Малынич и я присутствовали при вручении краснопресненцам документов на аэросани и Почетной грамоты ВВС. После этой процедуры Алкснис сказал Гроховскому:

- Готовьтесь к переходу в другое ведомство, Павел Игнатьевич.

- Я лично? Почему? - удивился мой начальник.

- Все ваше конструкторское бюро передадим в Главное управление Наркомтяжпрома. Не удивляйтесь, товарищи. Организация ваша стала могучей. Имеете собственный завод. Мы с вами хорошо поработали, спасибо! Теперь поработаете с товарищем Серго Орджоникидзе. Ваш коллектив еще укрупнят. Увеличатся как средства, так и возможности заниматься крупными делами... Я представил вас в лучшем виде, не подведите меня, когда будете демонстрировать свои достижения Орджоникидзе. Он намерен все посмотреть лично.

- Постараемся, Яков Иванович...

- Но летный отряд?.. - невольно и взволнованно я перебил Гроховского.

- Остается прикомандированным к бюро. Сможете использовать и других летчиков-испытателей. Нарком-тяжпром очень мощная организация.

...Настал день, когда наш коллектив должен был показать комиссии, возглавляемой Серго Орджоникидзе, чем мы занимались почти четыре года.

Орджоникидзе, Тухачевский, Алкснис с большой группой командиров и инженеров в полдень прибыли на аэродром.

В строгую прямую линию выстроились на летном поле самолеты различных типов, приспособленные к десантной работе, в том числе и новая двухмоторная машина Гроховского Г-37 - «Универсальное летающее крыло», которую испытал в Ленинграде и пригнал в Москву Валерий Чкалов. Под фюзеляжами или крыльями почти каждого из самолетов что-нибудь подвешено: корзины, картонажные мешки, клетки, люльки, авиабусы, военная боевая техника. Из одной парашютной клети доносились кудахтанье и собачий лай. Из другой - поросячий визг. Это вызвало улыбки на лицах инспектирующих - хороший признак.

Неторопливо осмотрев технику и выслушав ответы на некоторые интересовавшие его вопросы, Орджоникидзе дал разрешение на демонстрацию объектов.

Первым поднялся в воздух истребитель. Он показал возможность бомбометания и стрельбы с пикирования по точечным целям.

- Такой метод уничтожения огневых точек противника при защите десанта даст отличные результаты, - пояснил Гроховский.

Не успел истребитель приземлиться, как взлетел тяжелый самолет с сорока парашютистами. Небо расцветилось красочными зонтами. Потом с малыми промежутками времени на землю начали падать клети, грузовые короба, картонажные мешки. В десантной таре сидели всклокоченные куры, притихшие собаки. Лица членов комиссии стали особенно добрыми, когда вскрыли картонажные мешки: положенные в них сырые яйца, электрические лампочки - целы и невредимы!

- Спасибо за службу! - улыбаясь в усы, сказал Орджоникидзе.

- Служим трудовому народу! - ответил Гроховский. Показывая на только что приземлившуюся клеть с надписью «Буфет» и на двух парашютистов рядом с ней, он предложил:

- Горячий обед подан, товарищ народный комиссар, может быть, снимете пробу?

Тут же налили в миску борща, и Орджоникидзе отведал его.

- Вкусно! Кто хочет подзаправиться, рекомендую. Сопровождавшие наркома члены комиссии с готовностью и удовольствием воспользовались предложением.

Парашютистка Шура Николаева вечером этого дня записала в свой дневник: «Сегодня я была наряжена поварихой, а мой инструктор Шмидт поваром. Мы сбросили с самолета грузовую клеть-буфет с лимонадом, горячими щами, бутербродами и пожарскими котлетами. Я приземлилась на отдельном парашюте одновременно с буфетом и угостила желающих воздушным обедом из трех блюд».

Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев приехал на аэродром, когда тройка парашютистов, в их числе и я, демонстрировала затяжные прыжки. Прыгали с тысячи метров. Двое раскрыли купола на высоте 400 метров, а я решил показать «класс» и раскрыл свой парашют в семидесяти метрах от земли. Потом мне передали, что Косарев даже зажмурился, считая мою гибель неизбежной. Повернувшись к Гроховскому, сказал:

- Передайте Каминскому, что это ухарство. Мне было страшно и неприятно смотреть, как он падал. Пусть побережет себя, его жизнь нужна не ему одному.

- Согласен, - ответил Гроховский. - Рисковать надо для дела, а не для самолюбия. Я ему пропишу по первое число... А теперь, товарищи командиры, не хочет ли кто пострелять?

Человек двадцать военных сели в машины и отправились на окраину аэродрома в огороженное от посторонних глаз место, где дежурил Остап Никандрович Нежил со своими ребятами.

Командиры подошли к трем чучелам, установленным у свежей земляной насыпи. Чучела были завернуты в защитные армейские накидки. Принесли винтовку и револьвер.

- Попробуйте прострелить их, наверное, это нетрудно: чучела набиты соломой, - предложил Гроховский.

Вели огонь по прикрепленным на уровне «груди» мишеням. Пули ложились точно, но почему-то выходили сбоку и рвали накидки. После окончания стрельбы Гроховский подошел к чучелам и распахнул накидки. Под ними оказались легкие бронежилеты.

- Обратите внимание, прямой удар пули вминает металл, скользящее попадание только царапает его. Потом Гроховскому подали трубу с курком, он положил ее на плечо и выстрелил из нее по броневой плите. В броне - дырка.

- Это, оружие работает: на реактивном принципе, - скупо объяснил Гроховский.

Выстрелы гремели около часа.

Потом Орджоникидзе, сопровождаемый Иваном Васильевичем Титовым, осматривал самолет Т-37:

- Говорят, это конструкция вашего бюро?

- Наша, товарищ нарком, - коротко ответил Титов. - Ведущий конструктор товарищ Рентель.

В. Рентель, большеголовый, худенький, стоял около шасси. Титов протянул в его сторону руку. Рентель слегка поклонился.

- Раньше вы занимались авиаконструированием? - спросил его Орджоникидзе.

- Да, в Ленинградском институте путей сообщения. Там я руководил авиационным кружком. По схеме, «обитаемое крыло» мы построили четырехместный легкий аэроплан ДК-1 '. Потом вот эту машину - Г-37.

') ЛК-1 В. Рентеля был испытан летом 1932 года В. Чкаловым. Впоследствии было изготовлено 20 экземпляров самолета, Которые эксплуатировались в Арктике. Один из этих самолетов участвовал в съемках кинофильма «Семеро смелых.

- Покажите, товарищ Рентель, машину и расскажите о ней.

Орджоникидзе осмотрел весь самолет, залез в кабину, посидел там. Рентель, находясь все время рядом, рассказывал ему:

- Самолет предназначен для перевозки воздушного десанта. Пассажирская кабина может сбрасываться на парашюте вместе с людьми. Если снять ее, то машину можно использовать для перевозки различных грузов, подвешивая их. По отзыву испытателя Чкалова, управляется самолет легко. Скорость до трехсот километров в час, что для такого типа машин является почти рекордной...

- Хорошо, товарищ Рентель. В кабине просторно, удобно. Такой необычной двухбалочной конструкции фюзеляжа я еще не видел. А почему на балках у вас написано «Имени Ленинского комсомола»? Кто называл самолет?

Тут рядом с Рентелем появился Гроховский:

- Посвящение утвердило комсомольское собрание нашего бюро.

- Благодарю вас, товарищ Гроховский, и вас, товарищ Рентель, за хорошую работу. Настроение у наркома, командиров и других членов комиссии держалось приподнятое, и это было настоящим праздником для всех нас. Мы показали почти все, чем занималось Осконбюро прежде. Демонстрация эта произвела впечатление даже на нас самих. Раньше каждый в отдельности имел только частичное представление о том, что делалось в большом коллективе, в разных городах, в десантных бригадах и отрядах, теперь же увидели все сразу и в парадном исполнении. Почувствовали, как близка к материальному воплощению идея десантной армии. Практически, все техническое вооружение для этого было подготовлено. С неба летели и мягко приземлялись, с одновременным отстрелом грузовых парашютов, автомобили, танкетки, пушки, мотоциклы.

Показ объектов продолжался до позднего вечера. Закончить демонстрацию Гроховский решил эффектным зрелищем. Как о деле не очень важном он доложил Тухачевскому о методе проводной связи при помощи самолета. Тухачевский сказал об этом Орджоникидзе, уже собиравшемуся покинуть аэродром. Предложение посмотреть еще один «фокус Гроховского» вызвал у наркома острый интерес:

- А ну, дорогой, покажи! На сколько же километров?

- Пока только на шестьдесят. На Р-5 больший барабан не помещается.

- На шестьдесят?! Ну-ка дай карту!

Получив карту, нарком расстелил ее на походном столике и, вычертив циркулем окружность, поставил на ней точку.

- Вот сюда, дорогой, к этой деревне. А ты, Яков Иванович, - обратился Орджоникидзе к Алкснису, - проследи, чтоб не схитрили!

Через несколько минут летчик Баталов взлетел с предписанием найти указанную деревню и выбросить над ней парашютиста-телефониста. От самолетного барабана конец телефонного провода подвели к аппарату на столике наркома.

Контролировать наведение связи Алкснис послал другой самолет с представителем ВВС на борту.

Через полчаса на столике наркома неуверенно тренькнул телефон. Орджоникидзе схватил трубку и засмеялся от удовольствия. Он услышал совершенно четко:

- Докладывает телефонист Терещенко. Нахожусь в населенном пункте Матвейково Истринского района. С вами будет говорить председатель сельсовета Коновалов. Передаю трубку. И сразу:

- Председатель сельсовета Коновалов на проводе. С кем говорю?

- А это неважно, дорогой, с кем вы говорите, главное, что вас отлично слышно. Здоровья вам, дорогой! - и Орджоникидзе положил трубку на рычаги. - Ну, теперь вижу, товарищи, что слово у вас не расходится с делом. Молодцы! Будем работать вместе!

Через неделю Особое конструкторское бюро ВВС РККА стало называться Экспериментальным институтом Наркомтяжпрома по вооружениям РККА. Начальником и главным конструктором института остался Павел Игнатьевич Гроховский. Ему увеличили штат, фонды, предложили разработать новый, более обширный план работ по своему усмотрению. Авиастроительный завод в Ленинграде полностью перешел в его подчинение. Очень широкие полномочия получил Гроховский и в плане контактов с другими производствами и научными учреждениями.

36. Б. Д. УРЛАПОВ

При Совете Народных Комиссаров действовала постоянная Комиссия обороны, предварительно изучавшая основные, принципиальные вопросы строительства Вооруженных Сил, внося их на рассмотрение и утверждение в законодательном порядке в Совет Труда и Обороны. Опыт показал, что Комиссия обороны и Реввоенсовет СССР дублировали друг друга, отчего решение многих вопросов задерживалось. Поэтому в 1934 году Реввоенсовет был упразднен, а Народный комиссариат по военным и морским делам переименован в Наркомат обороны.

Пользу реорганизации сразу почувствовали и мы: планы Экспериментального института были пересмотрены - на разработки объектов устанавливались жесткие сроки, от изобретателей и конструкторов требовали новых оригинальных идей, призывая «не топтаться на месте».

КОНСТРУКТОР - ДУМАЙ, ДУМАЙ, ДУМАЙ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ ДАТЬ КРАСНОЙ АРМИИ! - такие плакаты висели почти в каждой комнате института на самых видных местах.

Как-то Гроховский пригласил меня к себе.

- Борис, вчера разговаривал с Рентелем о новом самолете Г-38. Когда подошли к скорости, он уперся на том, что больше трехсот километров в час выжать из конструкции мы не сумеем. Ты знаешь о чем речь. Как считаешь, четырехсот добьемся?

Я пожал плечами:

- Сейчас на такую скорость способны только истребители. Рентель потому и не верит...

- Консервативное мышление! - перебил Гроховский. - Оглядываться не будем. Наш самолет должен летать быстрее, иначе за дело и браться не стоит!.. С Рентелем расстаемся. Есть у тебя на примете молодой парень с царем в голове на должность ведущего конструктора новой машины?

- Так сразу?

- Нет, значит. Месяц тебе на поиски, не больше... Я порадовал начальника раньше. Предложил на должность ведущего Павла Альбертовича Ивенсена.

- ...только работает он в СНИИ ГВФ у Роберта Бартини над технической документацией «Сталь-7», - сказал я.

- Чем он понравился тебе?

- Был главным помощником Вартини в проектировании самолета «ДАР», очень интересной, необычной машины. Конструктор с оригинальным мышлением. Изобретатель. Строил планеры, непохожие на другие. Приглашение на самостоятельную работу может принять, но опасается, говорит, больно уж громкая слава у нашего института.

- «Цирк»?!

- Вот именно...

- Приглашай! Направь в субботу за ним машину. В тринадцать ноль-ноль поговорим.

Утром в субботу я привез Павла Ивенсена в институт. В пустом кабинете Гроховского разложил перед ним проект «Легкого крейсера-2», разработанный под руководством моего шефа Рентелем. Несколько часов Ивенсен изучал чертежи, расчеты.

В час дня приехал Гроховский. Я их познакомил. Ивенсен сказал, что хотел бы более подробно обсчитать проект, порисовать. Рентель, пожалуй, прав, представленные расчеты не сулят скорости более трехсот.

- Считайте. Увидимся в понедельник, - согласился Гроховский.

Ивенсен просидел над чертежами день, остаток субботы и все воскресенье. В понедельник он высказал нам с Гроховским свое мнение:

- Самолет Г-38, названный вами «Легким крейсером», задуман как многоцелевой моноплан с экипажем в пять человек, размахом крыльев двадцать восемь метров, вооруженный пулеметами. Схема машины мне нравится. Но чтобы выйти на скорость более трехсот километров в час, параметры и еще кое-что придется изменить. Я предлагаю, сохранив задуманную схему, значительно улучшить летные данные и боевые характеристики самолета за счет уменьшения размаха и площади его крыльев, более мощных двигателей, сокращения экипажа до трех человек и усиления вооружения.

- Какой размах крыльев? - спросил я.

- Четырнадцать-шестнадцать метров.

- Ой ли! - воскликнул Гроховский. - Уменьшить вдвое?

- Да, тогда непременно добьемся хорошей скорости, но и посадочная тоже увеличится изрядно. Это вас не пугает?

Гроховский согласился:

- Насчет посадочной скорости не беспокойтесь, научим летчиков. Чкалов и подобные ему могут освоить такую машину сразу. Каким видите вооружение?

- Восемь точек: пулеметы и две пушки. Можно «эрэсы».

Обсуждали идеи Ивенсена мы долго, под конец Гроховский, как о деле решенном, сказал:

- Значит, вы, Павел Альбертович, работаете у нас. Приступайте к делу завтра же в должности технического руководителя самолетного отдела, в нем сейчас больше ста человек, так что в помощниках нужды не будет. В средствах тоже. Начальник отдела Коровин - прекрасный, умный мужик: сработаетесь. Вашим заместителем будет Рыбников, тоже специалист что надо.

- Павел Игнатьевич, я не могу с завтрашнего дня начать работать у вас по правилам перехода с одной работы на другую. Руководство самолетного НИИ ГВФ воспротивится.

Ивенсен не набивал себе цену - дисциплинарный устав ГВФ в то время действительно запрещал добровольный переход с одной работы на другую без санкции руководства. Если же служащий все-таки увольнялся с работы, то в другое учреждение он мог поступить не ранее чем через шесть месяцев, в течение которых проходил специальную проверку.

- Кроме того, Павел Игнатьевич, - продолжал Ивенсен, - ваш институт особый, и, чтобы поступить на службу к вам, мне нужно две рекомендации от членов ВКП(б).

- Моя рекомендация стоит нескольких, - заверил Гроховский. - Не бойтесь, Ивенсен. Приступайте к делу немедля. У Бартини вы получали пятьсот рублей, у нас будете - восемьсот. Знаю, вам необходимо приличное жилье - уладим, пока поселитесь в гостинице. Самостоятельность вашу ни зажимать, ни стеснять никто не будет, однако учтите: работать придется много. Со временем мы не считаемся и этого же потребуем от вас. Никакой пробуксовки! Согласны?

Павлу Ивенсену, двадцатишестилетнему конструктору, построившему самостоятельно пять планеров и авиетку, очень хотелось поработать над боевым самолетом в организации, где царила полная творческая свобода. И он с удовольствием принял предложение.

Модель «Легкого крейсера» для продувки в аэродинамической трубе ЦАГИ сделали очень быстро. Получилась она красивой, чернополированной.

- Как рояль! - увидев ее, воскликнул Гроховский. - Скорее делайте натурный макет, мы должны его показать Алкснису и Тухачевскому.

Через два с половиной месяца макет был готов. Делали так: в Москве готовили рабочие чертежи, плазмы на фанере и отвозили в Ленинград на завод. Потом натурный макет частями перевезли из города на Неве в столицу, собрали, установили в ангаре Центрального аэродрома на Ходынке.

Полным ходом велись работы по изготовлению крыла Г-38 и других элементов конструкции для статических испытаний. Группой конструирования крыла руководила Лидия Кулешова. Отдел прочности возглавлял Алексей Епишев, он перешел в наш институт уже опытным прочнистом, поработавшим с авиаконструкторами Поликарповым, Сухим, Ильюшиным.

Ивенсену и его помощникам, а также мне, приходилось по нескольку раз в месяц выезжать в Ленинград и зачастую в тот же день вечером возвращаться обратно в Москву.

Как-то Ивенсен увидел в институте группу ребят лет двенадцати-пятнадцати. Крепенькие, как на подбор коренастые, они все были одеты в военную форму. Фуражки, брюки галифе, хромовые сапожки. На рукавах гимнастерок синего цвета - крылышки, вышитые золотой канителью, под ними красные буквы: ЭОЮЛл

- Кто это у нас в гостях? - встретив меня, спросил Ивенсен.

- ЭОЮЛ - экспериментальный отряд юных летчиков. Взяли пацанов из трудовой колонии, наиболее развитых и смышленых. Они будут летать и прыгать с парашютом. Павел Игнатьевич поручил мне подготовить для них один самолет: в передней кабине приподнять сиденье пилота и удлинить ножные педали. А сейчас ребята занимаются теорией и общей физической подготовкой. Кстати, Павел Альбертович, автомашины, закрепленной за отделом, у вас временно не будет. В ремонте она, бедная! Будущие летчики проникли в гараж через крышу, завели машину и катались на ней в четырех стенах, пока не врезались в одну. Помяли радиатор. Кое-что отвинтили по любознательности.

- Раскурочили! - взмахнул руками экспансивный Ивенсен, выслушав мое сообщение.

- Гроховский классифицировал этот случай как первое знакомство юных авиаторов с техникой. Тех ребят, которые развинчивали автомобиль, попросил изучить снятые детали, самостоятельно докопаться, для чего они предназначены, и аккуратненько поставить на место. Сейчас трое любознательных собирают машину, а один учится паять - тот, который помял радиатор. За работу будут выставлены оценки в журнал. Кто получит «очень хорошо» - первым прыгнет с парашютной вышки. Вот такое «наказание» проказникам придумал Павел Игнатьевич.

- Зачем ему понадобились эти казаки-разбойники?

- Говорит, не ему, а стране нужны летчики-асы и чтобы достигли они высшего мастерства в расцвете сил! Понятно, товарищ Ивенсен? Педагогика. Учись!.. А пока прощай, тороплюсь оформить командировку в Питер.

Не успели мы пожать друг другу руки, как подошел Гроховский. Обратился к Ивенсену:

- Как дела на заводе?

- Работы по Г-38 немного задерживаются из-за легкого самолета конструктора Яковлева, специалисты заняты монтажом управления.

- Борис, - обратился ко мне Гроховский, - завтра ты будешь на заводе, скажи там: работы по самолету Яковлева временно прекратить! Все силы на Г-38.

Когда я прибыл на Ленинградский самолетостроительный завод, мне вручили телефонограмму: «Вернуться в Москву немедленно. Гроховский».

Кинулся к железнодорожной кассе - билеты на поезд все проданы. Попробовал купить с рук - тоже неудача.

Тогда я залез в вагон без билета. Вскоре меня оштрафовали и высадили на ближайшей станции.

Поезд тронулся, и я снова вскочил в вагон. Меня опять оштрафовали как «зайца». Контролеры попались бдительные и неуступчивые. На просьбу продать билет хотя бы без места отвечали ухмылками. Никакие «срочно», «немедленно», «пожалуйста», «будьте добры», «мне голову оторвут» на них не действовали. Я упирался, но меня вновь выдворили на перрон и внимательно следили за моей персоной в четыре глаза.

Тогда я ухитрился пристроиться на буферах, совсем продрог на ледяном ветру, но меня и оттуда на ходу втащили в вагон, составили акт и в третий раз посягнули на мои карманы, пригрозив передать «куда следует».

В Москву я приехал вовремя, но в институт явился под надзором милиционера, так как последний штраф оплатить было уже нечем - в наличности оставалось всего двенадцать копеек.

Об этом происшествии узнал Гроховский и издал внеочередной приказ, объявив в нем своему помощнику, то есть мне, «благодарность за точное исполнение приказания начальника». Деньги же, затраченные мною на штрафы, дал указание возместить из кассы института.

А мне посоветовал:

- В следующий раз, Борис, выбирай более экономный способ передвижения.

- Кроме проезда с билетом, никакого не знаю.

- Есть, однако, и другой. Я им пользовался в гражданскую.

- Какой же? Пешочком?

- Нет, очень удобный... На крыше вагона.

37. П. А. ИВЕНСЕН'

') И в е н с е н П а в е л А льбертович - авиаконструктор, технический руководитель самолетного отдела Экспериментального института по вооружениям РККА.

Все, что хотел получить от Г-38 Гроховский, я считал вполне выполнимым, уверен был, что дело мы доведем до конца.

Павел Игнатьевич внимательно следил за нашей работой. Вспоминается один разговор с ним, в котором участвовал и Валерий Павлович Чкалов. Он поддержал мою концепцию о проектировании нового самолета по «главному летному режиму», несмотря на то, что посадочная скорость при этом резко увеличится.

- Самое трудное, конечно, будет не у себя дома, на базовом аэродроме, а в бою, - сказал Чкалов. - В бою у меня должно быть такое превосходство в скорости и маневре, чтобы я обязательно победил. Иначе мне и приземляться не нужно будет, меня запросто срежут. А уж если победа будет за мной, на радостях я сяду на любой скорости.

- А сколько тебе хотелось бы выжать в горизонте? - спросил летчика Гроховский.

- Поближе к пятистам или пятьсот километров в час! Мы же не знаем, с какими самолетами встретимся, чего достигнут там, за кордоном.

Гроховский обратился ко мне:

- Добивайтесь пятисот, но торопитесь, такой самолет нужен не завтра, и даже не сегодня, а еще вчера. Заранее одобряю все самые смелые решения.

Не все, однако, думали так, как Гроховский. Аэродинамик Тельных, например, не верил, что мы сможем добиться подобной скорости. В отличие от Тельных руководитель «группы прочности» Алексей Федорович Епишев был человеком дела, его расчетам я полностью доверял. Человек принципиальный, на компромиссы с совестью неспособный, он и перестраховкой не занимался.

Ответственность, которая легла на нас, и важность работы потребовали привлечения к ней консультантов высшей квалификации. Позаботился об этом Павел Игнатьевич. По вопросам прочности нашим консультантом стал Виктор Николаевич Беляев, а по вопросам аэродинамики - Аполлинарий Константинович Мартынов. Это позволило существенно повысить научнообоснованный уровень технических решений.

Продувка модели в ЦАГИ дала нам еще одну порцию оптимизма. Оказалось: при двигателях «мистраль-мажор» или им подобных по силе скорость полета Г-38 достигнет 550 километров в час. Эти данные положили конец нашим спорам с Тельных - наука подтвердила, усилила нашу позицию, работа пошла быстрее.

Павел Игнатьевич доложил Михаилу Николаевичу Тухачевскому о возможных скоростях •• будущего самолета. Тухачевский потребовал ускорения работ, подчеркнув государственную важность создания такого самолета, и пообещал в случае успеха летных испытаний представить создателей «Легкого крейсера» к правительственным наградам.

Свойственные колективу института энтузиазм, самоотдача в работе, вера в главного конструктора Гроховского обеспечили неизвестные в практике «солидных» КБ темпы строительства самолета.

В чем была основа успехов Гроховского? Думаю, в его смелости, в логике хода мыслей, не связанного традициями и догмами. Но не только. Немаловажное значение имела ясность главной цели, организация дела, ставка на талантливую молодежь.

Гроховскому, не владевшему языком формул, порой трудно было находить общий язык со специалистами. Но в каждом деле он своим пытливым умом и удивительной интуицией быстро доходил до сути проблемы, выделял то главное, что многим специалистам за частоколом формул разглядеть и понять удавалось далеко не всегда.

У Павла Игнатьевича был особый стиль руководства. Он не признавал мелочной опеки. Никогда не задавал вопросов типа «ну как дела?». Разговоры велись предельно конкретные.

Как правило, мы встречались вдвоем, обсуждали, что надо сделать, кому и что поручить. Требуемая помощь оказывалась незамедлительно. Проявляя глубокую заинтересованность в успехе нашей работы по Г-38, он всегда принимал меня в первую очередь, иногда прерывая встречи с другими работниками института.

В ходе работы с Павлом Игнатьевичем я все более и более убеждался, что термин «цирк Гроховского» введен в обиход его недоброжелателями, у которых не хватало инициативы, а главное - смелости для принятия необычных решений.

Поручая мне обосновать ту или иную техническую новинку, он и сам обдумывал ее, давал задание Урлапову или еще кому-либо проработать этот же вопрос, сделать критические замечания. При последующих встречах мы приходили к общему, точно сформулированному конкретному выводу, удовлетворяющему всех. Гроховский никогда не спорил по мелочам, окончательные решения принимал быстро, простые вопросы решал сразу. Это порождало у некоторых ложное представление о скоропалительности и непродуманности его решений, что не соответствовало истине.

С существенными трудностями мы столкнулись, «вооружая» Г-38 и рассчитывая его бомбовую нагрузку. Мой опыт по разработке проекта самолета Бартини «Сталь-7» был ничтожно мал. В этом вопросе авторитет Гроховского и других летчиков военной авиации для меня был абсолютным.

Понимая, с какой критикой обрушатся на нас главные конструкторы специализированных КБ, когда узнают о принятой нами нагрузке на квадратный метр площади крыла и недопустимой, с их точки зрения, посадочной скорости, мы предусмотрели: повышенную прочность крыла; подвеску бомб, вес которых существенно превышал указанный в проекте; возможность взлета с полностью заправленными основными и дополнительными баками. То есть мы рассчитали перегрузочный вариант самолета, о котором умолчали в официальном проекте...

Институт располагался в двухэтажном здании на Ходынке, слева от центрального въезда на аэродром. Кроме Гроховского, его заместителей, я и еще два-три человека питались в столовой высшего комсостава, расположенной ближе к летному полю. В этой же столовой часто обедал и Яков Иванович Алкснис. Человеком он был общительным. Но если в институте что-то шло не так - это сразу влияло на его отношение к нам.

А бывало разное. Я не вполне понимал, как осуществлялось финансирование деятельности Экспериментального института. По-видимому, с учетом достигнутого и новых ответственных заданий. Конечно, суммы, выделяемые на финансирование, являлись результатом специальных договоренностей с руководителями высшего ранга. Соизмеряя реальные достижения института и затраты на его деятельность, высшие руководители хорошо понимали, что важные для страны результаты достигаются в организации Гроховского быстрее и с меньшими затратами, чем в других. Поэтому на жалобы о разного рода финансовых нарушениях начальство отвечало: «Не мешайте Гроховскому работать!»

Зарплата специалистам устанавливалась либо в соответствии с ранее получаемой, либо произвольно - на основе впечатления об их деловых качествах при первой встрече. Затем, присматриваясь, как работает человек, Гроховскии своей властью увеличивал или уменьшал ему оклад. Наркомат финансов наше ведомство не контролировал.

Принимая на работу молодых, Гроховскии редко ошибался в их способностях, а вот приглашая на административно-хозяйственные должности людей старшего возраста, что называется с большим жизненным опытом, «деловых», он, к сожалению, не всегда умел их правильно оценить.

Разного рода снабженцы и порученцы, выйдя из-под контроля Гроховского и используя предоставленные им широкие финансовые возможности, употребляли их во благо себе и во вред общему делу. Пришлось с этим серьезно бороться. И пересматривать ставки.

Ненормальная ситуация с уровнем зарплаты сложилась и в нашем отделе. Некоторые из тех, кому было предложено либо согласиться на работу с меньшим окладом, либо уйти, остались и затаили недоброжелательство к руководству. Взяточники и казнокрады, выгнанные с должностей, устроились в других местах и мешали нормально работать институту. Это отражалось и на постройке Г-38. Но все равно через два месяца натурный макет «Легкого крейсера» стоял уже собранным в ангаре на Ходынке.

Знакомились с макетом Орджоникидзе, Тухачевский, Алкснис, другие военачальники, летчики-испытатели. Приехавший от Поликарпова Валерий Павлович Чкалов долго сидел в кабине, окая, сказал:

- Отличная модель! Поскорее оживляйте ее. Забиваю первый полет. А, Павел Игнатьевич?

- Обещаю! - сказал Гроховскии.

В период, когда в институте обнаружились «деловые» мздоимцы, Алкснис не здоровался с нами в столовой. После смотра макета Г-38 мы встречались с ним не опуская головы...

В это же время Павел Альбертович Ивенсен сконструировал и построил планер-чайку, назвав его «Иосиф Уншлихт». 12 июля 1935 года планер показали руководителям партии и правительства.

Газета «Правда» 14 сентября того же года сообщила: «Из одноместных рекордных машин особую ценность для слета (планеристов. - В. К.) представляет планер «Иосиф Уншлихт» конструкции Ивенсена. Эуот острокрылый, зализанный до предела моноплан по формам и конструкции является последним словом планерного сторительства в СССР» '.

') В настоящее время планер «Иосиф Уншлихт» экспонируется в Музее Военно-Воздушных Сил в Монино под Москвой.

38. О. Н. НЕЖИЛ

Серьезное дело замыслил Павел Игнатьевич, поначалу взяв совет у меня. По нраву мне пришлись его речи. Говорил он примерно так:

- Хочу, - говорит, - Остап Никандрович, взять ребятишек из какой-нибудь трудколонии. Там ведь есть способные парни, однако растрачивают свой талант на преступной ниве. А я им дам тоже сердцещипательное и опасное дело, только полезное для общества. Как считаешь, внесем мы с тобой таким образом вклад в воспитательную работу с трудными подростками?

Я считал, что мысль подходящая, да и ребята хорошие в трудколониях найдутся. Но Павлу Игнатьевичу слова эти пришлись не по нраву.

- Мне,- говорит, - не хороших надо, а трудных. Которые вам не поддаются. Ты уж помоги, Остап Никандрович, приискать мне таких.

Я обратился к своему начальству, оно засомневалось, но когда Павла Игнатьевича поддержали руководители ВВС и направили нам бумагу, в которой говорилось о возможности постановки «исключительной важности и сложности опыта, имеющего большое значение для подготовки авиационных кадров», мое начальство заколебалось, а когда по этому же делу позвонил Косарев из ЦК ВЛКСМ, сдалось.

Мы поехали в Болшевскую трудовую коммуну, и там Павел Игнатьевич бросил призыв, покуда я в канцелярии смотрел документы.

Целая орава воспитанников пожелала идти в летчики, но в экспериментальную группу отобрали только четырех коммунаров: Рубцова, Егорова, Осипова и Гречихина.

Это были лихие подростки-беспризорники с пятилетним стажем бродяжничества. Они протопали по всей России, - сызмальства шпарили по-блатному, попробовали многочисленные способы легкого обогащения. В труд-коммуне считались вожаками. Однако именно они первыми из беспризорников научились держать инструмент в руках, работать на станках, им легко давалась грамота. Рукомесло рукомеслом, но парни были и самые озорные из всех, по два-три побега из колонии у каждого.

Павел Игнатьевич передал их под опеку летчика-испытателя Терентия Трофимыча Маламужа: «Учи, Терентии!», а меня попросил: «Будь им за отца».

Я и хаживал за ними как нянька, взял на себя ответ за них по нашей линии.

Маламуж, мужик большой и веселый, мигом нашел с ребятами общий язык, зауважали они его, а меня звали «дядькой Остапом».

Кажется, в мае Маламуж привел ребят на аэродром, показал им легкий самолетик «авро».

- Вот на нем и будем летать! Ну, кто хочет попробовать первым?

Коммунары глазели друг на дружку, топтались, опустив очи.

- Значит, никто? Тогда посмотрите...

Маламуж взял на борт механика и взлетел. В небе куролесил, вертелся долго, спикировал, пронесся над нами и приземлился. Осадив мотор, молвил механику:

«Нормально!» И позвал Валю Гречихина:

- Полетим?

Валька влез в кабину.

- Гражданин начальник, только не делайте этого... Не крутитесь сильно. Страшно!

- Ладно, дружище! - заулыбался Маламуж. - Пойди успокойся, полетим с тобой позже.

- Возьмите меня! - напросился Егоров. Долго летал Маламуж с Колей, выделывал акробатические фигуры, а когда сел на землю, сказал:

- Молодец парень! Чувствовал себя прекрасно. Со всеми ребятами летчик поднимался в небо, крутил и вертел самолет, пикировал. Пацанчики не терялись, держали хвост трубой, хохотали от удовольствия.

Тут явился Павел Игнатьевич, и Маламуж доложил ему, что облет учеников прошел добро, заверил:

- Летать будут!

Началась, нещут.ейдая учеба, В классах изучали мотор, самолет, теоретические премудрости. Малынич тренировал парнишек в укладке парашютов. Прыгали с парашютной вышки.

Ребят полюбили старые и молодые пилоты, штурманы, механики. При встречах им отдавали честь. Каждый старался с ними быть поласковее, ведь Ване Егорову было всего двенадцать лет, Вале Гречихину и Паше Осипову по четырнадцать, а самому ладному, старшине группы Коле Рубцову, пятнадцать. Любознательные мальчишки облазили все самолеты, стоящие на аэродроме, по нраву им пришлась и работа механиков.

Теорию они одолели менее чем за месяц и, будто играючи, сдали зачеты, помня, видно, предупреждений Павла Игнатьевича, что если скверно сдадут, к полетам дорожка им закрыта.

В конце мая начались полеты.

Все было на полном серьезе. Я отчитывался перед своими руководителями за ребят, Терентий Маламуж перед своими - он вел «бортжурнал учебы». Вот одна из его записей:

«Мальчики необычайно сообразительны. Иной взрослый парень за пять часов не поймет того, что усваивают мои ученики за несколько десятков минут. У ребят «кошачьи», мягкие движения, не зажимают ручку, быстро обнаруживают крен; у них какое-то птичье чутье...»

Не разочаровали нас коммунары. Летать они научились быстро. Взлеты и посадки делали столь хорошо, что душа радовалась. А крутились в небе так, что сердце замирало!

Бережно храню газету «Комсомольская правда» от 10 августа 1935 года, через нее наши подопечные обратились к руководству НКВД с благодарственным письмом. Газета напечатала его под заглавиями:

Самому старшему - пятнадцать лет Юные летчики нашей страны.

«Мы, группа бывших воспитанников трудовых коммун НКВД №1 и 2, получили возможность учиться быть летчиками в Экспериментальном институте Наркомтяжпрома у тт. Гроховского и Маламужа. В трудовых коммунах мы научились работать, перестали быть беспризорниками. С вашей помощью изучаем самую передовую технику. Двое из нас - Рубцов и Егоров - закончили обучение и самостоятельно вылетают. С нами еще сидит наш воспитатели - летчик Маламуж, но он только следит за нашими полетами. Мы готовимся к перелету из Москвы в Ленинград, а потом в Крым.

Мы горячо благодарим вас за оказанную помощь, внимание и приглашаем посмотреть на то, как мы летаем.''

Н. Рубцов, И. Егоров, В. Гречихин, П. Осипов».

Посмотрели их в сентябре. На аэродроме, кроме представителей нашего комиссариата, были представители от ВВС и комсомола. Ребята показали хорошую выучку, не ударили в грязь лицом. Я даже втихаря прослезился.

Поздравляя ребят и Маламужа от имени Орджоникидзе и Алксниса, Павел Игнатьевич каждому юноше прикрепил к гимнастеркам значок парашютиста. Коле Рубцову генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Васильевич Косарев вручил комсомольский билет.

Ну а летом другие дела заставили меня отойти от ребят, что с ними было потом - не знаю. Однако верю, на крепком корне они росли дальше...

39. ВСТРЕЧА ГЕРОЕВ

19 июня нерабочий день - праздник! С далекого арктического мыса Ванкарем челюскиниы возвращались в Москву.

Толпы жителей столицы осаждали прилавки цветочных магазинов, и к полдню на их дверях появились таблички «Цветов нет». Предусмотрительные гроховчане запаслись букетами еще накануне.

С раннего утра они большой группой заняли часть тротуара перед ГУМом, чтобы были видны Красная площадь и Мавзолей Ленина. Зная, что ждать придется долго, кое-кто прихватил с собой раскладные стульчики, почти все - пакеты с едой.

Мощные репродукторы, установленные на улицах и площади, сообщали о продвижении челюскинцев, а между этими передачами диктор знакомил слушателей с биографиями героев.

«Поезд с челюскинцами проехал Пушкино, Мамонтовку, Клязьму. Его на бреющем полете эскортируют самолеты с надписью на бортах: «Привет челюскинцам»...»

«Поезд с челюскинцами по соединительной ветке будет подан на Белорусский вокзал...»

«...Василий Сергеевич Молоков... оказался самым результативным из числа героев-летчиков, занимавшихся эвакуацией лагеря. На двухместном самолете он вывез тридцать девять человек, первым стал грузить пассажиров не только в кабину, но и в расположенные под крыльями парашютные контейнеры, каждым рейсом увозил не меньше пяти челюскинцев...»

Услышав это радиосообщение, гроховчане трижды прокричали «ура!», и начался обмен мнениями.

- Молоков воспользовался нашими контейнерами, а если бы тяжелые самолеты взяли наши «клети», можно было бы увозить сразу по двадцать человек!

- А надувные палатки, ребята! Ведь у нас есть разработки по ним. Если б знать, что челюскинцам потребуется такое удобное жилье!

- Кроме подвесных контейнеров, остальные наши предложения по технике для спасения челюскинцев, видимо, где-то затерялись, - поддержал разговор своих товарищей Гроховский. - Но если уж думать о будущем полярников, то надо проектировать что-то вроде непотопляемой арктической станции со всеми удобствами для людей, их отдыха и работы...

«С Белорусского вокзала челюскинцы проследуют на Красную площадь по улице Горького, - гремело радио. - Максим Горький по поводу спасения челюскинцев сказал: «Только в Союзе Социалистических Советов возможны такие блестящие победы революционно-организованной энергии людей над силами природы. Только у нас, где началась и неутомимо ведется война за освобождение трудового человечества, могут родиться герои, чья изумительная энергия вызывает восхищение даже наших врагов...»

«На Белорусском вокзале начальник героической экспедиции Отто Юльевич Шмидт принимает рапорт начальника почетного караула...»

«Челюскинцы проезжают под Триумфальными воротами, сверху донизу украшенными цветами...»

Море людей заполнило улицы столицы. На многих домах портреты челюскинцев. Из окон сыплются разноцветные листовки. Москва в праздничном убранстве.

Кавалькада черных приземистых автомашин проносится по улице Горького. В ведущей машине Куйбышев, Шмидт, Каманин.

И вот - Красная площадь. Буря аплодисментов, восторженные крики и цветы, цветы, цветы...

Героев приветствовали Сталин, Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе и другие руководители партии и правительства. Среди них находился и Горький - стоя на трибуне Мавзолея, он помахивал широкополой шляпой.

Открылся митинг. Валериан Куйбышев, выступавший от имени правительства, сказал:

- Спасение челюскинцев показало, что наша страна может гордиться своими людьми. Многих героев она уже дала и еще многих может дать. Героическая эпопея показала, насколько мы можем уже рассчитывать на собственные силы, на нашу отечественную технику, насколько успешно мы осваиваем эту технику...

Праздник закончился парадом. Перед Мавзолеем Ленина прошли колонны рабочих, физкультурники-комсомольцы. Чеканили шаг воинские подразделения, стучали по брусчатке копытами кони кавалерийских эскадронов, гремели траками танки.

Накатился гул воздушной армады. Замыкая ее, над Красной площадью в сопровождении истребителей проплыл гигантский воздушный корабль. «Максим Горький» - гордость советской авиации.

Гроховчане, как и большинство москвичей, впервые видели полет крылатого гиганта. В это время среди них не было Павла Игнатьевича Гроховского - его пригласили к Мавзолею, и он смотрел парад вместе с высшими командирами Военно-Воздушных Сил.

В этот праздничный день он познакомился с корреспондентом французской газеты «Парисуар», летчиком и писателем Антуаном де Сент-Экзюпери, которого представил группе авиаторов Яков Иванович Алкснис.

Трудно сказать, что толкало Гроховского к невоенным изобретениям, в то время как думы его, казалось, полностью были заняты созданием новой техники для ВДВ. Но такие «гражданские» изобретения были. Несколько из них появились сразу же после челюскинской эпопеи.

После работы он запирался дома в кабинете, писал, чертил. Мог среди ночи разбудить Лидию Алексеевну и поделиться с ней какой-нибудь новой, будоражащей его мыслью.

Сам спал три-четыре часа и вскакивал по звонку будильника, звавшего на службу.

Иногда жена спрашивала:

- Зачем тебе ломать голову над тем, что ты строить не будешь и, пожалуй, никто не будет в обозримом будущем?

- Тебе легко говорить... Если идея пришла, выше моих сил отбросить ее! Не могу ничего с собой поделать, пока не продумаю до конца.

- Но потом, проработанные, они же валяются у тебя в столе. Если бы ни я, они могли бы попасть в мусор с газетами из-под селедки!

- Пусть! Зато радость - одолел!

- Но это же мешает твоей основной работе.

- Как только звонит будильник, я все побочное выбрасываю из головы...

Итак, после спасения челюскинцев его голова была забита Севером, и не скоро эта «болезнь» отпустила его. То, что он сделал за месяц после праздника - «Ветровые установки для северных районов», «Воздушная плотина», «Ветродвигатель с соплом», - защитил авторскими свидетельствами только в феврале 1939 года. До этого дня они лежали в его архиве.

40. И.В.ТИТОВ

Из всех грандиозных планов, задуманных и реализуемых нашей страной в тридцатые годы, проект освоения Арктики был едва ли не самым дерзким и грандиозным. И одним из главных энтузиастов, взявшихся за выполнение проекта, был директор Арктического института, математик, географ, астроном и общественный деятель Отто Юльевич Шмидт.

В 1929 году на ледоколе «Седов» он в должности начальника экспедиции прошел к Земле Франца-Иосифа и подтвердил право нашей страны на эту землю. Через три года на ледоколе «Сибиряков» Шмидт с группой сильных и волевых людей в тяжелейших условиях прошел Северный морской путь за одну навигацию. В следующем, 1933 году Шмидт возглавил пробный рейс ледокола «Челюскин» на трассе Северного морского пути.

Немало тревожных, опасных, трудных дней пришлось пережить челюскинцам в арктической пустыне после того, как льды раздавили их корабль. Экипаж вместе с пассажирами очутился под открытым северным небом в «медвежьем углу» Арктики. Тысячи писем с предложениями, как спасти попавших в беду людей, приходили в Правительственную комиссию по оказанию помощи челюскинцам и в редакции газет. Это был неслыханный и могучий всплеск изобретательской фантазии.

Не мог в стороне от общенародного дела остаться и наш институт.

Подводя итоги героической эпопее по спасению челюскинцев, специалисты пришли к неутешительному выводу, что мы плохо еще готовы к работе в Арктике, к решению больших народнохозяйственных задач на Крайнем Севере, что нужны энергичные творческие поиски, нужна большая работа в этом направлении.

Именно тогда и встретились Шмидт с Гроховским в первый раз. Ученому понравились многие идеи и предложения изобретателя. Родилось решение о применении парашютов в условиях Севера. Вот как поведал тогда об этом в одном из своих номеров журнал «Самолет»:

«Развертываются работы по внедрению парашютизма в полярную авиацию. Парашюты приспосабливаются для сбрасывания грузов, что в условиях трудной посадки самолетов в Арктике приобретает первостепенное значение. В ближайшее время весь летный состав, работающий в Арктике, приступает к изучению и освоению парашютизма».

Первое, что попросил сконструировать Отто Юльевич Шмидт в нашем институте, это арктическую непотопляемую станцию и надувные палатки. Как всегда энергично Гроховский взялся за дело. АНС выполнили в чертежах, сделали модель. Станция представляла из себя шар, удерживающий заданное положение по принципу «ванька-встанька».

АНС могла строиться в нескольких вариантах:

б о л ь ш а я - транспортируемая на корабле, в нижней части ее предусматривался отсек с выходом для глубоководных работ; средняя - она могла доставляться к месту судном или дирижаблем и малая - на четыре человека, эту станцию можно было выбросить прямо с людьми на грузовом парашюте.

Почему на четырех? Потому что у Отто Юльевича Шмидта возник замысел: а почему бы не высадить с воздуха четверку зимовщиков прямо на Северный полюс!

И как незапланированный подарок полярникам, и вообще морякам-исследователям, мы разрабатывали батистат для глубоководных работ.

В один из дней Гроховский предупредил меня, что после обеда к нам в институт приедет Отто Юльевич Шмидт на чаепитие. И действительно, часа в три дня знаменитый полярник подъехал на автомашине. Был он в хорошем настроении, приветлив, охотно согласился выступить перед нашим коллективом с речью не официальной, но деловой.

Собрались в самой большой нашей комнате. Шмидт снял доху - дело было в декабре, - и через несколько минут завязалась беседа.

- Что мы, полярники, хотели получить от конструкторов, инженеров? - повторил один из вопросов Отто Юльевич. - Кроме ледоколов, нам нужны различные типы морских и речных судов, приспособленных к Арктике. Нам нужны специальные арктические типы самолетов. Один такой самолет строится - идея летчика Чухновского... Нам нужны арктические вездеходы, первый опыт использования которых дал очень благоприятные результаты. Нам нужны рациональные способы использования свободных источников энергии - ветряные двигатели, электродвигатели, работающие на разнице температур морской воды и морозного воздуха. Нам нужны самые совершенные орудия лова рыбы, морского и пушного зверя. Нужно, чтобы научная и техническая мысль засверкала новыми изобретениями, новыми результатами так, как она может сверкать только в нашей стране!

Подытоживая разговор, Гроховский заверил гостя:

- Кое-что, нужное вам, у нас уже есть. Многое из того, что необходимо полярникам, нужно и нам, десантникам. Поэтому не сомневаюсь - освоителям Арктики мы поможем... А теперь, Отто Юльевич, в благодарность за беседу приглашаем вас на крепко заваренный чаек. Надевайте шубу, и пойдем.

- Зачем же шубу? - удивился Шмидт.

- Чаевничать будем на аэродроме.

- Да вы что, Павел Игнатьевич, хоть я и полярник, но, знаете ли, чай лучше пить не на снегу, а за столом.

- Обязательно за столом. Пойдемте, Отто Юльевич, не пожалеете.

- Ну что ж, подчиняюсь, - не очень охотно согласился Шмидт.

Сильного мороза не было, но ветерок, сдобренный холодом, пощипывал уши.

Все, кто был на беседе, сопровождали гостя на закраину аэродрома, где на снегу стояло необычное сооружение - тренога с электромотором на вершине, заключенным в кольцеобразный кожух. На валу мотора - пропеллер. От алюминиевой коробки под треногой тянулись жестяные трубы, образуя небольшой квадрат. Посреди квадрата прямо на снегу стоял небольшой столик, на нем медный старинный самовар, пыхтевший дымком, чайник, чашки. У стола - раскладные парусиновые стульчики.

- Тут и будем чаевничать? - недоверчиво рассматривая непонятное сооружение, улыбнулся в бородку Шмидт. - А не лучше все-таки в тепле?

- А мы и будем в тепле. - Гроховский подошел к треноге, дернул стопор ветродвигателя, и пропеллер, легко наращивая обороты, начал вращаться.

Прошло несколько минут, и снег в квадрате, обрамленном жестяными трубами, начал таять (надо сказать, что, готовя сюрприз знатному полярнику, Гроховский приказал снег в квадрате порыхлить, а систему заранее прогреть). Вскоре обнажилась, зачернела земля с вымерзшей бурой травкой.

Гроховский снял шинель, бросил ее на руки Борису Урлапову и, шагнув через трубы, уселся за стол. Уже наливая в чашку кипяток из самовара, пригласил:

- Раздевайтесь, Отто Юльевич, прошу к столу. Чай действительно вкусный.

Шмидт, не раздумывая, включился в игру, сбросил доху на снег и тоже шагнул к столику. Сел на стульчик. С удивлением почувствовал, что действительно нехолодно. Отвечая на его вопросительный взгляд, Гроховский пояснил:

- Сейчас не очень, но скоро будет совсем Ташкент. Пейте, Отто Юльевич, вот заварка, сахар... Мы сидим с вами в невидимом чуме, стены которого из горячего воздуха. Его готовит и выдувает из отверстий калориферных труб система ветродвигатель - электропечка. Нравится?

- Спасибо, Павел Игнатьевич. Спасибо за чум. Признаться, не ожидал. Сколько он весит? Какую дает температуру внутри? Какую внешнюю температуру может осилить?

Гроховский ответил на все технические вопросы, и Шмидт остался доволен.

- Хорошая идея, - сказал он, поднимаясь из-за стола. - Подумаем, как внедрить.

Тут же Гроховский предложил Отто Юльевичу построить для полярников планер-лабораторию. В чреве вместительного планера еще на Большой земле оборудуется лаборатория (или кают-компания, или радиорубка, или метеостанция и т. д.), на тросе за самолетом-буксировщиком планер достигает точки отцепки во у льдах, пилот планера отцепляется, приземляется, и лаборатория готова к работе в новых условиях. Для этого полярникам нужно только вылезти из планера, опустить его шарнирно закрепленные крылья и спецконцы их закрепить во льду. Механически выпущенная над крышей штанга ветродвигателя сразу же дает в помещения ток.

В институте были придуманы и средства доставки полярных объектов к месту. Такая доставка могла быть осуществлена на самолетах с десантными держателями - объекты спускались бы на грузовых парашютах или парашютных системах. Для беспосадочных перелетов (а Север - это тысячекилометровые отрезки пути!) Гроховский намечал использовать приспособление для перелива горючего в воздухе.

Обдумывая «северную тему», Гроховский не упустил из вида и способы передвижения полярников - аэросани, сани с реактивным двигателем. Придумал летающий трактор, для ловли рыбы - оригинальные тралы, для охоты на китов - пневматические гарпуны на самолетах.

Работая на полярников, мы отлично понимали, что многие изобретения в этом плане будут полезны и для армии. Полярников Гроховский называл «десантниками от науки».

Большинство изобретений для полярников, как и некоторые военные изобретения, в институте реализовать не смогли. Причины разные: одни опережали технические возможности времени, на реализацию других не хватало средств, третьи изобретения не могли пробиться сквозь межведомственные барьеры и академическую косность, четвертые, говоря объективно, были продуманы довольно поверхностно и заключали в себе только идею. Были и просто фантастические проекты.

41. Б. Д. УРЛАПОВ

В июле 1934 года на одном из московских заводов мы построили новый планер. По общей схеме, размерам, грузоподъемности он существенно не отличался от Г-63, однако в деталях изменился к лучшему. С целью обучения; летчиков пилотированию тяжелых планеров мы смонтировали в нем два пилотских кресла. Управление сделали двойным. Увеличили габариты кабин пилотов, спрятали внутрь фюзеляжной балки проводку к рулям, укоротили и усилили шасси.

Мы готовились ковать летные кадры для ВДВ.

Командование института по согласованию с вышестоящим военным командованием (насколько помню, с М. Н. Тухачевским) присвоило планеру имя «Яков Алкснис».

ЯА превосходно летал, отличался легкостью управления. Гроховский думал на нем даже тренировать юных пилотов из трудкоммуны. А пока на планере производились экспериментальные полеты с грузом, различными комплектами десантных пакетов с боеприпасами и вооружением, отрабатывались положения, в том числе критические, способные возникнуть при буксировочном полете на дальние расстояния, в болтанку, при ограниченной видимости планеристами самолета-буксировщика. В плане значилось: «Выработка методики полета в многомерных условиях»

«Что произойдет с самолетом, если планерист, допустив ошибку или по другой причине, наберет над ним максимальное превышение и через трос потянет свой буксировщик за хвост вверх?»

Ответить на этот вопрос программы полетов должны были летчик Дубровский и я на самолете и летчик-испытатель Василий Степанченок на планере.

- Если попадем в неблагоприятную ситуацию, немедленно отцеплюсь, - пообещал Степанченок.

- Тоже буду наготове, - подтвердил понимание задачи и я как «сцепщик».

Аэропоезд в воздухе. На определенной высоте я из задней кабины Р-5 подаю условный знак Степанченку:

«Начали!»

Планер полез в превышение над самолетом. Выше и выше. Я уже задрал голову, чтобы не упустить из виду планер. ЯА забрался так высоко, что начал поднимать самолету хвост. Удерживать в горизонтальном полете буксировщик Дубровскому было все труднее. Наконец у самолета не хватило рулей, и он стал вертикально к земле. Дубровский, убрав обороты мотора до минимальных, крикнул:

- Отцепляй к чертовой матери, землю поцелуем!

Я схватился за рукоятку отцепки и дернул ее. Буксировочный замок на самолете не открывался. Еще и еще остервенело дергал я рычаг. Все без толку. На глаза из-под шлема катился горячий пот.

- У меня отказ, почему он не отцепляется?! - закричал я летчику.

- Если не отцепит - нам хана!

Как мы узнали позже, Степанченок пытался отцепиться, но его замок в этом положении не выпустил из стальных загубников кольцо троса.

Создалось тяжелейшее положение. Теперь к земле в почти отвесном пикировании несся не только самолет, но и привязанный планер. Аэросцепка со свистом, все увеличивая скорость, приближалась к земле.

Я с ужасом посмотрел вниз. Мы в связке, как два камня, падали на зеленый лес, облитый утренними лучами солнца. Да, зелень, солнце увидел и подумал, что в моем распоряжении есть еще две-три секунды, чтобы выброситься с парашютом. Резким движением рук сбросил с плеч лямки привязных ремней и приподнялся над сиденьем. В голове пронеслось: «Высота... Сколько? Успеет ли раскрыться парашют? Лучше «методом срыва», тогда купол вытащит меня из кабины!» Рука уже схватила и судорожно сжала кольцо парашюта. Но тут рывком меня бросило обратно на сиденье, одновременно что-то треснуло и взвизгнуло за хвостом самолета. Обернувшись, я увидел, что буксировочный трос оборвался и планер удаляется.

Из, казалось, безвыходного положения лазейку нашел Степанченок. Хладнокровно оценив ситуацию, он еще более увеличил угол пикирования планера, до отвесного, и стал догонять самолет. Догнать нас он, конечно же, не сумел, но на какое-то непродолжительное время создал провис троса. И плавненько, совсем немного, совсем чуть-чуть потянул ручку управления на себя. Дуга провисшего троса мгновенно распрямилась, мощный рывок разорвал стальные нити, как гнилую веревку, почти около хвоста самолета.

Разъединившись, самолет и ЯА вышли из пикирования, первый - над самой землей, так низко, что струёй от мотора сорвал листья с верхушек деревьев.

Самолет приземлился, два раза подпрыгнул и встал. Мы с Дубровским долго не покидали кабин, дышали, радовались ветру, солнцу.

Степанченок с болтающимся под планером девяностометровым обрывком троса рассчитывал заход на посадку. Когда ЯА вышел в створ посадочных знаков, у наблюдавших всю эту картину с земли снова замерло дыхание. Трос, извивающийся змеей под планером, обмотал высокую трубу теплостанции. Если он застопорит полет - катастрофа неминуема: планер со всего маха ткнется носом в землю и расплющит пилота.

Но трос благополучно соскользнул с кирпичной трубы, и Степанченок приземлил ЯА на три точки.

- Лет пять жизни я потерял, глядя на ваш концерт, - сказал красный, как после парной, Гроховский, когда мы собрались около него. - Долго жить будете, черти полосатые! Умницы, другим бы не выбраться из такой передряги.

- Сколько, ты сказал, Павел, лет потерял? - спросил Степанченок.

- Не меньше пяти - уж точно!

- Если так, то в своем «цирке» ты потерял уже лет сто и живешь на том свете.

- Туда погожу, Василий. И ты не торопись.

- Разве можно было знать, что урлаповские замки такие дрянные?

Я не возразил. Я глубоко дышал и радовался благополучному исходу.

Гроховский поддержал Степанченка:

- Ненадежны... Будем думать, подбирать, но до ума железки доведем. А планер покажем все же людям в День авиации, спасибо, что не кокнул ты его.

Последнее желание Гроховского не осуществилось. Замки доработали. «Яков Алкснис» совершил немало полетов. Но перед самым праздником Воздушного Флота ему не повезло.

В тот день пилотировал самолет Михаил Каминский, за сцепщика летел опять я, в планере сидели молодой летчик-испытатель, во второй кабине сам Гроховский.

Выбрали слабину троса. Стартер взмахнул флажком. Аэропоезд начал предвзлетный разгон.

Бежим... Слышу, Каминский форсировал двигатель. Конец аэродрома перед нами. Совсем близко самолеты на стоянке, а наш аэроплан не отрывается от земли. Не дает ему уйти в небо планер, он еще бежит по полю.

Каминский кричит мне:

- Отцепляй его, сейчас убьемся!

А я так растерялся, что рычаг замка никак найти немогу. Тут бы нам и врезаться в самолеты, а потом березки порубить. Но самолет вдруг бросился в небо свечой.

Смотрю на планер - он втыкается одним крылом в деревянный барак. Столб пыли, летят обломки...

На земле выяснили, что нас с Каминским спас Гроховский. Видя, что мы сейчас протараним самолеты, а потом березняк, он отцепил трос со стороны планера. А не отрывались мы потому, что молодой летчик по неопытности не давал планеру, а значит, и всему аэропоезду уйти от земли.

Так длиннокрылый сине-белый ЯА был сильно поврежден, и москвичи не увидели его на празднике в небе столицы, К ремонту приступили после 18 августа, восстановили планер полностью, и он возил на себе десятки экспериментаторов. Но юные летчики на нем не летали.

- Пусть пацанов повозит надежный мотор, - решил Гроховский.

42. В. И. МАЛЫНИЧ

...Земля уносилась быстро. Тонкий покров, сотканный из перисто-слоистых облаков, окутывал сверкающей белизной небо.

Из люка сигарообразной кабины высунулась голова. Человек осмотрел натянутые, как струны, широкие матерчатые лапы, спускающиеся откуда-то сверху. Взгляд его скользнул по узким крыльям.

Вдруг беловатая масса расступилась, и над головой человека выросла бесформенная удлиненная оболочка, изрезанная глубокими складками.

Голова скрылась. Летчик резко повернул штурвал и наглухо завинтил люк.

С земли стратоплан казался еле заметной точкой. На самом деле это был огромный шар из прорезиненной материи, наполненный водородом. Свисающие с него четыре матерчатые лапы держали стальной планер с герметически закрытой кабиной. В узких длинных крыльях планера, напоминающих крылья стрекозы, были размещены различные механизмы - те приборы, которые помогают исследовать атмосферное электричество, космические лучи, распространение радиоволн, полярное сияние...

Однако хватит. Я пофантазировал немного про полет стратопланера. Подобный аппарат-система был у нас еще только в чертежах.

Может, лучше рассказать, почему мы такой проект осуществляли?

Дело обстояло так. Год назад советские воздухоплаватели и авиаторы серьезно взялись за освоение стратосферы. Разработали многообразные методы ее изучения, но самым действенным из них считался подъем человека на летающей лаборатории. Для этой цели более всего подходил аэростат.

Мы не намерены были отставать от заграницы, а там стремились вверх: готовился совершить полет на высоту 25 тысяч метров американский лейтенант Сетль. Директор испанского авиационного института Эмилиэ Херер предлагал лететь в стратосферу в открытой кабине и специальном костюме. Деятельно готовился к супервысотному полету известный швейцарский физик, стратонавт Огюст Пикар со своими спутниками Козансоном и Киппером.

По распоряжению начальника ВВС Алксниса советские авиаторы начали штурмовать стратосферу под лозунгом «Догнать и перегнать». В сентябре 1933 года с аэродрома имени Фрунзе в Москве поднялся стратостат «СССР». В его гондоле - командир Прокофьев, пилот Бирнбаум и инженер Годунов. Они достигли высоты 19 тысяч метров, поработали там для науки и благополучно спустились на землю близ железнодорожной станции Голутвино.

30 января 1934 года стратостат «Осоавиахим» с поляны под Москвой взмыл в небо на 20 600 метров, и оттуда Федосеенко, Васенко и Усыскин послали боевой привет партии и рабочему классу.

Когда же «Осоавиахим» пошел на снижение, радиосвязь с экипажем прервалась. Через некоторое время около деревни Потиж-Острог нашли разбитую гондолу...

После такого происшествия, заставившего скорбеть весь народ, стало ясно, что лихой атакой стратосферу не покоришь, В мае была создана первая Всесоюзная конференция по изучению стратосферы при Академии наук СССР. На конференцию был приглашен Павел Игнатьевич Гроховский. С ним на двух заседаниях был и я. Гроховский не только подал идею запуска планера в стратосферу на воздушном шаре как «планирующей гондолы», но и предложил использовать в безвоздушном пространстве реактивную тягу. Он дал наметку:

- После испытания стратопланера я предложил бы отказаться от оболочки, снабдив сам планер реактивными ракетами или реактивными двигателями. Планер, привязанный тросом к самолету, начинает нормальный буксировочный полет. С каждой минутой он забирается все выше и выше. Наступает момент, когда скороподъемность становится настолько незначительной, что дальнейшая затрата сил на продолжение полета бесполезна... Ракетные двигатели на планере уже заработали. Планер круто взмывает - ввысь его несет реактивная сила двигателей... Наконец планер достигает потолка. Он начинает производить скользящий полет.

Гроховский, конечно, понимал, что его замыслы опережают технические возможности времени, но работу, соответствующую поставленной руководством ВВС задаче, мы вели, связывая ее с темой воздушного десанта и задачей постройки сверхскоростных самолетов. Ведь планер, поднятый шаром или забуксованный «тягачом» в стратосферу, мог бесшумно покрыть 500-600-километровые расстояния в тыл противника, а стратолеты, обладающие большой скоростью, могли служить как истребители-перехватчики и притом, как мыслил Гроховский, «дежурить в стратосфере на подвеске, не расходуя горючего, очень долгое время».

Первые высотные полеты провели на самолете Г-31 с новым мотором М-25 и удлиненным крылом. Летчик Маламуж забирался на нем на высоту около 8 тысяч.

Проектировался легкий скоростной самолет с мотором «гном-рон-мистраль можор К-14» мощностью 860 лошадиных сил и со скоростью полета до 700 километров в час. В связи с тем, что при взлете шасси у него должны были сбрасываться и посадочная скорость по расчетам могла достигать трехсот километров, посадка его предусматривалась на парашюте. Над таким парашютом работал я со своими хлопцами.

- Прорабатывались проекты истребителя, буксируемого за самолетом, и истребителя с воздухометным реактивным двигателем.

- Для того чтобы мы могли летать в стратосфере, - говорил Гроховский, - мы должны изучить аэродинамику полета на больших высотах. Нам неизвестно, как будет там вести себя аппарат на максимальных скоростях. Нельзя говорить о стратосферном самолете до тех пор, пока чисто аэродинамические вопросы полетов в стратосфере не выявятся достаточно четко.

В этом же году мы приступили к постройке стратопланера с герметической кабиной и аэростата объемом 25 тысяч кубических метров на заводе в Ленинграде.

Начали делать и другую новинку: стратопарашют Гроховского. Весьма простое и интересное изобретение.

Известно, что мы использовали парашюты не только для снижения, но и для подъема на высоты. Вот Павел Игнатьевич взял и в нижней части прорезиненного зонта большого парашюта укрепил кольцо, через которое был продет шнур, стягивающий кромку парашюта до малюсенького отверстия. Оболочка парашюта наполнялась газом, а стропы его наматывались на лебедочку, помещенную на верху открытой корзины.

В корзине - стратонавты в специальных костюмах, снабженные кислородными аппаратами.

Балласт в таком стратопарашюте берется только для подъема. При спуске он лишний: поднявшись в небо, стратонавт движением рычага рвет стягивающий оболочку шнур. Нижняя кромка оболочки откидывается, газ выходит, стропы разматываются с лебедки, и оболочка быстро превращается в парашют. Такая конструкция открывала широкие возможности для развития парашютизма в стратосфере.

Сначала идею Гроховского мы использовали в другом варианте: построили несколько малых стратопарашютов для разведчиков-десантников, которые могли пользоваться ими как воздухоносными баллонами и при необходимости - как парашютами.

Глава седьмая

ГОД 1935-й

43. «КУКАРАЧА»

Павел Игнатьевич Гроховский, сидя за столом и подперев виски пальцами, рассматривал лежавший перед ним рисунок экспериментального самолета Г-39.

Самолет общими контурами напоминал опытные планеры советского конструктора Черановского и крылатые аппараты немецкого авиаконструктора Липпиша. Стреловидное крыло с углом стрелы 38 градусов венчалось застекленной кабиной пилота на одного человека. Кабина-«капля» закрыта подвижным целлулоидным колпаком, за ней двигатель М-11 с толкающим винтом изменяемого шага. Вертикальное оперение в виде двух плоских шайб вынесено на консоли. То есть почти та же компановка аппарата, что и у других конструкторов «бесхвосток».

Но были и существенные отличия.

Стреловидное крыло опиралось на четырехколесное шасси - две суженные стойки с малыми дутиками под кабиной и две, мощные и короткие, с более крупными колесами, разнесены шире. Если смотреть спереди, то ясно видно, что концы крыльев, опущенные вниз, как бы обхватывают воздушное пространство под собой. По замыслу Гроховского, такое положение крыльев давало возможность при определенных условиях создать под ними плотную воздушную подушку, что резко бы снизило посадочную скорость и укоротило пробег.

Для этой же цели двигатель, расположенный в середине крыла, по воле летчика мог разворачиваться из горизонтального положения - винтом вверх, и винт, изменив шаг, превратившись из толкающего в тянущий, создавал подъемную силу, одновременно притормаживая полет машины. Чтобы лопасти винта имели свободный выход, в крыле предусматривалось полукруглое отверстие, а позже - скос, который делал крылья стреловидными.

Это была попытка практического подхода к самолету с вертикальной посадкой.

В тридцатые годы в авиационной прессе развитых стран обсуждалось несколько предложений, имеющих целью повысить роль истребителей в борьбе с бомбардировщиками. Французский конструктор Рабатель советовал поставить на истребитель перед кабиной летчика броневую плиту, защищавшую от пуль. Чикагский журнал «Попюлер меканикс» предлагал разрезать самолеты противника проволокой, пролетая над ними. Теоретики выдвигали и идею самолета-тарана, рассуждая так: «Перехватывание бомбардировщика истребителем-тараном не будет трудной задачей, а будет легкой детской забавой: никакого прицеливания, наводки, задержек, промахов в ответственный момент - единственно нацеливание соответственно оборудованного истребителя на хвостовое оперение бомбардировщика».

Интерес к самолету-тарану не миновал и Павла Гроховского. Он быстро проработал несколько вариантов и один из них, бесхвостый, решил попробовать.

Вдоль всей лобовой кромки крыла прикреплялся нож - тонкая стальная полоса. Из-под кабины пилота выходила вперед длинная круглая штанга. Ее острие и консоли крыла соединялись тонким стальным тросом. Это - основа экспериментальной системы «таран», изобретенной Гроховским.

По его замыслу, в боевой обстановке самолет-таран мог подходить в небе к аппарату противника и безопасно для себя тросом или, если трос лопнет, ножом разрушать его хвостовое оперение, а заостренным концом длинной штанги (она же могла работать и как пневмопушка) протыкать воздушные шары или дирижабли.

Создание подобного самолета не имело аналогов в мировом самолетостроении, и Гроховский 25 февраля 1935 года защитил изобретение авторским свидетельством.

Опущенные концы крыльев, четыре тонкие «ноги, тросы-«усы», кабина пилота с глазницами элипсовидных окон и пулеотсекающий козырек перед лобовым стеклом делали самолет слегка похожим на таракана, поэтому он еще в рисунках общего вида получил от конструкторов прозвище «Кукарача» (из песни - «Кукарача, кукарача, кукарача - это значит таракан»).

Понимая, что столь, сложную машину силами своего молодого самолетного отдела быстро сделать не сможет, Гроховский пригасил для реализации замысла опытных авиационных конструкторов Козлова, Болховитинова, Каминова как разработчиков, заключив с ними трудовое соглашение. Это были люди, тянущиеся ко всему новому, необычному. Они разрабатывали «Кукарачу» в неслужебное время, ночами, пытаясь воплотить в будущем самолете максимум технических новинок того времени.

«Кукарача» начала строиться в Москве в авиамастерских ЦАГИ. Немало организационных усилий приложил Гроховский, прежде чем деревянные брусья, фанера, металлические рейки, трубы и полотно превратились в самолет: он строился из материалов, сэкономленных на других работах. Все время ощущался дефицит рабочих, потому что машина шла вне плана. Различные переделки, перекомпоновки «по живому» тоже затягивали сроки. Медленно перебирался и старый, из списанных, мотор М-11.

Наконец в конце весны, когда подсохло поле, самолет выкатили на аэродром. Испытывать его пригласили Валерия Павловича Чкалова.

- Ишь ты, правда, похож на таракана, попробую, - окал летчик, с трудом втискиваясь в кабину. - От винта!

Чкалов видел «Кукарачу» не впервые, он знакомился с машиной еще в «скелете», и она нравилась ему своей необычностью.

Но самолет не взлетел. Даже не оторвался от земли. Как ни насиловал двигатель Чкалов, подлеты не удавались. «Кукарача» бегала, набирала скорость, но чтобы уйти в небо, ей не хватало аэродрома. Упорный летчик пытался поднять машину до тех пор, пока в баке не кончилось горючее. Винт встал где-то посреди аэродрома. Чкалов вылез из кабины, отойдя несколько шагов, закурил и, когда к нему подбежали конструкторы, сказал невесело:

- Настоящий таракан! А тараканы не летают. Где-то вы просчитались или перемудрили, уважаемые...

Гроховский, рассматривая лежащий перед ним прекрасно выполненный рисунок «Кукарачи», горевал. Он хорошо знал историю бесхвостых конструкций. Они разрабатывались уже давно. Еще в 1908 году Вейс в Англии и Этрих в Германии сконструировали летавшие бесхвостые планеры. Они показали немалые преимущества перед обычными, снабженными фюзеляжем и хвостом, имея мизерное лобовое сопротивление, меньший вес, возможность более выгодно размечать грузы внутри крыла. Эти свойства бесхвосток привлекали Гроховского, мечтавшего о громадном десантном корабле-крыле с отменной скоростью и грузоподъемностью, с возможностью посадки на маленький пятачок. «Кукарача» была первым шагом. И споткнулся Гроховский на нелегкой дорожке. Глядя на рисунок «Кукарачи», он видел перед собой двухмоторную «веспе» Липпиша, «Параболу» Черановского, английский бесхвостый военный самолет «птеродактиль». По благородству форм они проигрывали его детищу с крыльями стреловидной формы, но эти самолеты летали, а «Кукарача» так и осталась бегающим по полю тараканом.

Выкурив несколько папирос подряд, Гроховский встал, походил из угла в угол и, приоткрыв дверь, попросил секретаря-машинистку найти Урлапова.

- Знаешь, что «Кукарача» не захотела летать? - спросил он своего помощника, когда тот зашел в кабинет.

- Я был на аэродроме.

- Был? А почему я тебя не видел?

- Да я почти рядом с вами стоял.

- Вот, елки-палки, скоро самого себя потеряешь! Так почему она не взлетела, Борис?

- Точно пока не скажу... Выполнен самолет плохо, Павел Игнатьевич. Видели, какая обтяжка и покраска? Морщины, потеки, крыло шершавое. Моторчик посильней, и она пойдет.

- Знаешь, честно говоря, я и надеялся только на подлет, потому что перетяжелили мы конструкцию прилично. Но и подлета не получилось! А ведь если бы... тогда - в план, и серьезно поработать можно.

- Все одно к одному. Я же говорил вам, что строить надо было на заводе.

- Завод перегружен.

- Пусть не скоро, но нашли бы возможности.

- А «Легкий крейсер»?

- С ним все в порядке, правда, из графика малость выбились.

- Почему?.. Ну-ка зови Ивенсена.

Пришел Павел Альбертович Ивенсен. Доложил, как идут дела с ЛК-2, посетовал на трудность расчетов некоторых узлов конструкции.

- Держит нас схема главной силовой рамы фюзеляжа. Надо подобрать трубы с расчетной нагрузкой в двадцать тонн, - сказал он. - Для такого расчета у нас специалистов нет, сами учимся. С азов пришлось начинать, а это - время.

- Где есть такие специалисты? - спросил Гроховский.

- На моей прежней работе, в СНИИ ГВФ.

- Вот с ними и договорись. Как хочешь, Павел Альбертович, но чтобы в плановый график вошел. Скажи, если запустим еще одну конструкцию, тебе это здорово помешает?

- Случаются «окна» в работе. При хорошей организации их можно использовать.

- Значит, так, Бориса - повернулся Гроховский к Урлапову, - строим новый вариант «Кукарачи» в Ленинграде. От «тарана» пока откажемся. Пусть будет просто бесхвостка с фиксированным двигателем. Размахнем ее пошире и кабину сделаем человек на пять. С ходу взять нам задуманную конструкцию не удалось, отступим, будем идти к цели постепенно. У меня есть кое-какие задумки. Соглашение с разработчиками продлим или теперь доведем «Кукарачу» сами?

- Думаю, осилим, - согласился Урлапов. - Неплохо бы достать мотор помощнее.

- Где? С тем же весом, но с большей мощностью - только за границей. Это золото! Платить им надо золотом, понял? Я принципиально против. Используем опять наш М-11...

Через три месяца в прессе появилось сообщение:

«Экспериментальный институт Наркомтяжпрома в Ленинграде приступает к строительству самолета типа «летающее крыло» с мотором в 100 лошадиных сил. Самолет сможет поднимать четырех пассажиров и летать со скоростью 220 километров в час. В течение двух с половиной месяцев самолет должен быть построен, и ему предстоит принять участие во всесоюзном перелете, организуемом «Правдой», ЦК ВЛКСМ и ЦС Осоавиахима»'.

') Самолет. 1935, № 6, с. 17.

Заметка о многом говорила.

Если Гроховский открыл свои карты, то, значит, он отказался от системы «таран», преобразуя самолет; значит, шла машина по плану открытых экспериментов; значит, конструкторы были уверены, что на сей раз бесхвостка обязательно полетит.

44. И. В. ТИТОВ

Семнадцатого апреля на аэродром Центрального аэроклуба съехались гости, приглашенные нами на демонстрацию технических новинок Экспериментального института. Здесь были представители Осоавиахима, некоторых научных авиационных учреждений, журналисты. Прибыли и генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев, секретарь ЦК Павел Горшенин.

В это время в воздухе стрекотал У-2 - машина облетывалась. Когда самолет приземлился, из кабины вылез Гроховский - одет он был в синий комбинезон, на голове - коричневый шлем из кожи с приподнятыми на лоб очками-«бабочками». Подошел к головной группе гостей, с которой занимался я.

- Не зря, наверное, оторвали нас от дела, Павел Игнатьевич? - здороваясь, спросил Косарев. - Удивить чем-то хотите, знаю я вас!

- Желаю доложить наглядно о выполнении задания. Помните, Александр Васильевич, после гибели Зои Бушевой вы сказали, что нужно бы поскорей сделать автоматическую подстраховку парашютиста? И Яков Иванович Алкснис торопил. Мы постарались. Притом в нескольких вариантах. Сегодня увидите прибор системы Титова - Колоколина для автоматического раскрытия.

- Обрадовали, Павел Игнатьевич, - заулыбался Косарев. - А еще что?

- Расскажите, - попросил Горшенин.

- Да-так, по мелочи... Иван Васильевич Титов вам поведает о своем изобретении, а мне некогда, побегу, еще не досмотрят что-нибудь мои черти полосатые.

Гроховский ушел, а Косарев протянул мне руку:

- Поздравляю вас с прибором!

- Присоединяюсь! - поздравил и Горшенин. - Отлично выглядите, Иван Васильевич.

Я слегка смутился, так как был действительно одет по-праздничному - в новенькую форму со всеми знаками отличия.

- Может случиться, у меня праздник сегодня, - говорю, - вот и приоделся. Но поздравлять рано. Первая проба. - Я вынул из кармана никелированную коробочку, открыл ее. - Вот видите, похож на будильничек. Только на циферблате одна стрелка, секундная. Прибор укрепляется на наружной части парашютной сумки и связан с тросом и вытяжным кольцом. Перед прыжком парашютист сам или инструктор, вот так, пальцем, ставит стрелку на нужное ему время затяжки от пяти до двадцати пяти секунд, потом вытягивает специальную чеку из прибора и бросается вниз. Вот я выдергиваю эту чеку. Слышите, прибор заработал. Если, например, поставлю стрелку на цифру десять, то через десять секунд парашют и раскроется. Должен раскрыться.

- А если откажет?

- Автономно действует обычное вытяжное кольцо, товарищ Горшенин, парашютист в любое время может его выдернуть и выпустить купол из ранца. Смотрите, «удвашка» взлетает, на ней парашютист Зевлев с прибором.

Когда У-2 набрал высоту и вышел на центр аэродрома, на голубом спортивном лимузине подъехал Алкснис. Он сидел за рулем, рядом с ним комбриг Молодцов. Не вылезая из открытой автомашины, они смотрели в небо. Как руководитель испытаний я подошел к ним с докладом, но Алкснис остановил меня:

- Не надо, Иван Васильевич. Здравствуйте. Утро было приятным, солнечным, небо белесо-голубым. С земли хорошо видно, как Землев вылезает из кабины на крыло, падает с него и летит вниз, раскинув в стороны руки. Купола над ним нет, значит, вытяжное кольцо он не тронул.

«Двадцать один, двадцать два... двадцать пять, - считал я про себя, несказанно волнуясь, и, назвав последнюю цифру, скомандовал: «Раскрытие!»

Землев не свел рук, не тронул кольца, а над ним вспыхнул белый купол.

- Ура-а!-закричали вокруг. Смотрю - наши, их оказалось на аэродроме больше, чем мы предусматривали, каждый старается лично поздравить, аж толкают голубой лимузин и орут кто во что горазд.

- Как дети! - развел руками улыбающийся Алкснис.

- И я рад! - перекрикивая шум, сказал ему подошедший Гроховский. - Теперь мы можем выпускать десантников и спортсменов на прыжок без предварительного облета и тренировок на парашютной вышке. Благодаря приборам-автоматам можно серьезно говорить о массовых затяжных прыжках... Внимание, товарищи! Тихо! Тихо! Прибыли термосы с горячим чаем, предлагаю погреться! Со ржаными сухариками.

Все как-то сразу заметили, что день хоть и солнечный, но ветерок злой, пронизывающий. Из эмалированной кружки пил горячий, хорошо заваренный чай и Алкснис, ведя неторопливую беседу с командирами из Осоавиахима и инженерами. Похваливали чай и Косарев с Горшениным, макая сухарики в душистый напиток.

Разговоры прервал шум мотора взлетающего У-2. В его кабине, кроме летчика, сидел кто-то высокий, мощный; его чрезмерно крупная голова и покатые плечи, обтянутые серым комбинезоном, неестественно прямо торчали над обрезом задней кабины.

- Еще один прыжок с автоматом? - спросил комбриг Молодцов.

- И с автоматом тоже, - уклончиво ответил я.

- Любите вы сюрпризы, Павел Игнатьевич, - сказал Горшенин.

Гроховский и бровью не повел.

- Я его еще раньше просил раскрыть программу, - поддержал товарища Косарев. - Хитрый, ушел от ответа.

- И не скажет! - засмеялся Алкснис. - Вам скажи, сразу укатите: дела, мол! Нет уж, если приехали в «цирк Гроховского», ждите смирно. Так, Павел Игнатьевич?

- Ждите смирно, - с показной покорностью опустил голову Гроховский. - Только, товарищ начальник ВВС, у нас не цирк, а экспериментальный институт.

- Ладно, ладно, беру это слово обратно, - примирительно сказал Алкснис и тронул за плечо Гроховского.

Самолет набирал высоту, но не над аэродромом, а далеко за его границей, куда он ушел по ветру...

- Неужели на дома собирается прыгать? - забеспокоился Молодцов.

Нельзя сказать, что мы уж очень жаловали румяного комбрига. Гроховский поэтому, взглянув на него и притворно сокрушаясь, покачал головой:

- Ай-я-яй: неужели сбросит человека на поселок?! у Там и ноги поломать можно. Говорил же ему, предупреждал... Да нет, не сбросит.

- Прыгнул, прыгнул, черт возьми! - закричал и в гневе ударил по борту автомашины Молодцов.

- Ай-я-яй! Вот черт полосатый! - продолжал сокрушаться Гроховский.

- Кто летчик? - спросил Алкснис.

- Холобаев, - подсказал я.

- Расследовать и наказать! Пошлите в поселок санитарку! Быстро! - предугадывая команды своего начальника, приказал Молодцов, лицо его стало багровым от рвения.

- Не торопись, комбриг, - остановил Молодцова Алкснис. - Холобаев, говорите? Тогда подождем.

- Так точно, надо подождать, - сказал и я, еле сдерживая смех, - видите, парашютист приближается к нам.

- Титов прав, он летит к аэродрому, и быстро, - поддержал меня Косарев. - На крыльях, что ли, а, Иван Васильевич?

Я взглянул на Гроховского, тот кивнул, и я ответил:

- Угадали. Парашют-планер. Все мы делали когда-то из бумаги треугольных голубков, и они неплохо летали. Купол этого парашюта треугольный, середина подтянута стропами так, что получилось как бы два крыла. Парашютист не спускается вертикально, а скользит по воздуху со скоростью до пятнадцати километров в час. Сейчас под куполом манекен. Мы застраховались от неудачи и еще раз попробовали прибор-автомат. А если бы летел человек, он мог бы управлять парашютом, опускать стропами правое или левое полотняное крыло и тем самым разворачиваться в удобном ему направлении.

- Как считаете, Яков Иванович, для десантника это неплохо? - спросил Гроховский. - Выброска в одном месте, приземление в другом. С такими парашютистами можно пойти и на военную хитрость.

- Удалась она, твоя хитрость. Молодцова чуть кондрашка не хватила. Давай, давай, хвастайся дальше перед начальством, Павел Игнатьевич, - довольно проворчал Алкснис. - В будущем, может, и зачтется.

Парашют-планер приземлил манекен на аэродром и, мягко опустив его, потащил по земле.

- Ветер усиливается, - заметил Косарев.

- Это хорошо, Александр Васильевич, это то самое, что мы и ожидали. Давай команду, Иван Васильевич! - приказал Гроховский мне.

Через несколько минут на центр аэродрома выехал грузовичок.

С его борта по ветру соскользнул крошечный белый купол и потянул за собой парашютный купол побольше. Тот не упал на землю, скукожившись, а, черпанув верхней фигурной частью ветра, полез ввысь, привязанный за тонкую стропу. Он уходил в небо и тащил за собой корзину из сухих ивовых прутьев, в которой сидели две большие куклы. Набрав метров двести высоты, парашют завис на бечеве.

- Десантники смогут пользоваться такой системой для наблюдений за противником с места высадки, как пользуются в армии подвесным воздушным шаром. В случае опасности они отцепляют фал и спускаются вниз, как на обычном парашюте... Давай! - взмахнул я красным флажком, и на грузовичке тотчас отпустили стропу. Парашют с корзиной пошел вниз.

Понаблюдав за спуском, Гроховский сказал:

- Если крепко подумать, эту штуку можно приспособить для поднятия грузов, приборов, может, и людей в стратосферу на тросе. Для того чтобы уравновесить вес троса, чтобы он не уменьшал подъемную силу парашютного змея, можно прикрепить к нему ряд маленьких парашютиков-змейчиков. При благоприятных условиях такие змеи с приборами в корзине могут находиться в стратосфере довольно продолжительное времл. Но это, товарищи командиры, пока еще только голая идея.

- Голая фантазия! - усмехнулся комбриг Молодцов. - А денежки, между прочим, усыхают тысячами!

- А показали мы вам парашют-змей, он же парашют-дозор, он же парашют-альпинист. Теперь, пока самолет заправляется, расскажи-ка, Иван Васильевич, историю американца Клема Сона для тех, кто об этом никогда не слышал, - не обратив внимания на реплику Молодцова, закончил Гроховский.

Принесли раскладные брезентовые стульчики, на один из них уселся я и начал рассказ.

- Летчик и парашютист Клем Сон в прошлом году решил претворить в жизнь легенду об Икаре и Дедале. Нужны были денежки, и он из объятой жестокой депрессией Америки отправился в Англию, придумав головокружительное шоу: прыгнуть с самолета на складных крыльях и показать зрителям пилотаж «человека-птицы».

В Англии он заинтересовал своей идеей какого-то богача, и тот раскошелился в предвкушении барышей со зрелища, дал деньги на постройку крыльев, покупку парашюта, обещал арендовать самолет.

Клем Сон по своей выкройке заказал портным комбинезон, между рукавами которого и боковиной вшивались красные матерчатые перепонки. Такую же перепонку вшили и между штанинами. Когда оперение «человека-птицы» было готово, на аэродроме Хентворт блич Лондона назначили представление. Народу собралось - тьма.

Самолет поднял Клема на высоту около трех тысяч метров, и бесстрашный человек прыгнул, понесся навстречу земле. Все увидели, как маленькая красная куколка закувыркалась - это Клем раскрыл левое крыло. Откинув в сторону правую руку и раздвинув ногами хвостовую перепонку, акробат прекратил беспорядочное падение - он планировал! Поднимая или опуская то одну, то другую руку-крыло, Клем разворачивался, изменял направление полета. Но когда опустил голову, чуть согнувшись в поясе, и почувствовал, что скорость нарастает и что руки его уже не в силах удержать крылья, открыл парашют и благополучно приземлился на поле аэродрома. Восторженные зрители, сменяя друг друга, долго носили отчаянного летчика на руках, восхваляя его смелость...

Я рассказывал с удовольствием, как можно красочнее И видел, что даже те, кто знал о полетах американца, слушали со вниманием.

- Но сам Клем Сон остался недоволен аттракционом, были недовольны и многие из тех, кто имел большие деньги и за свой дорогой билет ждал зрелища поострее, поэффектнее. Тогда дерзкий американец решил показать чопорным англичанам настоящую воздушную акробатику. Для этого он переконструировал свой костюм. Перепонки крыльев укрепил основой из алюминия, оклеив ее перкалью. Увеличил и площадь перепонки между ногами, сделал ее более жесткой. Усовершенствованная конструкция для птичьего полета дала возможность Клему Сону 28 февраля этого года во Флориде показать тысячам туристов на пляжа Дерсон-Бич, как воздушный акробат на искусственных крыльях разворачивается, скользит на крыло, по своему усмотрению изменяет направление полета и его крутизну; перед тем как открыть купол парашюта, Клем попробовал выполнить «мертвую петлю», что-то похожее на нее у него получилось...

Я прервал рассказ, так как в это время над нашими головами появился самолет. На длинном фале за его хвостом тащилось белое полотнище с надписью: «Вот так летает Клем Сон!»

- Видите, знаменитого Клема мы пригласили в гости! - подняв руку к небу, провозгласил торжественно Гроховский. - Сейчас вы увидите его лучший прыжок!

Недоверие сковало наших гостей. Я поспешил вмешаться, так как, честно говоря, не одобрял этот словесный трюк.

- Узнав о полетах Клема, - сказал я, - мы решили, что идея заслуживает внимания. Костюм «человека-птицы» для зрелищ нам ни к чему, но для десантника может быть полезен, так как дает свободу маневра в воздухе после оставления самолета. Дело поручили парашютисту Георгию Шмидту, технику Николаю Смирнову и Марине Барцевой, она занималась аэродинамическими расчетами. Я прерываю рассказ, над нами самолет, и с него сейчас прыгнет Георгий Шмидт на крыльях «летучая мышь».

Алкснису, Косареву и еще нескольким товарищам дали бинокли, они направили их окуляры в небо.

- Во вчерашних газетах было сообщение, что последователь Клема американец Девис разбился, - вдруг сказал Молодцов, и все разговоры мгновенно прекратились. - Не зря ли вы назначили этот полет?

- Замолчите! - обрезал его Гроховский.

- Мы знаем, и Шмидт в курсе, - поспешил я замять грубость своего начальника. - На него это не подействовало, узнав о гибели Девиса, он сказал: «Я знал, что он разобьется, - его руки были намертво сцеплены с крыльями». У нас своя конструкция, обеспечивающая полную безопасность. Шмидт спокоен.

(Титов сказал правду. Но не всю. Обратимся к свидетельству журналиста.

У «Пьеса называлась «Веселые страницы». Мастер парашютного спорта Георгий Шмидт сидел в партере перед опущенным занавесом и ожидал начала второго акта. Рядом с мастером сидела незнакомая женщина, на ее коленях лежал свежий номер московской газеты. На третьей полосе жирным шрифтом была напечатана заметка.

«...Флойд Девис предпринял второй в мире полет на крыльях Клема Сона. Не имея возможности освободить вовремя руки для раскрытия парашюта, Флойд Девис разбился насмерть на аэродроме в Мичигане».

Скосив глаза на газету, Шмидт прочитал заметку и задумался. Приподнятое настроение от просмотренного первого акта сменилось подавленным чувством. Конечно, все это не значило, что Шмидта ожидает участь Флойда Девиса, Наоборот, Шмидт верил в крылья. Готовясь к полету на них, он учел недостаток американской конструкции, предложив своему товарищу технику Смирнову сделать крылья такими, чтобы во время падения можно было в любой миг освободить руки. И все же маленькая газетная заметка о гибели незнакомого человека, жившего за океаном, на другом полушарии, отозвалась болью в сердце... В сущности, никакого риска в таком полете не было. Если откажутся работать крылья, Шмидт раскроет парашют и спустится на землю. Преимущество советской конструкции крыльев перед американской и состояло именно в том, что на концах каждого крыла были укреплены специальные алюминиевые элероны, которые помогали управлять полетом. И потом, разве мало Шмидт совершил затяжных прыжков с маленьким парашютиком, площадью в каких-нибудь полметра? Благодаря этому парашютику Шмидту обычно удавалось при свободном падении управлять телом, парашютик всегда ставил его в положение ногами вниз... Все это было неоспоримо. Шмидт совершил много смелых экспериментальных прыжков. В самых трудных случаях он никогда не терял самообладания. И тем не менее новизна предстоящего полета на крыльях вызывала легкое волнение...

Размышлял Шмидт по дороге из театра домой. Дошел незаметно. Он повернул в замочной скважине ключ, вошел в комнату и лег на диван. Перед сном он пожелал, чтобы завтра был ясный день, и быстро уснул...» А теперь послушаем продолжение рассказа И. В. Титова.)

...Пристальнее всех через линзы бинокля всматривался в самолет Гроховский.

Самолет снизил скорость. Шмидт вылезает на крыло, слегка отрывает от бедра правую руку, пробуя растяжку полотняного крыла, натянутого на жесткий каркас, который будто прирос к его спине. Наклоняется к летчику Афанасьеву и что-то говорит ему. Бросается грудью вперед, на лету расправляя крылья, - летит! Летит, напоминая гигантскую птицу. Его накренило в сторону - выпрямило! Снова рвануло вбок - справился! Спокойно планирует - подбирает под себя ноги, выворачивает элероны и идет на «мертвую петлю» - ах, не получилось! Застрял-летит лежа на спине, лицом к небу... пора раскрывать парашют, пора!.. «Переворачивайся, в таком положении ты не откроешь его, он же у тебя на спине!» С помощью элеронов и ножной перепонки Шмидт переходит в скольжение на одно крыло и... открывает парашют. До земли оставалось метров шестьсот.

- И день вроде еще светлее стал, и тихо, тепло, аж жарко! - глубоко вздохнул Косарев.

- Аж жарко, - повторил Алкснис. - Все, что ли, Павел Игнатьевич? Ну, тогда хочу поблагодарить всех твоих ребят за сегодняшний день.

Пока комбриг Молодцов собирал присутствовавших на испытаниях возле голубой «испано-сюизы», секретарь ЦК ВЛКСМ Горшенин развивал перед Гроховским пришедшую ему мысль:

- Вы, Павел Игнатьевич, многое можете сделать. А как вы думаете, можно ли сделать резиновые крылья и надуть их водородом? И летать! Мне кажется, такая конструкция, хотя она будет тяжелее воздуха, все же имела бы более легкий вес благодаря водороду. Сам же аппарат мне представляется похожим на планер.

- Я не уверен, что водород облегчит вес конструкции. Водород даст совсем немного подъемной силы из-за малой кубатуры крыльев, но сама идея интересна! Подумаем. Прикинем.

Алкснис в это время, поблагодарив всех участников испытаний, садился за руль автомашины. Я поспешил к нему:

- Мне нужно успеть на поезд Москва-Ленинград, а дел еще много, не подбросите в город?

- Пристраивайтесь сзади.

Молодцов сел рядом с Алкснисом, я за их спиной.

Как только тронулись, Молодцов, игнорируя меня, заговорил:

- Вы заметили, Яков Иванович, как Титов взахлеб хвалил этого американца, этого Клема? Как будто молился на него!

- Не заметил, комбриг.

- Вы, по-моему, прямо упрекнули Гроховского в хвастовстве и правильно сделали. Вовремя! От него так и пышет гонором!

- И этого не помню, комбриг... «Как истинный гений-изобретатель он шел от своего природного ума, верил только в свои личные воззрения на искусство и влиял на товарищей менторски. Никогда у него не могло быть мысли работать скромно в своей специальности, довольствоваться камнем, лично им положенным в бесконечной лестнице, ведущей к совершенству...»

- Вы о Гроховском? - удивился Молодцов.

- А что, не подходит?

Молодцов пожал плечами, не решаясь возразить.

- Не мучайтесь, комбриг, - улыбнулся Алкснис, - это художник Репин так пишет о художнике Куинджи. Готовясь к совещанию изобретателей, я выучил цитату почти наизусть. Если бы я мог так написать, я почти то же сказал бы и о Гроховском. На миг Алкснис повернул лицо ко мне: - Вы согласны, Иван Васильевич, когда говорят так о вашем начальнике?

- Приятно слышать...

- Ваш предшественник, покойный Петр Ионович Баранов, - перебил меня Молодцов, - тоже любил наизусть читать стихи. Увлекался очень!

- А я, комбриг, - немного помедлив, ответил Алкснис, - считаю себя его преемником не только по форме.

Дежурный стрелок военизированной охраны открыл перед нами ворота с аэродрома...

Много позже о том, что мы показывали в этот раз командирам ВВС, Гроховский рассказал в одной из своих статей под псевдонимом «П. Игнатьев». Рассказал он тогда и о резиновом планере, который мы построили быстро и приспособили к нуждам альпинистов - «горных десантников», по его словам ').

') Техника-молодежи, 1938, № 11. В 1984 году журнал «Попьюлар сайенс» напечатал статью «Парашюты поднимаются в небо», в которой идею подъема в горы на парашютах считает только что родившейся.

45. М. Н. КАМИНСКИЙ

Девушки неторопливо облачались в меховые комбинезоны, надевали теплые шлемы и рукавицы, одновременно слушая последние наставления своего инструктора Георгия Шмидта.

Шмидт, наверное, волновался больше самих парашютисток, ведь с семи тысяч метров готовилась прыгнуть и его жена Марина Барцева, командир первой тройки. К рукаву ее комбинезона прикрепили длинное и узкое полотнище со словами: «Привет из стратосферы великой партии Ленина!»

Командиром второй группы, тоже из трех человек, назначена Ольга Яковлева. К правому рукаву ее комбинезона тоже прикреплена пурпурная лента с надписью:

«Сделаем небо крепостью обороны социалистического общества!»

День солнечный, теплый, и, чтобы девушки не разгорячились, шествуя к самолету в тяжелом зимнем обмундировании и с двумя парашютами на груди и спине, мы их подвезли к самолету на грузовичке.

Летчик Терентий Маламуж подал вперед секторы газа, и серебристый АНТ-7, тяжело разбежавшись, унес в небо участниц рекордного высотного прыжка.

Маламуж довольно долго набирал высоту. Последние минуты перед прыжком он наскребывал ее буквально по метрам. Наконец стрелка высотомера застыла на цифре 7000.

Последовала команда:

- Первой группе - готовность! Вынуть чеки из приборов автоматического раскрытия... Вымпел за борт!

Грузик с красной лентой, на которой белела надпись:

«Верному стражу социалистической Родины - славной непобедимой РККА пламенный привет с высоты семи тысяч метров!» - полетел к земле.

За ним по команде «Пошел!» первой выбросилась Шура Николаева. В разряженном воздухе купол ее основного парашюта развернулся лениво, образовал зонт почти без динамического рывка. Шура радостно закричала и огляделась вокруг. В блестящей синеве неба, чуть выше ее, слегка раскачиваясь, опускались два огромных белых подснежника.

Когда прошло первое чувство восторга, Шура ощутила жгучий холод. Он забирался под рукава, за воротник, под морщинки шлема и маски. Тело быстро каменело. Шура беспокойно заерзала в лямках, начала хлопать рукавичками, и то ли от движения, а скорее всего потому, что парашютистка вошла в теплый слой атмосферы, колкий холод отступил.

Подруг отнесло в сторону на большое расстояние, а ее, Шуру, парашют опускал на железнодорожное полотно.

Быстро оценив обстановку, Шура потянула вниз несколько строп, подскользнув, приземлилась на зеленую лужайку, вблизи от неширокого чистого ручья, воду которого и попробовала, как только освободилась от парашюта.

Напившись, помахала рукой мне, следившему на У-2 за полетом парашютисток. Я ей в ответ бросил вниз пакетик с шоколадом и рукой указал на ближайший населенный пункт. На таком же самолете патрулировал в воздухе и сам Гроховский.

Со второго захода АНТ-7 благополучно десантировал вторую группу, где вожаком была Ольга Яковлева.

Преодолев более шести тысяч метров, она увидела, что ее может снести во двор фабрики, посредине которого красовалась высокая кирпичная труба. От этого опасного места Ольга ушла скольжением, но теперь снижалась на рельсы железной дороги и, как рассчитала, могла в точке приземления встретиться с торопящимся в сторону Москвы товарным поездом.

Опытная парашютистка вновь исправила линию спуска.

И опять неприятность - ее понесло на провода высокого напряжения, протянутые через поля колхоза имени Ленина. И тут она услышала зычный голос:

- Эй, прыгай к нам на картошку!

Третье скольжение, глубокое, рискованное из-за близости земли, и... Ольга мягко опустилась на вскопанную картошку.

Окруженная колхозниками, она сняла парашютную амуницию, тяжелый меховой комбинезон, сбросила маску и шлем, представ перед удивленными сельчанами красивой молодой женщиной с блестящими от пережитого глазами и счастливой улыбкой. А на груди ее легкого хлопчатобумажного комбинезона цвета морской волны рубиново сиял орден Красной Звезды.

Так нашими женщинами был поставлен первый мировой рекорд высотного группового прыжка без кислородных приборов.

Через короткий промежуток времени Павел Игнатьевич Гроховский организовал групповой женский прыжок в воду.

Под вечер, когда ветерок запутался в камышах озера Сенеж, на его гладь опустились парашютистки. Освободившись от подвесной системы, они не хотели вылезать из воды, весело барахтались в ней. Наши ребята со смехом и шутками выуживали их из озера и втаскивали в лодки.

Групповые прыжки женщин из стратосферы и в воду явились выдающимся событием своего времени.

Рекорд первой группы женщин-парашютисток продержался недолго. В том же году Галине Пясецкой и Анне Шишмаревой Гроховский разрешил прыгнуть с такой высоты, с какой еще не прыгали и мужчины. Летчик Терентий Маламуж поднял свой облегченный АНТ-7 на высоту 7923 метра. Опять же без кислородных приборов женщины прыгнули и благополучно приземлились.

Советское правительство наградило многих отважных парашютисток, в том числе орденом Ленина - Камневу, орденами Красной Звезды - Пясецкую и Шишмареву. Орденом Красной Звезды был награжден также и Шмидт. Павел Игнатьевич Гроховский получил Почетную грамоту ЦИК СССР.

Награды вручил в Кремле Михаил Иванович Калинин. Прикрепляя орден первой девушке, Калинин весело сказал:

- Приятно, когда молодые девчата получают ордена за храбрость! Вы ведь не только поставили новые рекорды, но и перекрыли достижения мужчин. Молодцы!

46. В. И. МАЛЫНИЧ

Опыты по постройке мягкого летательного аппарата мы начали с «резинового крыла».

Очень скоро чертежи крыла изготовили. Приложили к ним документацию по технологии. Заказ принял ленинградский завод «Красный треугольник».

В один из дней директор завода позвонил нам:

- Заберите свой воздушный матрац.

В тюках два комплекта пневматических крыльев доставили в Москву. За десять минут каждое надули обычным автомобильным насосом.

Первым испробовать полет на необычных крыльях вызвался комсомолец из нашего КБ планерист Ваня Петушков. Подходящей горки рядом с аэродромом не нашли. Кидаться с крыши дома Гроховский запретил. Пригнали грузовичок.

Закрепив ремнями крылья, Петушков встал в открытый кузов. Грузовик поехал. По мере набора скорости планерист почувствовал, что крылья набирают подъемную силу и отдирают его от платформы. И вот из-под ног у хлопца ушел кузов, и Петушков оказался в воздухе. Пролетев совсем немного, он мягонько ткнулся в землю ногами.

- Ну, шасси выдержали? - радуясь первому успеху, спросил Гроховский. - Не скапотировал носом в пыль?

- Очень нежно коснулся и всего шага три пробежал!

- Вот и давай, Петушков, осваивай технику полета. Будешь заглавным испытателем матраца.

Несколько коротких подлетов Петушков сделал с грузовичка. Потом мы замыслили привязь. Планерист после отрыва от платформы кузова оказывался на буксире за автомобилем. Таким макаром полет мог длиться несколько минут до тех пор, пока автомобиль не уменьшал скорость. Бывало, увлекались. Планерист уставал. Случались синяки и шишки. Но в конце концов Петушков начал летать устойчиво и довольно продолжительное время.

За испытаниями зорко следил Гроховский. При одном из полетов Петушков упал на крыло. Оно мягонько самортизировало. Хлопец даже не ушибся.

- Безопасность на все сто! - засмеялся Гроховский. - И чинить не надо. Будем строить резиновый планер. Пожалуй, на нем можно будет летать без парашюта. Посмотрим, быть может, и десантника снабдим таким аппаратом.

Не откладывая задуманного в долгий ящик, мы изготовили проект надувного планера и передали его для постройки на завод «Промтехника» в Ленинграде.

Когда планер был готов, я дал его описание в журнале «Самолет», где сообщал, что он «в отличие от современных учебных планеров не имеет элеронов и рулей, управляется при помощи перекоса консолей крыла и хвостового оперения».

Пневматический планер летал вполне прилично. И на буксире за самолетами «Авро» и У-2. И в планирующем полете. На нем поднимался в воздух Василий Степанченок. И сам Гроховский. И другие пилоты.

12 июля 1935 года необыкновенный аппарат демонстрировался на параде в Тушино членам правительства. После Гроховский подарил планер МАИ для спортивных и учебных целей, надеясь, что работа над надувными летательными аппаратами заинтересует молодых инженеров.

Попав на склад МАИ, планер так там и остался, пока не пришел в негодность.

Но мы не прекратили экспериментальных исследований по той линии. В Ленинграде работала группа под руководством инженерна Ивана Васильевича Титова, и через некоторое время в воздух поднялся пневматический планер-амфибия «Имени Х съезда ВЛКСМ». Аппаратик получился оригинальный, по своей конструкции не имеющий аналогов в мировой практике планеростроения: одноместный моноплан с высокорасположенным крылом; фюзеляж с законцовкой-раструбом, на котором крепилось хвостовое оперение и костыль; в кабине пилота-деревянные рычаги управления. Сидел пилот на мягкой подушке. Слева от него, в специальном кармане, лежало кольцо отцепки, соединенное при помощи тросика с буксировочным замком на носу планера.

В этом варианте пневматического планера мы использовали и дерево, и металл. Добились портативности и легкости аппарата. Вес - 77 килограммов. Планер умещался в одну сумку размером метр на метр, глубиной 50 сантиметров. К полету мог быть готов через 20 минут при использовании ножного воздушного меха.

Первый полет на том «дутике» Гроховский не доверил никому.

В один из вечеров жители Ленинграда, гуляющие по набережной Невы, увидели, что за глиссером, отруливающим на малых оборотах от причала, тянется планер с опущенными в воду концами крыльев. Взревел мотор глиссера. Сцепка устремилась вперед. Крылья планера стали подниматься. Как только глиссер вышел на редан, «дутик» оторвался от воды и на малой высоте пошел над речкой. Сведенные мосты через Неву не дали полетать долго. Но Гроховский остался доволен:

- Кажется, мы сделали то, что хотели!

Дальнейшие заводские испытания проводил Георгий Шмидт. Его буксировал самолет У-2. На высоте 60-100 метров Шмидт отцеплялся. Пролетев по прямой километр или более, садился на землю или воду. Все было ладно.

В одной из своих статей в журнале «Самолет» я писал: «Учитывая данные заводских испытаний, изобретатель П.И.Гроховский приступает к дальнейшей работе по совершенствованию конструкции пневматического планера и в недалеком будущем предполагает выпустить отработанную во всех отношениях модель для передачи ее на государственные испытания и внедрение в массовое производство».

В 1935 году Павел Игнатьевич разработал и «складной планер».

И все-таки тема «Надувные летательные аппараты» была закрыта в институте как исчерпанная. Нам заявили: «Вы доказали, что подобные аппараты летать могут, но, несмотря на их транспортабельность на земле, в воздухе они непригодны для десантников из-за громоздкости и недостаточной прочности»'.

Да, в том виде для десантников они не подходили, были малоудобны. Конструкторы перешли к подготовке работ по аппаратам вертикального отрыва для транспортно-десантной авиации.

Рисунок такого самолета, исполненный главным художником института Преображенским, Павел Игнатьевич повесил у себя в кабинете на самом видном месте. Это была одна из привычек изобретателя - видеть перед собой то, о чем он думает.

') Работы по надувным летательным аппаратам, начатые П. И. Гроховским, оказались перспективными. В 1982 году американский журнал «Ньюсуик» сообщил, что английская компания <Эйр плейн» готовит к серийному производству надувной самолет «Феникс». Упаковав в рюкзак, его можно перевозить в автомобиле. В надутом состоянии пластиковые крылья самолета имеют размах свыше 30 метров. «Феникс» приводится в движение с помощью педального устройства велосипедного типа. В других странах также сейчас проводятся опыты с пневматическими летательными аппаратами (см.: Советская Россия, 1982, 26 ноября).

47. Б. Д. УРЛАПОВ

Большинство работ Экспериментального института не предназначалось для широкой огласки, поэтому на страницах периодических изданий, даже авиационных, довольно редко мелькало имя Павла Игнатьевича Гроховского и его сотрудников. Еще меньше писали о наших делах.

Но в начале августа 1935 года довольно неожиданно в институт нагрянул корреспондент журнала «Самолет» Наумов, а Гроховский получил указания от вышестоящего руководства показать ему все, что не имеет грифа «Совершенно секретно».

Мы ждали Наумова в кабинете. Он вошел, поздоровался и сказал:

- Уважаемый Павел Игнатьевич, мне хотелось бы увидеть как можно больше из того, что вы создали. Прошу помочь выполнить задание редакции.

- Сначала вы, наверное, побеседуете с людьми?

- Обязательно, и в первую очередь, но потом...

- К сожалению, сам я не располагаю временем, но дельного сопровождающего вам выделю. Он вас познакомит с сотрудниками, покажет многое из того, чем мы гордимся. Не в наших интересах скрывать свой труд... Вот, знакомьтесь, - и Гроховский показал на меня.

Неделю любознательный Наумов с утра до вечера беседовал с нашими ребятами, знакомился с объектами, посещал аэродром во время экспериментальных полетов.

То, что он записывал в толстом блокноте, зажатом твердыми коричневыми корочками, обычно читал мне вслух, спрашивал:

- Все правильно? Я ничего не напутал? Имена написаны верно?

Прежде всего появилось заглавие будущей статьи:

«Молодежный институт», а также романтическое начало.

«Десять тысяч человек находятся ежедневно в воздушном океане. Десять тысяч человеческих жизней требуют предельной безопасности полета...»

Далее следовал вывод из бесед с комсомольцами и людьми постарше.

«Ряд оригинальных и сложных по выполнению задач поставлен перед молодым институтом, созданным по инициативе талантливого изобретателя-летчика П. И. Гроховского. Смелый конструктор тов. Гроховский имеет около ста уже запатентованных изобретений: сорок из них осуществлено, а над реализацией других и работает в основном институт. Тов. Гроховский любит молодежь, любит свежие молодые искания. Комсомольский молодняк - основные кадры Экспериментального института. Конструкторы «пионерского возраста» не довольствуются работой только в стенах института. Они рвутся в воздух, они сами хотят испытать на практике те изобретения, чертежи которых сами недавно вычерчивали».

Развивая мысль о парашютах различных назначений и приспособлений к ним, Наумов отметил. «...К сожалению, использование парашютных средств при различных исследовательских экспедициях для сбрасывания питания, одежды, инструмента, приборов до сих пор у нас еще недостаточно популярно».

Эти слова журналиста явно навеяны эпопеей по спасению челюскинцев и планами дальнейшего освоения Арктики.

Рассказав о действующих аттракционах, Наумов остановился на том, что, по статистическим данным, с самолетов прыгнули 20 тысяч человек, а с парашютных вышек Гроховского - уже 1 миллион 200 тысяч человек.

22 мая начала учиться полетам и парашютным прыжкам целая группа работников ЦК ВЛКСМ. Первыми летчиками и парашютистами стали секретарь ЦК комсомола по военно-спортивной работе Павел Горшенин и секретарь ЦК ВЛКСМ Серафим Ильинский.

Сообщив эти данные, Наумов сказал мне:

- В ЦК ВЛКСМ меня попросили обратить внимание на аттракционы для молодежи. Наряду с крупными экспериментально-исследовательскими работами институт является одним из застрельщиков по созданию аттракционов. Мы с вами побывали в Краснопресненском парке культуры и обкатали авиационные аттракционы. Признаюсь, они дают полную иллюзию полета. Там же я научился управлять дирижаблем, приводимым в действие посредством велосипедных педалей, дающих движение винту. Не покажете ли вы мне что-нибудь новенькое?

- Прошу сначала к конструкторам.

В КБ еще несколько строк легло в блокнот журналиста: «Подводные лодки, глиссеры, физкультурные лабиринты, водолазный колокол, речной мотоцикл - вот небольшой перечень занимательных и хорошо продуманных аттракционов и спортпособий, проекты которых намечены к осуществлению институтом...»

- А теперь заглянем в мастерские, покажу вам кое-что в моделях, - предложил я.

В мастерских почти все, что раньше видел Наумов у конструкторов и чертежников на бумаге, он смог увидеть исполненным в моделях. В большом продолговатом металлическом коробе, заполненном водой, плавали темно-зеленая подводная лодка и катер, выкрашенный красно-белыми полосами.

- Игрушки действующие.

- Можно попробовать? - спросил Наумов. Не вынимая из воды катер, особой рукояткой сверху я закрутил резину моторчика.

- Смотрите! - И отпустил суденышко. Катер, быстро проплыв с метр по водной глади в коробе, вдруг как бы выскочил из воды и стремительно понесся вперед. Пролетев так метров пять, он на большой скорости ткнулся в резиновый канатик, натянутый в конце короба. Резиновый заслон самортизировал и опрокинул катер на спину. Наумов удивленно смотрел на его днище, к которому были прикреплены миниатюрные плоскости.

- Крылья?

- Да, лодочка на подводных крыльях. Хорошо плавает. По Москве-реке уже бегал глиссер с такими крыльями и развивал скорость до ста километров в час.

- Отличная спортивная машина!

- И спортивная тоже... - уклончиво сказал я.

- Извините, товарищ Гроховский представил вас как Бориса Дмитриевича, не назвав фамилии. Если можно?..

- А почему нет? Борис Урлапов. Со слов других вы уже занесли мою фамилию в блокнот. Я помощник Павла Игнатьевича и занимаюсь авиацией.

- Раз так, тогда об авиации и поговорим. Затронув вопрос о развитии транспортной авиации, вернее, работы над этим вопросом в институте, Наумов записал: «Теперь Экспериментальный институт начал разработку проектов планерлетов с маломощными моторами и высокой грузоподъемностью, которые при полной полетной нагрузке, как правило, буксируются самолетами, а горизонтальный полет совершают за счет собственной мощности. В этом году институт строит серию планерлетов».

- Об этом бы не надо, - остановил я журналиста. - Работа с планерлетами стопорится из-за дискуссии, в которой некоторые маститые специалисты высказываются совершенно отрицательно о пользе этого дела.

- Что они говорят?

- Аргументация этих товарищей примерно такова: все преимущества, приписываемые буксирному планеру, к примеру большая грузоподъемность, может иметь и самолет, если он специально для этого сконструирован. Такой самолет, говорят они, будет, правда, сравнительно тихоходен, малоповоротлив, довольно громоздок, но зато экономичен.

- Аргументы весомые.

- Так кажется с первого взгляда и без учета возможностей нашей промышленности в данное, очень тревожное время... Планерлету, например, грузоподъемностью в три тонны нужен один слабый моторчик на момент взлета, очень короткий момент, самолет-буксировщик. А транспортному самолету с той же грузоподъемностью постоянно нужны три мощных мотора. Где их взять? Как обеспечить ими серию машин? Сколько времени потребуется на постройку одного такого самолета? Сколько он будет стоить? Для нас сейчас это не праздные вопросы... А принцип буксировки дает эксплуатационную гибкость и удобство, позволяя приспособиться к условиям перевозки, изменениям грузопотока, перемене в характере грузов, к различной длине перегонов и так далее. К одному и тому же типу имеющегося уже самолета можно прицепить различные типы планеров и различное их количество. Соответственно, и к одному типу планера можно прицеплять различные самолеты-тягачи. Особенно это важно сейчас, когда мы не можем быстро пополнить парк транспортных самолетов, а грузы возить надо.

- Но вы строите и грузовые самолеты, - заметил Наумов.

- Не отвергая и этот путь, экспериментируем. Больше одного-двух экземпляров не делаем. Для серийных выпусков есть другие КБ и нри них мощные заводы. Наша задача: стараться достигать поставленной перед нами цели как можно быстрее и как можно дешевле, «не отставая от современной технической мысли и даже опережая ее». Это я привел слова товарища Тухачевского.

- Получается?

- Здесь лучше судить другим. Очерк Наумова - первый и последний большой очерк об Экспериментальном институте - был опубликован в журнале «Самолет» в августе '). А чуть позже, в том же 1935 году, свет увидела книга Н. Боброва «Земля внизу», большая часть страниц которой была посвящена Гроховскому и нашей работе.

И сведущие люди не удивлялись публикации материалов об институте, так как знали, что правительством и командованием РККА было решено в сентябре на маневрах Киевского военного округа показать друзьям и врагам мощь Красной Армии, в том числе ее молодые, но уже достаточно сильные воздушно-десантные войска.

') Наумов Н. Молодежный институт, - Самолет, 1935, № 8.

48. АВИЕТА

') Авиета Павловна Гроховская - дочь П. И. Гроховского.

Я помню себя с трех лет. Дома все звали меня Веточкой... Отца я любила, уважала. Всегда подтянутый, в военной форме. Русые волосы гладко причесаны на косой пробор. Очень добрые серо-голубые глаза. Я никогда не видела отца заросшим, неаккуратным. Он заваливал меня игрушками. А мне было интересно узнать, как они устроены. Почему куклы плачут, а маленькие санки сами ездят? Если я не могла их распотрошить или сломать, на помощь приходил отец:

- Это делается просто. Веточка. Надо встать на стул и прыгнуть на игрушку. Тогда ты, дочка, доберешься до сути.

Когда я «добиралась», он подробно объяснял действие механизма.

- Теперь, надеюсь, ты удовлетворила свое любопытство и следующую похожую игрушку не сломаешь?

- Да, папочка!

Дома у нас всегда было весело и интересно. Мама с отцом жили дружно. Часто устраивали представления. Мама играла на пианино. Вместе они пели песенки из оперетт. Я очень любила в мамином исполнении «Турецкий марш» Моцарта.

Однажды дома появилась чудесная игрушка: катапульта - цилиндр с решеткой, внутри моторчик. Когда игрушку включали в электросеть, из цилиндра вырывался воздух. Мама сшила маленький парашютик. К нему прицепили мою куклу.

- Ну, ёлки-палки, чем не аттракцион! - воскликнул отец, когда парашютик оторвался от катапульты и взлетел с куклой до потолка.

Этой катапультой я играла каждый день, и у меня не было и в мыслях ее ломать.

У отца были любимые словечки: «елки-палки» и «черти полосатые». Мама говорила ему:

- Не надо при дочке говорить плохих слов.

И тут же я повторяла: «Елки-палки, лес густой, ходит Ванька холостой». Дальше я не знала. Мама охала, бабушка в ужасе махала руками.

Когда мы переехали в новый дом - а двор у него был большой, и детей там всегда много играло, - я стала пропадать на улице целыми днями.

Родители решили оторвать меня от улицы и засадили за фортепьяно. К нам стала приходить строгая тетя, которая била меня линейкой по рукам за невыученные гаммы. Но я продолжала их не учить. Отец очень жалел меня и страдал вместе со мной.

- Отстаньте от ребенка, хватит ее мучить! - говорил он.

В его лице я всегда находила заступника. И мы победили. Я опять стала свободна. Во дворе вместе с другими детьми играла в казаки-разбойники, в прятки, классики, прыгала через веревочку.

Однажды мне попало от мальчишек. Я прибежала жаловаться:

- Никогда больше не жалуйся, улаживай свои дела сама! - сказал отец строго.

После этого с обидчиками я расправлялась сама.

В один из дней меня искала мама, ей ответил один мальчик: «Эта та девчонка, которая гоняет на велосипеде и дерется? Так она укатила вон в тот двор».

Сначала у меня был маленький двухколесный велосипед, потом отец подарил мужской. Садиться я на него не могла, но до педалей доставала и ездила стоя. Кто только на нем не катался, очередь занимали с утра...

К концу лета 1935 года папа отправился в Киев. По дороге он забросил нас с мамой в какую-то деревню, расположенную на пути его следования.

Мы сняли комнату в доме, стоящем недалеко от речки, и зажили в свое удовольствие. Но вскоре я заболела корью, и обратно в Москву мы добирались уже поездом. Хорошо еще, что станция оказалась всего в нескольких километрах от деревни.

А после кори - осложнение - воспаление легких, уже второе. Первый раз болела, когда мне было девять месяцев. Горчичники и банки. Я плакала, не хотела ставить банки. Мама настаивала, и защитить меня от нее было некому.

- А где наш папа? - сквозь слезы спрашивала я.

- Папа занят игрой в парашюты. Смотри, доченька, вот лежит парашютик, - и мама показывает на стеклянные банки. - Хлоп, приземлился, хлоп, приземлился, хлоп... хлоп... хлоп...

Приговаривая так, она ставила банки мне на грудь и спину. Я смеялась. Банки «приземлялись» хорошо.

- А где наш папа играет в парашютики?

- На киевских маневрах.

- А мы туда поедем?

- Обязательно поедем, если папа позовет.

- Играть в парашютики?

- Ив парашютики, и в самолетики...

49. МАНЕВРЫ

К маневрам, на которых руководигели партии и правительства решили проверить действенность новой организационной структуры Красной Армии и новую военную технику, готовились основательно. Место выбрали в районе Киева, и там, где должны были проходить «бои», проложили десятки километров автомобильных дорог с мостами через реки, оборудовали немало полевых аэродромов, построили сеть экспериментальных военных укреплений и пятнадцать наблюдательных вышек для посредников.

Самый большой аэродром полевого типа был сооружен около села Бровары. На окраине поля выросла просторная трехъярусная трибуна, крепко сколоченная из досок. Ее оборудовали телефонной и радиосвязью, на высоких шестах укрепили мощные громкоговорители.

Почему именно здесь собрались крупные военачальники Ворошилов, Буденный, Тухачевский, начальник Генштаба Егоров, руководители компартии и правительства Украины, делегации рабочих и крестьян - многим было неизвестно. И конечно же, не могли ответить на такой вопрос приглашенные на маневры в качестве наблюдателей представители армий Франции, Англии, Италии, Чехословакии, Польши и Других стран.

В ночь на 12 сентября около семидесяти тысяч красноармейцев, разделенные на «красных» и «синих», сосредоточившись на отведенных позициях, приготовились к условному бою.

Утром, лишь забрезжил рассвет, «синие» обрушили мощь своих механизированных стрелковых соединений, танков, авиации на «противника».

В это время командующий Киевским военным округом Якир, приблизившись к микрофону, объяснял всем собравшимся на трибуне:

- Основная задача маневров-отработка прорыва укрепленной оборонительной полосы стрелковым корпусом «синих», усиленным танками и артиллерией, и дальнейшее развитие прорыва силами кавалерийского корпуса... Если «синие» прорвутся и разовьют успех, «красные» должны постараться, введя в бой свой механизированный корпус, кавдивизию и другие войска, окружить и уничтожить подразделения прорвавшегося «противника». Основные сообщения о ходе маневров, об успехах и поражениях сторон будут передаваться по радио.

Командующий Якир не расшифровал, что он имел в виду, говоря «и другие войска». Никто его не спросил об этом, думая, что речь идет о вспомогательных подразделениях.

- Уверен, как всегда, у них победят «красные», - шепнул своему военному атташе английский майор. - Есть ли на периферийных наблюдательных вышках наши люди?

- Двое. Русские не делают секрета из предстоящих маневров, поэтому вряд ли мы почерпнем что-либо интересное для себя. Вы правы, по их доктрине всегда побеждают «красные». «Синие» потопчутся, потопчутся и уберутся на свои квартиры, - усмехнулся седоусый атташе.

Пророчество англичан не сбылось - «синие» нанесли сильный удар. Грамотно спланировав операцию, они обрушились на противника, в нескольких местах прорвали его оборону, продвигались в сутки на тридцать-сорок километров вперед. Казалось, нечем уже удержать их стремительный бросок на Киев.

Репродукторы гремели над трибуной.

«...В образовавшуюся брешь «синие» ввели кавалерийский корпус и, развивая успех, деморализуют тыл противостоящей стороны».

«...Нарушено управление частями, разорваны коммуникации, и у «красных» нет возможности подтянуть свои резервы».

Подобные сообщения падали на трибуну в течение нескольких дней. В небе над Броварами крутились истребители. Наблюдатели могли видеть и фотографировать четкие ряды бомбардировщиков, плывущих на Киев. На огромной схематической карте края, выставленной для обозрения, оперативники отмечали все успехи «синих» и положение частей «красных». Около карты теснились в основном иностранные представители, стараясь уяснить смысл происходящего.

Настал день, когда передовые части «синих» прошли через Бровары, и трибуна осталась в тылу наступающих.

- Путь на Киев открыт!

- Реку они форсируют еще до наступления ночи. ! - Безусловно.

- Позвольте, на демонстрационной карте уже отмечено, что передовые части «синих» форсировали Днепр!

- «Красные» могут надеяться на кратковременный успех в обороне, если сумеют отсечь тылы наступающих.

- Позвольте полюбопытствовать: чем, какими силами?

- Да, у них нет такой возможности. Посмотрите, на каком расстоянии находится их мехкорпус, - переговаривались между собой иностранные спецы.

- Это, господа, проигрыш! - отметил заместитель начальника французского генерального штаба генерал Луазо. - Кто-то здесь говорил, что у русских всегда выигрывают «красные»?

С генералом спорить не стали - обстановка, опыт ранее проводимых учений во всех странах, да и опыт войн показывали, что при такой раскладке сил «красные» обязательно потерпят поражение.

Окутывала землю прохладная сентябрьская ночь. Сгустившаяся темнота поглощала звуки орудийной пальбы в стороне Киева. Оставшееся в тылу наступающих село Бровары погружалось в сон. Гости устраивались на ночлег. Укладывались и представители иностранных государств. Им предложили не уезжать в город, поскольку самое интересное должно было начаться завтра с рассветом.

...В небольшом палаточном городке на окраине Бровар в двухместной палатке на раскладушках лежали конструктор Гроховский и комбриг Бойцов. Приехали они сюда с крупных маневров в Белоруссии совсем недавно, в полдень. Незаметно для многих сделали все, что им было поручено на поле аэродрома, и теперь отдыхали, вернее, мучились без сна в ожидании утра. Для того и другого рассвет должен был или стать «звездным», или принести немалые огорчения. Один думал, а не подведет ли техника, изобретению которой он отдал столько сил, другой - не подведут ли бойцы выпестованной им бригады...

Горнисты сыграли побудку затемно.

Термосы с горячим чаем, пирожки с пылу-жару, белый хлеб, бутерброды с салом, рыбой, икрой доставили прямо на трибуну. Первыми этим очень ранним походным завтраком накормили иностранцев. Аппетит у них был отменный, особенно на сало и икру.

Командующий Якир, стоя в центре трибуны у микрофона, поглядывал на наручные часы.

«Внимание!» - послышался его голос в репродукторе. - «Красные» начали контригру».

В тишину предрассветных сумерек ворвался гул. Он быстро нарастал. Иностранные представители оживились, загалдели:

- Самолеты идут со стороны Киева...

- Значит, «красные»!

- Нам покажут бомбометание...

- Что им здесь бомбить, когда «синие» со всей техникой ущли вперед. Поле чистое, даже макетов нет...

Волна тяжелого гула продолжала накатываться, и вскоре в побледневшем небе стали различимы самолеты. Это действительно шли бомбардировочные машины ТБ-1 и ТБ-3, а впереди несколько разведчиков Р-5.

Недалеко от Бровар от первых самолетов отделилось несколько темных комочков. Они падали вниз секунду, другую... десятую, и вдруг над ними вспыхнули белые зонтики.

Заговорили репродукторы:

«Пристрелка. Парашютисты падают с затяжкой раскрытия, уходя из зоны возможного обстрела с земли... Чтобы отсечь резервы «синих», противная сторона решила использовать воздушный десант».

После этих слов иностранцы начали спешно вырывать из чехлов фотоаппараты, чертыхаясь и укоряя хозяев, что те салом усыпили их бдительность.

Могучие тяжелые бомбардировщики, переоборудованные под десантные воздушные суда, принесли на своих крыльях по двадцать-тридцать красноармейцев каждый и выбросили их в окрестностях Бровар.

Бойцы в полной боевой выкладке приземлялись, сбивались в подразделения и, приняв падавшую на парашютах военную технику, с ходу устремлялись в «бой».

«На парашютах выброшено в тыл «синих» тысяча двести десантников, вооруженных легким и средним стрелковым оружием, а также противотанковым, - слышалось из репродукторов. - Они успешно занимают аэродромы противника.

И тотчас подошел второй эшелон транспортно-десантных самолетов. Они приземлялись на летное поле по две машины сразу, пара за парой. Два первых четырехмоторных гиганта подрулили почти к самой трибуне, и все стоящие на ней и около нее могли видеть, как из-под брюха одного отцепился легкий танк и с ходу вступил в «боевые действия», а другой самолет оставил на земле бронемашину.

«Красные» десантировались за один час пятьдесят минут, - говорил диктор. - Подчеркиваю, за один, час пятьдесят минут «красные» высадили в тылу «синих» более трех тысяч бойцов с танками, артиллерийскими орудиями, боевыми и транспортными машинами... Группы захвата блокируют дороги, громят базы снабжения, рвут линии связи...»

На правом крыле трибуны застыли иностранные наблюдатели, дружно аплодировали делегации трудящихся Украины, колхозники из близлежащих сел, приветствуя новый род войск Красной Армии.

Затерявшись среди гостей, незаметно стояли конструктор Гроховский и комбриг Бойцов. Все прошло без сучка и задоринки. Это был триумф тысяч людей, работавших над созданием советских воздушно-десантных войск, это была и их личная победа - одного как главного и первого в мире конструктора новой техники ВДВ, другого - как командира и организатора первой десантной бригады имени С.М.Кирова.

«Воздушный десант «красных», выброшенный в районе Бровар, захватил переправы через реку Днепр, тем самым поставив заслон для резерва «синих», подходящих из глубины...» - доносилось из динамиков, и один из командиров-посредников на карте-схеме переставил знаки и флажки - всем стало ясно, что «синие» терпят поражение.

Конечно же, на аэродроме в Броварах присутствовали и кинооператоры, и фотографы, и корреспонденты различных газет и журналов. Понимая, что картина воздушного десанта показана иностранцам неспроста, они буквально осадили иностранных военных, забросав их вопросами.

- Понравились ли вам маневры, генерал? - спросил журналист из «Правды» француза Луазо.

- Парашютный десант большой воинской части считаю фактом, не имеющим прецедента в мире. Подобного мощного, волнующего, прекрасного зрелища я, скажу откровенно, не видел в своей жизни, - ответил генерал и, показав рукой на бурлящую толпу вокруг трибуны, добавил: - Меня восхищает теснейшая и подлинно органическая связь армии с населением, любовь народа к красноармейцам, командирам. Посмотрите, они буквально на руках их носят! Я это вижу впервые.

Ошеломленный английский генерал Уэйвелл отказался отвечать, буркнув:

- Интервью давать не люблю.

После маневров на поле в Броварах состоялся парад войск, в котором участвовали и десантники.

Чехословацкий полковник Дастиг тут же продиктовал корреспонденту «Красной звезды»: «Авиадесант - это новый вид войск, созданный большевиками».

- Я буквально в восторге от применения воздушного десанта, - услышав отзыв чеха, заметил французский генерал Монти.

А Павлу Игнатьевичу Гроховскому больше всего по душе пришлась всеармейская оценка воздушного десанта:

«Действия авиадесантников как с организационной, так и с технической стороны признаны блестящими...» '

') Советские воздушно-десантные. М., 1980, с. 634-635.

Иностранные военные представители сразу же поспешили уведомить свои правительства и генеральные штабы о появлении у русских невиданного ранее рода войск, назвав воздушный десант «русским чудом». Правда, информация их была, мягко говоря, не совсем объективной.

Климент Ефремович Ворошилов, выступая на первом Всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября, рассказал рабочим:

- Были сброшены одновременно тысяча двести человек парашютистов во главе со своим командиром товарищем Индзером, в течение сорока минут был, кроме того, высажен двух с половиной тысячный десант на самолетах... На этих маневрах присутствовали представители французской, чехословацкой, английской и других армий, они тоже все это видели и поражались размахом у нас этого нового дела, мужеством и умением наших людей. Немало пишет о наших воздушных десантах мировая пресса. На днях я просматривал информацию о киевских маневрах в иностранных газетах. Оказывается, буржуазные газеты насчитывают в этом парашютном десанте не более пятисот человек, а ряд газет определяет цифру десанта только в сто пятьдесят человек. Почему-то, хотя мы не делали секрета и говорили точно, сколько было сброшено парашютистов, они не решились дать правильные сведения. Затрудняюсь сказать, какими соображениями буржуазная пресса руководствовалась, преуменьшая численность киевского десанта. Но что бы сказали господа издатели и редакторы этих подозрительно скромных газет, если бы они узнали, что примерно в те же дни, когда мы наблюдали под Киевом потрясающее зрелище одновременного прыжка с самолетов тысячи двухсот человек с оружием и полной амуницией, в одном из соседних округов были сброшены с самолетов одновременно не тысяча двести парашютистов, а тысяча восемьсот человек, и высажены не две с половиной тысячи бойцов, а пять тысяч семьсот десантников. Как бы они отреагировали, если б вдруг узнали, что и в ряде других округов на простых учениях, а не на таких больших маневрах, как в Киевском военном округе, тоже сбрасывались сколоченные, мощно вооруженные, многочисленные отряды бойцов-парашютистов.

Интересно рассказал о реакции зарубежных военачальников на «русский десант» наш полпред в Англии И. М. Майский.

«В 1935 году, - пишет он, - я показал в полпредстве наш фильм о военных маневрах с выброской парашютного десанта и транспортировке по воздуху автомобилей и арторудий.

На демонстрации фильма присутствовали избранные представители политического и военного мира Англии, в том числе генерал Дилл.

Фильм вызвал дискуссии и споры. Большинство английских военных - людей заскорузлых и консервативных - отнеслось к нашим маневрам, представлявшим в то время новинку, отрицательно. Они считали десантные операции малополезными и опасными. Генерал Нокс, в свое время бывший английским военным представителем при Колчаке, выразился даже так: «Этот фильм лишний раз подтвердил мнение о том, что русские - нация неисправимых мечтателей!» Но генерал Дилл был настроен несколько иначе: ему наша новинка определенно нравилась...» 1.

Быстро среагировали на «русское чудо» только в Германии. Немцы активизировали военную и промышленную разведку, энергично приступили к созданию своих воздушно-десантных войск, привлекая с этой целью лучшие научные, конструкторские и промышленные силы фашистского рейха.

1935 год стал для Павла Игнатьевича Гроховского годом наивысшего взлета. Многое изобретенное для ВДВ он со своим коллективом претворил в жизнь, проверил на деле, и труд этот был высоко оценен.

Кроме того, Гроховский защитил авторскими свидетельствами еще несколько оригинальных идей: автоматическую отцепку парашюта после приземления объекта, парашют-геликоптер, воздушную автосцепку для самолетов, летающий танк (трактор), планер-танконосец, способ постановки дымовой завесы с самолетов и планеров.

В этом же году с читателями журнала «Техника - молодежи» он поделился мыслями о создании экраноплана, модель которого, названная «корабль-амфибия», уже была построена.

«...Мне пришла в голову мысль использовать воздушную подушку, то есть образующийся под крыльями сжатый воздух от скорости полета. Корабль-амфибия может лететь-скользить не только над землей, над морем и рекой. Полеты над рекой еще целесообразнее, чем над землей: ведь река - это длинная, гладкая дорога, без бугров, холмов и кочек. Корабль-амфибия позволяет круглый год перебрасывать грузы и людей со скоростью 200-300 км/ч летом на поплавках, зимой на лыжах...»

') Маршал Тухачевский, М., 1965, с. 229. 2) Кесарев Ю. Скользящие над волнами - Техника - молодежи, 1985, № 3, с. 36.

Глава

восьмая

ГОД 1936-й

50. В. И. МАЛЫНИЧ

В этом году советские ВДВ набирали силу. Во Временном полевом уставе РККА появилось указание относительно общих принципов использования ВДВ в тактических и стратегических операциях.

Но мы отлично понимали, что техника, вооружение и снаряжение «крылатой пехоты» еще громоздки, а самолетный парк ВДВ невелик. Задачи же «крылатой пехоты» расширялись - наряду с отработкой применения воздушного десанта в обычных условиях в 1936 году проводилось десантирование войск в горной местности и ночью, небольшими подразделениями. Именно для таких операций мы по мере сил усовершенствовали снаряжение десантника-альпиниста и разрабатывали пиротехнические, световые и другие приспособления.

Энергично готовился десантный резерв. Парашютизм в СССР заинтересовал десятки тысяч людей. Даже маршал Буденный, человек не первой молодости, совершил прыжок с парашютом.

Павел Игнатьевич Гроховский, как главный конструктор десантной техники и как один из активнейших деятелей Осоавиахима, много ездил по стране, посещая воинские части в периоды подготовки к учениям и маневрам, а также аэроклубы, чтобы помочь дальнейшему развитию парашютного спорта. Один почти никогда не ездил - ему нужны были помощники и просто компетентные собеседники, с которыми он мог бы посоветоваться, поспорить. Часто он брал с собой и меня как ведущего конструктора института.

В том же 1936 году получило, пожалуй, свой исток обвинение в адрес Гроховского, которое наши недоброжелатели трактовали примерно так: Гроховскому представлены чересчур широкие полномочия и нет ограничений на разрабатываемую институтом тематику, поэтому, дескать, в силу своей увлеченности Гроховский брался за многие проблемы, выходящие за сферу применения авиации в десантном деле и самого десантного дела. Как пример приводились наши исследовательские и экспериментальные работы по применению собак-подрывников, созданию легких ракетно-пусковых установок, проектированию машин на воздушной подушке и других видов техники, якобы дорогих и ненужных.

Мягко говоря, я с таким обвинением не согласен. Гроховский со мной или с другими нашими товарищами присутствовал на крупных маневрах, небольших учениях, совещаниях и разборах не сторонним наблюдателем. Он зорко подмечал, чего десантникам не хватает, глубоко вникал даже в мелочи. Я часто фиксировал на бумаге его идеи, коротко, понятно лишь для меня. Вот некоторые строки разных лет из моей записной книжки, которые я могу расшифровать.

«Вооружение тяж. винт. пушки против танк!!!» Действительно, трехлинейная винтовка неудобна и тяжела для парашютиста. Противотанковые пушки на колесном ходу не обеспечивают маневренности десантной группы, особенно зимой или в распутицу. Сначала Гроховский пытался оснастить их конной тягой, и для этого мы готовились сбрасывать на парашютах лошадей. Но потом, заглядывая вперед, начали разработку легких самодвижущихся машин на гусеницах и воздушной подушке.

Обдумывая противотанковый бой, Гроховский придумал «носимую ручную динамо-реактивную пусковую установку», из которой боец с плеча мог стрелять ракетой или гранатой.

«АНТ-14-замечательно! А дирижабли?» Когда мы увидели построенный в КБ Туполева пяти моторный пассажирский самолет АНТ-14, испытанный Михаилом Громовым, Гроховский воскликнул:

- Это то, что нам нужно!

И очень быстро мы предложили сделать из 36-местного пассажирского-военно-транспортный самолет для десанта в 50 человек, оснастив его специальными наклонными трубами для безопасной выброски парашютистов. Сделали макет такой трубы, успешно попробовали ее на ТБ-1, но... отличный десантный самолет не состоялся, так как АНТ-14 построили всего в одном экземпляре и передали в агитэскадрилью имени Максима Горького.

Работы по переброске массовых десантов в тылы противника в нашем институте были первоочередными, но продвигались они туго из-за отсутствия подходящих транспортных кораблей, поэтому Гроховский и выдвинул вспомогательную идею: буксировать самолетом не только планеры, но и десантные дирижабли.

«К. зацепился лыжами!»

Зимой десантникам без лыж приходилось туго. «Они тонут в снегу», - говорил нам комбриг Бойцов. Лыжи упаковывали в специальные связки, сбрасывая отдельно от людей.

Гроховский придумал складные лыжи. Парашютист Константин Попов, ученик Георгия Шмидта, испытал их 11 января 1936 года при проведении военизированной игры с задачей: высадить в глубокий тыл «противника» небольшой вооруженный отряд с последующим переходом его на лыжах в противогазах с полной боевой выкладкой по маршруту Алексин - Таруса - Серпухов - Подольск - Москва.

С самолетов У-2 сначала выбросили десять десантников, за ними в связке на парашюте девять пар лыж. Люди вынуждены были искать лыжи, пробиваться к месту их приземления через глубокий снег. Только комиссар отряда Костя Попов чувствовал себя прекрасно: он прыгнул с нашими складными лыжами за спиной - они уместились на одном ремне с карабином - и сразу после приземления готов был к выполнению поставленной задачи.

На складных лыжах Попов успешно прошел весь маршрут, причем крутые подъемы преодолевал быстрее всех и с меньшей затратой сил, так как лыжи его не имели «обратного хода», не проскальзывали назад при толчке.

А буксировка лыжников за тихоходным самолетом на Москве-реке? Зачем такой вариант пробовали мы? Да потому, что вражеский тыл-это не домашний двор. Иногда придется спасать людей, уводить от погони сразу после выброски. И в этом десантнику могут помочь авиаторы. Самолет встает в вираж и опускает на землю прочный мягкий фал - десантник может уцепиться за него, закрепить конец на себе. В этом случае создается так называемая «воронка», то есть самолет виражит, как бы прикрепленный к одной точке на земле. При плавном наборе высоты в вираже самолет легко отрывает десантника от земли и при помощи специальной лебедки подтягивает в люк фюзеляжа. Эта операция явилась первым опытом на пути изобретения Гроховским «устройства для подхвата людей с земли в специальной капсуле пролетающим самолетом» '.

') В 1945 году подобную «капсулу» немецкого происхождения американцы взяли как трофей. Сами американцы подхватом людей и грузов с земли на пролетающий самолет начали заниматься только в шестидесятые годы.

«Составной самолет».

Для взлета тяжело нагруженной машине необходимо придание ей огромной взлетной мощности. Когда же машина наберет необходимую высоту, эта мощность становится лишь тормозом, так как повышенный расход горючего уменьшает теоретически возможную дальность полета. Эту проблему конструкторы пытались решить путем всяческого облегчения старта: предлагались наклонные бетонные дорожки, стартовые ракетные моторы или же добавочные моторы обычного типа, сбрасываемые после взлета. А также стартовые катапульты, к сожалению, не обеспечивающие безопасного взлета тяжелых машин.

Английский инженер Мэйо и Гроховский практически почти одновременно и независимо друг от друга предложили сходные варианты «составного самолета».

Павел Игнатьевич разработал схему составного самолета, изобрел «автосцепку для самолетов», закрепив свой приоритет авторским свидетельством в 1935 году.

Англичанин Мэйо сделал подобные приспособления в 1936 году.

Мы над составными самолетами практически не работали, так как Гроховский вскоре нашел решение, новую возможность облегчить самолет на взлете, изобретя «приспособление для перелива горючего в воздухе».

Так почему же мы даже не прикоснулись к проектированию составного самолета? Только ли потому, что идея дозаправки самолета в воздухе нам больше понравилась? Нет. Ни Гроховский, ни Мэйо авторами идеи «составного самолета» не были. Еще с 1931 года этим начал заниматься советский инженер-изобретагель В.Вахмистров, правда, с несколько иной целью, наззав свою конструкцию «летающий аэродром», а затем «самолет-звено».

Хотя наши прорисовки «составного» и резко отличались от вахмистровских, Гроховский не хотел дублирования. Он желал быть всегда оригинальным.

Когда говорили, что Павел Игнатьевич «разбрасывается», работая над изобретениями, якобы ненужными авиации и ВДВ, забывали то, что после того, как наше ОКБ преобразовали в институт и передали Наркомтяж-прому, задачи коллектива расширились, институт стал Экспериментальным по вооружениям РККА, хотя главное направление работ - авиационное и авиадесантное - сохранилось.

Мы дружили, и я знаю, Гроховский очень мало спал, много ночных часов отдавал книгам и журналам. Бывало, приносил домой по две-три пачки различной технической литературы. Печатные труды по вопросам науки и техники, учебники, иностранные журналы с вложенными в них переводами интересующих Гроховского статей загромождали его стол в кабинете. Перекладывать кому-либо литературу с места на место он запрещал, а если замечал, что в его «хозяйстве» наводили порядок, выражал сильное недовольство. Кое-что из прочитанного он конспектировал, очень кратко, но в основном делал небрежные рисунки, которые отражали или идею, высказанную в статье, или его идею, возникшую из прочитанного. Потом замыслом делился с нами.

Вот запись в книжке, относящаяся примерно к 1932-1933 годам:

«Танки. Амфибии. В.Кристи».

О том, что Павла Игнатьевича занимали броненосные машины, пригодные для использования воздушным десантом, известно. Но эта запись появилась у меня после того, как Гроховский узнал о работах американца Кристи.

Вальтер Кристи максимально облегчил быстроходный колесно-гусеничный маленький танк, снабдив его обтекаемым корпусом. К танку прикрепил крылья и пропеллер. Колеса-гусеницы и пропеллер приводились в движение одним авиадвигателем, расположенным в корпусе танка. Танкист являлся одновременно и пилотом. При взлете танк должен был разбегаться на гусеницах, и, как только он набирал достаточную скорость, мотор быстро переключался на воздушный винт - танк, по мнению Кристи, должен был оторваться от земли. Посадка планировалась в обратном порядке, и после сброса крыльев танк был готов к бою.

Идея для нас была заманчивой: такой крылатый танк был бы отличным боевым подспорьем для десантников. Но в чистом виде идею Кристи мы отмели. Павел Игнатьевич нашел другие пути транспортировки бронемашин по воздуху. Мы проработали «планер-танконосец», несущий бронемашину внутри фюзеляжа, и танк «окрыленный», но без винта, то есть танк-планер, который сбрасывался в воздухе из-под брюха самолета. Проектировалась одноместная танкетка-амфибия для беспа-решютного сбрасывания «авиабусным методом», а также боевые бронированные аэросани, тоже для беспарашютного десантирования. И бронемотоциклы под парашют или грузовую платформу.

Если заглянуть в «портфель» Экспериментального института, где хранились идеи, проекты, технические разработки за 1936 год, то можно увидеть много необыкновенного, порой фантастического для того времени, но мы верили; что в том или ином виде эта техника в будущем оживет.

Очень реалистично был задуман транспортно-боевой самолет-универсал. Четыре мотора несли огромное крыло с кабиной пилота наверху. А под крылом, управляемым хвостовым оперением на двухбалочном фюзеляже, подвешивались кабины различного назначения: грузовая, пассажирская, десантная, агитационная и боевая, вооруженная четырьмя турельными пулеметными установками и бомбодержателями. Один самолет в пяти-шести «лицах»!

Но совсем удивительными для того времени были разработки летательных машин вертикального взлета и посадки. Конструкция первого аппарата базировалась на идее мотоблоков, винты которых отбрасывали воздух в сферы, подобные сферам надутого купола парашюта. Создавались аэродинамические силы, поднимающие аппарат вверх. Сферы могли частично или полностью складываться, и, таким образом, аппарат имел возможность маневрировать по высоте и направлению, переходить в горизонтальный полет.

Второй самолет «короткого взлета» имел два мощных винта-вентилятора под широкими крыльями и двигатель «на спине» фюзеляжа, тянущий машину по горизонту.

Не менее интересными задумки были у Павла Игнатьевича и по вооружению самолетов. К ним относятся бомбы-торпеды для подрыва мостов; беспилотные крылатые ракеты, таранящие самолеты противника; торпеда-вертолет.

Немало мы думали и над специальным, отличным от традиционного, вооружением наземных войск. Тут нужно сказать о восьмидюймовом динамореактивном орудии, установленном на шасси танка БТ, и двух 76-миллиметровых реактивных орудиях, поставленных на шасси танка Т-26. Попытка монтажа на танке БТ двух 250-килограммовых мин (ракет) на неподвижных лотках привела нас к более мудрому решению-установке мин на поворотной башне танка ').

') Самоходные реактивные установки на танковых шасси, разработанные в Экспериментальном институте по идеям П. И. Гроховского, опередили появление аналогичных конструкций почти на тридцать лет.

Бывший моряк Гроховский думал и об оружии, технике для военных действий на море. Его подводная лодка-малютка на одного человека могла десантироваться на парашюте, как и другая складная подводная лодка для разведки с ножным приводом винта.

Без парашюта, «авиабусным методом», могла сбрасываться с летательного аппарата подлодка с экипажем из двух человек, вооруженная малокалиберными торпедами нашей же конструкции.

Безусловный интерес представляет и подводная лодка-авианосец. Для нее авиаконструктор Четвериков проектировал складной самолет-амфибию.

В свободное от работы время, больше всего по выходным дням и дома, наши комсомольцы думали и о технике для сугубо мирных целей.

Идеи, общие виды машин, предварительные расчеты им подбрасывал Павел Игнатьевич, приучая к самостоятельной творческой работе. К таким проектам, например, относились мотовагоны, движущиеся по специальным дорожным лоткам с огромной скоростью - по нашему мнению, они могли домчать пассажира из Москвы в Ленинград всего за два часа. Такие проекты считались делом неосуществимым, фантастическим, поэтому Павел Игнатьевич и писал о них в прессе '.

') См.: Техника - молодежи, 1939, № 4, с. 54.

61. АВИЕТА

Мы переехали в четырехкомнатную квартиру на Колхозной площади. На первом этаже нашего дома размещался магазин «Радио». Мама говорила, что такое роскошное жилье нам дали за особые заслуги папы.

Пришло время, когда я пошла в школу. Это было для меня большое событие.

Мама принимала самое деятельное участие в моих школьных делах. Если у меня не получались задачки, мама терпеливо и долго объясняла, стараясь, чтобы я их решила самостоятельно. Это меня не устраивало. Когда приходил папа, я шла к нему. Он говорил:

- Хватит мучить ребенка! - и быстро решал мне задачу.

Однажды он мне купил ружье, самое настоящее, только пульки были похожими на маленькие стрелки, сделанные из металла.

- Дочка, ты должна стрелять как снайпер, - объявил мне папа.

И началась стрельба. Во что я только не целилась. Бабушка ходила с плоскогубцами и вытаскивала из стен пули-гвозди.

У нас была дача в районе станции Водники на берегу водохранилища в парке. От Савеловского вокзала туда ходил паровозик с расшатанными вагонами. Рядом с дачным домиком (дощатым) строился кирпичный дом по проекту мамы, которая училась в архитектурном институте. Строили его отец, плотник и каменщик.

Посадив сад и разведя цветы, папа приобрел ульи и пчел, которыми очень любил заниматься. У нас была сконструированная им медогонка - большой бак с краном, туда вставлялись соты, после чего бак начинали крутить. Из крана тек мед янтарного цвета.

Мы с папой часто ходили по грибы. Когда приезжали в лес, он говорил:

- Влево пойдем - черта найдем, вправо пойдем - грибы найдем!

И вот однажды в воскресенье мы с отцом и бабушкой отправились за грибами. Заехали очень далеко.

- Бензина мало, - вдруг сообщил нам отец.

Потом этот бензин совсем испарился, и мы одни остались на лесной дороге. Отчаиваться не стали - пошли за грибами. «Пошли налево» - и вместо черта увидели очень много опят. Бабушка собирала их в корзину. Я носилась по лесу и срывала то чернику, то костянику, попадалась и розовая брусника, еще неспелая.

Автомашину мы бросили в лесу, и папа почему-то не беспокоился, что ее поломают или угонят.

Пришлось много километров идти до поезда. Отец посадил меня на плечи. Сзади плелась бабушка с ведром и лукошком.

Как добрались до станции и сели в поезд - не помню. Я спала на ходу...

На даче отец построил для меня высокие качели. Когда он должен был возвращаться с работы, я забиралась на качели и, раскачиваясь, наблюдала за дорогой. Увидев автомашину отца, я бежала навстречу, садилась с ним рядом, обнимала его, тискала. Мы весело смеялись. Он угощал меня соевыми конфетами, которые я очень любила. Мама ругалась:

- У нее и так плохой аппетит, а ты его еще портишь сладостями!

- Ничего! - отвечал отец, - были бы кости, мясо нарастет. А ты видела, как она у соседей картошку в мундире уплетает?

Дача в Водниках пришлась мне по душе еще и потому, что кругом была вода. Каждый день я меняла места купания, чтобы меня не могли найти, и ныряла сколько душе влезет. Впоследствии я стала «моржихой».

К нам на дачу приезжали гости: мамины сокурсники по институту и папины друзья. Я помню Бориса Урлапова - красивого молодого человека с копной черных кудрявых волос. Мне говорили: «Веточка, твой жених пришел!» Я пряталась от смущения под стол. Приходил Иван Васильевич Титов - большой, умный, принося с собой огромный мир. Он хорошо знал историю, особенно историю техники, и радовал нас увлекательными рассказами о великих людях. Иногда друзья отца дарили мне куклы. Больше всех уделял мне времени Владимир Иосифович Малынич. Он очень любил моего папу и говорил, что характер у меня отцовский.

Уезжали с дачи поздней осенью. В это время мне пришлось познакомиться с парашютной вышкой отца. Правда, в то время я не знала, что ее изобрел отец. В Парке культуры имени Горького долго стояла перед вышкой, боролась сама с собой и все же преодолела страх и купила билет.

- Девочка, ты еще мала для прыжков, - сказал мне контролер.

В семь лет я была высокая и худая. Пришлось долго упрашивать, все же пустили. Неторопливо забираюсь по деревянным скрипучим ступенькам. Выхожу на площадку. Там мужчина держит за лямки разноцветный парашют, собираясь надеть его на парня. Но парень в замешательстве - страшно.

- Смотри, сейчас девчонка прыгнет! - крикнул мужчина парню и, недолго мешкая, набросил на меня парашютные лямки и толкнул. Я полетела вниз, потянула за собой парашют, и - о чудо! - до земли я не долетела, а осталась висеть в воздухе. Снизу кто-то кричал, махал руками, а я качалась на парашюте, словно на качелях. И мне это нравилось. Затем меня потянули за веревку, и я спокойно опустилась вниз.

- Ну ты, детка, даешь! Сама легче воздуха! - смеялись зрители.

- А это что такое? - спросила я, увидев на столе большой шар терракотового цвета. - Мне игрушка?

Отец взял его и раздвинул на две половины. Внутри этажи, целых три: на первом - хозяйственные постройки, кухня, туалет, ванная, кладовая. На втором - жилые помещения. На третьем - площадка для маленьких самолетов, каких-то приборов. Меня восхитила мебель в жилых комнатах. Я попробовала взять ее, но она оказалась прикрученной к полу. Обратилась к отцу:

- Почему? И что это такое?

- Это дрейфующая станция, которая может стоять на льду или плавать, и люди в ней будут вести научные работы. Ее не может раздавить даже самый мощный сдвиг льда. А мебель... люди должны жить на Северном полюсе так же хорошо и уютно, как живем мы с тобой здесь... Подожди немного, дочка, вот сделаем такую станцию большой, а эта будет твоей игрушкой.

52. О. Н. НЕЖИЛ

Я попросил Гроховского заехать за мной в Народный комиссариат внутренних дел. Встретились мы у входа и поехали на Центральный аэродром, где проходили летные испытания нового объекта.

Гроховский любил быстро ездить, и хотя моросил мелкий серый дождь, скрадывая видимость, «форд» бежал резво. Я попросил ехать потише.

- Чего кислый-то, Остап Никандрович?

- Да так, по службе нелады. Стар я стал, видно, глупею. А посему трудно служить. И устаю...

- Сколько тебе?

- Да сейчас уже к пятидесяти продвигаюсь. Настроение у нас обоих было пакостное. Я знал Гроховского тревожил подчиненный ему ленинградский самолетостроительный завод, срывающий производственный план. По этому вопросу с резкой критикой выступила «Правда». В статье упоминали не один завод, а целую группу предприятий, работающих на вооружение Красной Армии, однако Гроховский крепко чувствовал свою вину. Увлекшись изобретательской и конструкторской работой в институте, он слабо вникал в работу завода. А среди его штатных хозяйственников «оказались люди чуждые, политически неустойчивые. Эти люди забрали в свои руки хозяйственный аппарат, создали безотчетность, чтобы можно было красть народное достояние под всякими благовидными предлогами», - так говорилось в статье. И я чувствовал - быть худу.

- Слыхал, что маршал Тухачевский освобожден от руководства Главным управлением вооружения и технического снабжения РККА?

- В курсе, Остап Никандрович. Знаю, что маршал возглавил вновь созданное при Наркомате обороны управление боевой подготовки. По-моему, это хорошо. Тухачевский умница, большой военачальник, ему и карты в руки.

- М-да, - неопределенно промямлил я. Гроховский перекинул скорость, и теперь «форд» тянулся по узкой улочке за автофургоном, забрызганным грязью.

- В твоем хозяйстве не все ладно, Павел Игнатьевич.

- Ты про завод? Еду туда в воскресенье. Разберусь.

- В Ленинград поедем вместе... Однако я не шутейно говорю об институте. Фамилия Вартанов тебе знакома?

- Вартанов... Постой! Вартанов?

- Вы его недавно в партию приняли.

- Ну да, тот самый молодой человек, которого нам рекомендовал в свое время мой супротивник Скрипухин из НИИ. Ну и что? Нареканий не слышал.

- Не Вартанов он. И не сын рабочего. Его отец торговец, спекулянт... Этот так называемый Вартанов оклеветал некоторых работников института и завода. И тебя коснулся, Павел Игнатьевич. Ты в его доносах выглядишь грязно... Ну, теперь ты едешь уж совсем тихо! Прибавь скоростенку!..

- Какие цели преследовал этот Вартанов? - после долгого молчания спросил Гроховский.

- Зависдъ сглодала. Однако его не просто ухватить. Мне кажется, что на какую-то поддержку он все-таки рассчитывает.

- Кто-нибудь, кроме Вартанова, у нас в институте занимается бумагомарательством?

Этот вопрос я пропустил мимо ушей, только сказал, чтоб тщательнее проверял своих людей с помощью парторганизации - указания получили год назад, а занимаются слабо.

- Мы закончили партийную чистку, - возразил Гроховский. - Выводы комиссии могу выложить почти наизусть: идеологическое состояние здоровое. Партийная организация по своему составу может обеспечить успешную работу за генеральную линию партии. Комиссия обязывает большевиков партячейки мобилизоваться немедленно на изжитие всех вскрытых чисткой недочетов и на основе широкой большевистской самокритики, социалистического соревнования и ударничества обеспечить успех в работе.

Не мог я многого доверить Гроховскому, хоть и были мы с ним почти друзьями. По службе не мог...

В Ленинград мы поехали через три дня. Прибыли туда поутру. На вокзале я расстался с Гроховским, отправился по своим делам. К обеду уже был на заводе и застал Гроховского с директором Максимом Никитичем Симановичем в заводоуправлении. Они заканчивали разговор.

- Положение у нас не из легких. Упустили много - наверстывать тяжело, - вздохнул Симанович. - Неполадки в выполнении производственных заданий влекут за собой финансовые затруднения. Проистекают все беды от непродуманной расстановки людей, отсутствия культурных навыков в работе и строительстве, запущенности завода.

- Не тупик же? - спросил я.

- Восемьдесят три процента плана с невысоким качеством - вот итоги тридцать пятого года.

- Максим Никитич, это проценты последнего квартала года, - поправил Гроховский, - а годовой вытянули на девяносто два.

Симанович кивнул согласно и опять вздохнул:

- Поднимаемся медленно. Думал вывести завод из прорыва быстро. Сдвиги есть, но полностью не удалось. С деньгами туго.

- Пройдемся по территории, побеседуем с людьми и, может быть, поглубже проанализируем недостатки, - предложил Гроховский.

- Все наперед знаю, что скажут рабочие. Вы, Павел Игнатьевич, давненько не были у нас.

- Много времени занимает проверка техники на различных учениях и маневрах. Но в Ленинграде постоянно Иван Васильевич Титов, - отмел упрек Гроховский. - Вы обращались к нему за помощью?

- Не все в его силах, - ответил Симанович и пошел к двери.

Большой заводской двор встретил нас кучами хлама, мокрыми россыпями остатков производства: на земле гнили стружки и щепа, потерявшие форму доски, рейки, бруски. Все смешано с грязью. Обходя кучи и лужи, Гроховский вздохнул:

- Тут ясно... Когда-то хороший материал деформировался от непогоды. Почему не убираете? Симанович спокойно ответил:

- Это брос. Хороший материал на складе и под навесами, здесь бракованный - подсохнет, сожжем.

Вошли в столярный цех. Жужжали циркулярные пилы, электродрели, однако даже по звуку можно было определить, что работа шла не валко, вполсилы, с перерывами.

- Начало месяца. Времени много впереди, материала недостает, вот и не спешат, - пояснил Симанович.

- Пахнет стружкой. Это плохо, - сказал я. Симанович взглянул на меня удивленно: откуда, мол, знает он такие тонкости, но подтвердил:

- Да, плохо, значит, древесина недостаточно просушена.

- Почему мало рабочих? - поинтересовался Гроховский.

- Я же говорил - начало месяца. Чтобы не было простоя, вынужден использовать классных рабочих как подсобных. Сегодня отправил сорок человек в помощь «Промтехнике» - там аврал.

- А они вам?

- Тоже бывает в конце квартала.

В сборочном цехе около почти полностью готового «Легкого крейсера» сидели рабочие. Четверо из них, положив фанерный лист на бочку, играли в карты.

Гроховский любовался самолетом.

- Объект Г-38. Картинка получается, а, Остап Никандрович?

- Хороша. Таких машин еще не видел, - признался я.

- По форме таких пока и нет, но у нее и содержание будет приличное: истребитель ее не догонит, а догонит или перехватит - наткнется на такой огонь, жарко станет!.. Но это цветочки. Максим Никитич, документацию, чертежи на истребитель-перехватчик получили?

- Да, - ответил Симанович, - и ведущий конструктор Урлапов был на заводе.

- Эта конструкция, Остап Никандрович, думаем, даст скоростенку за шестьсот! А «Легкий крейсер» только пятьсот... Здравствуйте! Почему не работаете, товарищи? - подойдя к рабочим, спросил Гроховский. - Кто бригадир?

Рабочие поднялись. Наперед выступил один из них, пожилой в телогрейке, его серое, побитое оспинами лицо было хмурым.

- Ну я! - ответил с вызовом. - Рады бы поплясать, да нет гармошки! Оснастки, нужного инструмента нет. Баклуши бьем часами, бывали и недельные простои. Самим стыдоба!

Гроховский повернулся к Симановичу.

- Я же докладывал: перебои в снабжении ликвидировать полностью пока не удалось, - пояснил тот. Теперь Гроховский смотрел опять на бригадира,

- Как по-вашему, отец, почему так получается?

- Давненько тут никто никого не обижал! - отчеканил бригадир. - В конторе штаны просиживают, чешутся. Нужно взгреть одного-двух лентяев, тогда и другие запляшут. Говорят, и вредители есть. Мы вот четвертый день на простое, ползарплаты получаем, разве то не вред рабочему классу?

Вокруг зашумели.

- За

- Правильно говорят, - вступился Симанович. - январь мы выдали зарплату только в марте.

- Почему? - быстро спросил Гроховский.

- Много незавершенки...

- Да и за один рупь двойную работу делаем, - прервал Симановича бригадир. - Гляньте, какое помещение. Конура! Собираем машину полностью, отлаживаем, а чтоб вытащить на волю, за тот же рупь разбираем, собираем вновь, отлаживаем. Сил на два плана кладем, а бабки считать - и одного плана нету!

- Он прав, - подтвердил Симанович, - запаздываем с коммерческим оформлением продукции. Нет сдачи - нет денег, нечем с рабочими расплачиваться, не на что строить, увеличивать цеха.

- И смежники подводят? - спросил Гроховский.

- И собственные снабженцы. И рабочая дисциплина слабая. Многие потеряли чувство ответственности за свое дело.

- Порядка нет. Негоже руководят нами! - вклинился один из рабочих.

И опять передо мной встали четко намалеванные строки из письма Вартанова, он как будто говорил словами этого рабочего, но звучали они не озабоченно, а сильно ядовито, с большим перехлестом и страшными выводами.

Обойдя весь завод, мы вернулись в контору.

- Итак, какие же выводы сделаем? - спросил Гроховский.

- Плакать не надо. Из прорыва выходим. Почти влезли в график. Можно обогнать план, если будут деньги на частичную реконструкцию.

- Будут. Это обещаю. Вы давно в партии, Михаил Никитич?

- С начала гражданской войны.

- Чистку считаете делом нужным?

- Безусловно.

- Я тоже верю в силу партии и считаю: карьеристов, проходимцев из наших рядов - вон!

Почти две недели в Ленинграде Гроховский энергично занимался нуждами завода. Деловитость, настойчивость проявил и Симанович.

По приезде в Москву я написал отчет, в котором грязь, наваленную доносом Вартанова, снял, описав все объективно.

нещитки, автоматы открытия парашюта и отцепки груза от парашюта, средства воздушной связи и пиротехнические средства сигнализации. В общем, почти все, что Гроховский когда-то испытал, но данных об этих испытаниях у нас почему-то не было и во многом приходилось вновь «изобретать велосипед»...»

В летно-испытательном отряде я уже не занимался конструкторской работой. Почему? Постараюсь ответить на этот вопрос честно.

В 1938 году в числе других недостроенных самолетов, таких, как ДАР конструкции Бартини, Г-38 и других, был списан самолет-перехватчик на велосипедном шасси Г-26, готовность которого оценивалась на 95 процентов. Разработкой конструкции этого самолета руководил я. После прекращения работ по истребителю решил раз и навсегда отказаться от конструкторской работы. Конечно, я еще долгое время рисовал для души. Конструктору трудно отвыкнуть от привычки мыслить образами будущих машин. И даже при неудачах настоящий конструктор начинает «десять раз сначала». Все это так, но меня на это «сначала» не хватило. Не хватило, несмотря на то, что до сих пор мне так верно служила удача. Слишком сильным был удар: год напряженнейшей работы, бессонных ночей, сомнений, затраты больших сумм народных средств - все это пропало даром.

Думаю, что принятое мной решение было правильным. Я прекрасно отдавал себе отчет, что без поддержки Гроховского любое мое предложение будет отклонено.

С другой стороны, среди авиаконструкторов того времени было много очень способных людей, которые не имели условий для серьезной творческой работы. Даже у таких блестящих конструкторов, как Александр Яковлев, Олег Антонов, Владислав Грибовский и другие, не было сколь-нибудь оснащенных баз для серьезных разработок, и лишь Яковлеву перед самой войной удалось создать первую боевую машину.

Мог ли я с ними тягаться?

Мне же, чтобы не ходить в способных недоучках, пришла пора приобрести высшее образование. Я так и сделал - пошел учиться.

А по пятам - война. Почти год в инженерных войсках на Северо-Западном фронте, затем войска ВДВ.

Думаете, кто-либо вспомнил обо мне как о конструкторе планеров и самолетов? Никто. Решили, что лучшим для меня делом будут летные испытания уже сделанных планеров. Я не возражал, так как любил летать и знал, что буду полезен в должности инженера-испытателя. Однако долго на испытательной работе мне пробыть не пришлось, и через восемь месяцев я снова был «вознесен» на должность заместителя главного инженера авиации воздушно-десантных войск.

О многих очень способных конструкторах и их работах сейчас вспоминают вновь. Вспоминают как о «забытых». Это справедливо. Ибо что знает нынешняя молодежь, например, о конструкторах Черановском, Москалеве, Невдачине, Грибовском, Пьецухе, Ивенсене, Курбале? А ведь десантный планер Курбалы был несомненно лучше немецкого планера того же типа, планера «готта». Однако аппарат Курбалы в серию не пошел и даже испытан как следует не был.

Любопытно отметить, что среди названных мною конструкторов большинство были очень молодыми людьми. Лишь немногие из них имели законченное высшее образование, большинство же были талантливыми самоучками. Это не значит, конечно, что образование конструктору ни к чему. Оно необходимо. Речь о другом. Просто Павел Игнатьевич Гроховский с гениальной прозорливостью умел оценить творческие возможности молодежи, и в его КБ многие конструкторы комсомольского возраста создали интереснейшие конструкции.

Вдумываясь в жизнь Гроховского, все время ловишь себя на мысли о французском пилоте Антуане де Сент-Экзюпери. Кажется, что общего между этими людьми? Но общее есть. И не только их встреча в Москве в 1935 году, во многом случайная и, вероятно, единственная, позволяет говорить о двух этих пилотах. И тот и другой добились признания в авиации нелегко. Оба были летчиками-изобретателями, притом самоучками. Оба были поэтами своего дела. Летать любили до самозабвения. Один сумел выразить себя в литературных произведениях, второй оставил о себе память в технике - экранопланы, крылья «летучая мышь», аппараты с машущими плоскостями и вертикального взлета в тридцатые годы могли быть плодами только поэтической мысли. Оба обладали независимостью взглядов, богатым и смелым воображением, удивительной способностью убеждать всех в своей правоте и добиваться нужных им решений. Оба были отважными людьми.

Экзюпери летал на многих крылатых машинах, но его почитателям наиболее ярко запомнился один тип самолета - тот, на котором он дрался с фашистами и сделал последний в своей жизни полет, - это американский истребитель-бомбардировщик Р-38 «лайтнинг».

Непривычные очертания фюзеляжа этой машины удивляли даже видавших виды специалистов. За экзотическим обликом самолета таились обоснованные конструктивные решения. Когда читаешь его описание - диву даешься! - ведь это точное описание «Легкою крейсера» Гроховского - Ивенсена, спроектированного в Экспериментальном институте в 1934 году, а «лайтнинг» поднялся на крыло первый раз только 29 января 1939 года.

Читаешь о Р-38 «лайтнинге», а перед глазами Г-38 «Легкий крейсер». Не только поражает одинаковая нумерация объектов, но и их вид - это самолеты-близнецы.

Самолеты второй мировой войны типа «Легкого крейсера-2» так и не достигли скорости 550 километров в час у земли, кроме «лайтнинга», который в облегченном варианте без всякого вооружения ходил на высоте со скоростью до 635 километров в час и был на потолке неуязвим.

Г-38 ЛК-2 был последней двухмоторной машиной, спроектированной под руководством Гроховского, Р-38 «лайтнинг» стал последним самолетом в жизни Экзюпери.

Начальником хозяйственного управления ЦС Осоавиахима Гроховский проработал несколько лет. Он тяготился столь несвойственной ему должностью, но все рапорты его о переводе на другую, связанную с полетами или конструированием работу отклонялись. Однако Гроховский не изменил себе, своему призванию. Он продолжал заниматься изобретательством, «отводил душу» дома ночами, в выходные дни. Идеи и проекты его были настолько дерзки и фантастичны, что статьи Гроховского с охотой и нарасхват брали к публикации многие журналы, но он особенно любил журнал ЦК ВЛКСМ «Техника-молодежи», где в 1938-1940 годах вел рубрику «Окно в будущее», очень ценимую молодежью.

Теперь в основном его идеи и проекты касались народного хозяйства страны, самых разных его сторон. Творческая выдумка Гроховского была поистине неисчерпаема.

Он предлагал, например, не только сеять, удобрять поля, но и пахать... с самолета. Фантазия? Пусть каждый сам ответит на этот вопрос, послушав Гроховского:

«...Перед нами самолет, обладающий большой полезной грузоподъемностью, - пишет он. - Весь фюзеляж и межкрыльевые пространства наполнены грузом. Убрано все лишнее и ненужное. Нет громоздких бензиновых баков для запасов горючего. К чему они? Ведь каждый рейс самолета над полем продолжается не более 10-15 минут. И за это время машина вполне успевает рассеять на огромной площади в 100-200 га весь свой 10-тонлый груз. Если учесть время, необходимое на взлет, посадку и погрузку самолета, то вспашка и удобрение 100-200 га земли в зависимости от количества вносимых удобрений, будут выполнены в течение получаса. Какие наземные сельскохозяйственные машины могут показать такую поистине гигантскую производительность?

Что же представляет собой груз, который так аккуратно выполняет столь огромную работу? Это-прессованные шарики, сделанные из удобрительной массы. Внутри шарика имеется пороховое ядро. Из этого ядра наружу выходит узкий канал. Канал заполняется медленно горящим веществом. Шарики из грузового ящика фюзеляжа скатываются в особые камеры, из которых с помощью подающего механизма направляются в выхлопные патрубки мотора. Эти патрубки устроены в виде целой батареи труб с диаметром чуть больше диаметра шариков. Здесь под влиянием высокой температуры выхлопных газов происходит воспламенение меленного горящего вещества шариков. Дальнейшее понятно:

шарики падают на землю и, углубляясь в нее, разрываются. Величина углубления их в почву легко регулируется высотой полета, и самолет все время строго держится на заданной высоте. Самолет имеет регулирующее устройство, позволяющее разбрасывать шарики равномерно, с большей или меньшей густотой.

Итак, земля хорошо вспахана и удобрена. Остается произвести сев. Эту работу опять-таки выполняет самолет...» ')

') Гроховский П. Самолет над полем. - Техника-молодежи, 1939, № 1, с. 47.

Такие «шарики», сделанные Гроховским, я держал в руках. Они взрывались, вспахивая и удобряя почву, правда, падая не с самолета, а с крыши дома из раскаленной трубки. Сейчас мы направленными взрывами роем котлованы и передвигаем горы, уверен, пройдут годы - будем ими и пахать. Так что если это и фантастика, то фантастика недалекого будущего. Гроховский предлагал пахать с самолета в 1939 году.

Или как могли помочь сельскому хозяйству изобретенные им в том же году подвижные оросительные машины?

«...Как показывают расчеты, - говорит он, - ширина орошаемой полосы достигает 2 километров. При двухстороннем поливе - сначала в одну, а потом в другую сторону - ширина захвата составит 4 километра. При этом вода равномерно распределяется по всей площади, благодаря чему расход ее невелик... Помимо орошения, этот поливной агрегат может быть использован для внесения в почву удобрений в жидком и порошкообразном виде, а также для борьбы с сельскохозяйственными вредителями...» ')

Необходимо сказать, что «распылитель Гроховского» был очень компактным, маневренным агрегатом, он заметно выигрывает в сравнении с современными громоздкими и малоподвижными поливальными машинами.

Павел Игнатьевич Гроховский - волгарь. Он знал, как достается хлеб крестьянам в Поволжье, сколько сил нужно затратить, чтобы вырастить колосок. Поэтому он мечтал о городе будущего в степи, который будет обеспечен благоприятным климатом при помощи изобретенной им гигантской вакуумной установки, способной всасывать и перерабатывать облака в воду.

«...Вакуум поглощает не только облака, - если город окутывается туманом, то всасывающий рупор повертывается в сторону города и жадно поглощает туман. Самый густой туман отсасывается в несколько часов, а резервуары водопровода пополняются при этом огромными запасами воды.

С помощью вакуума можно устроить над городом дождь... В сильные морозы вакуум посылает на город теплые струи воздуха, а в жару освежает город дождем или потоками холодного воздуха...» 2)

Очень оригинальны его «сухопутные каналы», предназначенные для переброски водного транспорта по суше с одной реки на другую.

1) Гроховский П. Водопровод на полях. - Техника-молодежи, 1939, № 2, с. 54.

2) Гроховский П. Город в степи. - Техника-молодежи, 1939, № 2, с. 49.

«...Скорость переброски по сравнению с передвижением по воде возрастает, и пропускная способность такой транспортной артерии будет очень велика» - утверждал Гроховский.

Выгода использования таких «сухопутных каналов» очевидна.

Пытаясь, видимо, оставить память о счастливых днях творчества, проведенных в стенах Экспериментального института и за его пределами, Павел Игнатьевич с помощью своей жены, «исполняющей обязанности» домашней чертежницы, готовил к патентованию чертежи некоторых старых изобретений. Раньше было не до фиксации приоритета. Теперь появилось вдоволь времени для «бумажных» работ. Он чертил, рисовал, писал. Так, например, давно действующую парашютную вышку и многие из молодежных аттракционов и тренажеров он закрепил авторскими свидетельствами только в 1939-1940 годах. Тогда же появилось и кое-что для «десантников от науки».

Не угас в нем талантливый изобретатель. О некоторых идеях, проектах, изобретениях его в эти годы уже рассказано, но пропущены такие, как автомобиль-амфибия и летающий автомобиль со складными крыльями, искусственный остров-форт, парашютный поезд и многое другое, как он выражался «мелочовка», вроде проекта воздушного троллейбуса.

Попытки Гроховского вновь включиться в работу по технике ВДВ были неудачными. В начале войны не поступали ответы и на его рапорты об отправке на фронт.

Гроховский прожил жизнь яркую и нужную. Нужную своей стране, своему народу. Всю свою жизнь он был в движении по прямой и двигался вперед с такой скоростью, что беда догнать его не могла до тех пор, пока его не остановили. Эту мысль мне навеяла совместная работа с ним и прекрасные стихотворные строки, как-то прочитанные:

Говорят, на заре авиации вывел ас аппарат в облака. Стал очки поправлять, озираться, видит-пуля висит у виска! Отстранил он ее для порядку, и рабочая пчелка войны Не прожгла ему даже перчатку, ибо скорости были равны. Давний слух невозможно проверить, но ведь ясного это ясней. Что живущий со скоростью смерти невредимо встречается с ней 3.

') Гроховский П. Сухопутные каналы.- Техника - молодежи, 1940, № 10, с. 49.

2) Подобное сооружение в период второй мировой войны воздвигли англичане у своих берегов.

3) Цит. по: Винонен Р. Из встреч со смертью. - Техника - молодежи, 1984, № 6, с. 21.

Имени Павла Игнатьевича Гроховского смерть не угрожает до сих пор, потому что, как ни тасуй факты и обстоятельства, этот вечно молодой неистовый волгарь был первым в мире главным конструктором техники воздушно-десантных войск, впервые родившихся в Стране Советов.

54. АВИЕТА

...Осенью 1942 года мы были в Москве. Уезжая как-то утром на работу, отец сказал, что еще раз посетит штаб повыше и добьется, чего бы это ни стоило, отправки на фронт. В полдень приехала легковая автомашина. Мужчина в гражданской одежде сообщил нам, что мой папа неожиданно отправляется в командировку и ему срочно надо собрать необходимые вещи.

- Папа едет на фронт? - спросила я мужчину.

- Да, почти, - ответил он. - В Омск.

Я тогда не знала, где находится Омск.

Мы с полгода получали телеграммы: «Жив, здоров, не беспокойтесь, скоро приеду», но мама говорила, что телеграммы не от отца.

Больше я никогда его не видела.

Без папы, заскучав, умер пес Нерон.

А в феврале 1943 года несколько человек в штатском приехали к нам на дачу. Были очень вежливы. Долго что-то искали. Затем пригласили меня и маму в машину, повезли в Москву.

На московской квартире они продолжили обыск. Забрали из библиотеки все томики, где были пометки отца, его чертежи, рисунки, альбомы, даже отдельные исписанные бумажки сложили в папку.

- Вам придется проехать с нами, - сказали они маме.

Я бросилась к ней, стала плакать. Она уговаривала:

- Не плачь, я скоро вернусь...

Мы остались с бабушкой. Как жить? Что кушать? Я уже больше не играла.

Скоро умерла бабушка. В военной Москве я осталась одна. Пошла на фабрику работать. Мне тогда было 13 лет...

ОТ АВТОРА

Когда рукопись о Павле Игнатьевиче Гроховском я дал прочитать одному из своих друзей, он спросил:

- А могу ли я видеть след Гроховского в технике наших дней?

Мы стояли на берегу Волги, и я протянул руку в сторону несущейся по волнам белокрылой «Ракеты»:

- Взгляни. Это же прекрасно! А первый катерок на подводных крыльях бегал в 1933 году по Москве-реке.

- Гроховский?

- Да. Он и его ребята.

И уже дома, пользуясь многочисленными материалами, я рассказал моему другу о том, как в наши дни живут идеи, проекты, изобретения Павла Игнатьевича Гроховского.

«Пустячок», изобретенный Гроховским - надувные подошвы для обуви десантников, - в тридцатые годы вызвал у специалистов лишь снисходительную улыбку и в дело не пошел. А через пятьдесят три года пневматическую подошву изобрели вновь. В 1982 году «Советская Россия» сообщила: «На международной выставке спортивных товаров в Мюнхене внимание посетителей привлекли теннисные туфли. Дело в том, что у этой модели подошва необычная - в нее накачивается воздух, что... уменьшает напряжение мускулов и меньше утомляет ноги спортсменов...»

В 1984 году журнал «Попьюлар сайенс» разразился сенсацией, и ее прокомментировал наш журнал «Техника - молодежи» в заметке «Парашюты поднимаются в небо» '.

') Техника - молодежи, 1984, № 6, с. 21.

«К такому мы не привыкли, - говорится в ней, - до сих пор на парашютах только спускались на землю - Речь идет о новых летательных аппаратах с бескаркасным крылом - паропланах, которые сегодня завоевывают все большую популярность...»

И дальше: «А вот еще остроумное использование парашюта - осуществление посадок ультралегких летательных аппаратов (УЛА) в труднодоступных горных районах... Самолет складывает крылья, выбрасывает купол - и плавно садится в облюбованном пилотом месте».

Вспомним: оба эти изобретения были сделаны Гроховским еще в тридцатые годы.

Интересное письмо я получил 15 августа 1984 года от конструктора-изобретателя Александра Аркадьевича Борина из Москвы.

«Дело в том, - пишет он, - что заявке на изобретение, поданной мной совместно с В. И. Лерхендорфом в марте с. г., в числе прочих материалов противопоставлено авторское свидетельство Гроховского № 47178 от 1935 г. «Парашютный поезд»... Если бы Вы смогли помочь нам установить хотя бы формулу упомянутого изобретения Гроховского, то оказали бы нам поистине неоценимую услугу».

Рассказывая о делах летчика-изобретателя, может быть, мы окажем услугу и другим творцам техники.

Парашютные вышки, приспособления для принудительного и автоматического раскрытий парашютов, автоматическая отцепка грузов от парашюта в несколько усовершенствованном виде применяются до сих пор в Советском Союзе и в других странах. При сбрасывании тяжелых грузов с разных высот используется «метод срыва» и беспарашютное десантирование техники.

До сих пор «воздушная пехота» не может обойтись без картонажных мешков, мягких и жестких упаковок, парашютных грузовых амортизирующих платформ. Многокупольные парашютно-грузовые системы используются даже космонавтами.

Это ли не память Павлу Игнатьевичу Гроховскому и его соратникам?

Пройдет почти пятьдесят лет - и вновь изобретут «воздуходувку» Гроховского.

«Многие мечтают, но далеко не всем удается прыгнуть с парашютом и испытать необычное ощущение свободного падения. Недавно канадский инженер Жан Сен-Жермен сконструировал устройство, на котором имитируется парашютный прыжок, правда, не во всей полноте. Идея пришла в голову, когда изобретатель наблюдал, как в струе воздуха, выходящего из пылесоса, прыгает шарик пинг-понга. И тогда появился гигантский вентилятор, укомплектованный самолетным пропеллером с двигателем в 350 кВт. Мощный поток воздуха «разгоняется» до 140 км/ч. Любитель острых ощущений облачается в легкий и просторный костюм и ныряет в струю...» '

') Техника - молодежи, 1982, № 9, с. 54

Право же, почти все новое-это крепко забытое старое. Ведь еще в тридцатых годах дочка Гроховского Авиета играла с такой воздуходувочкой, а москвичи наслаждались таким «полетом» в парке культуры и отдыха.

Правда, такое с изобретениями П. Гроховского происходило не раз.

Военный и спортивный парашютизм немало унаследовали от Гроховского. Прежде всего это довольно часто упоминавшийся в прессе последних лет «метод срыва» парашютиста с крыла низко летящего самолета. Треугольный парашют-планер, надувные крылья, крылья «летучая мышь» приблизили рождение дельтапланов, Современный парашют-змей и парашют-геликоптер вновь восстали из того же источника идей. Над пара-шютирующим крылом американские конструкторы начали работать только в шестидесятых годах. Вновь «изобрели» полет на привязном парашюте советские энтузиасты в семидесятых.

Предложенные в свое время Павлом Игнатьевичем изобретения для полярников нашли применение намного позже. Вот, например, сообщение ТАСС от 10 октября 1982 года:

«Со снайперской точностью рядом с домиками дрейфующей научной станции «СП-25» опустились на лед две тяжелогруженых платформы, сброшенные на парашютах... Парашютный десант вместо обычных транспортных рейсов авиации потребовался в связи с особыми обстоятельствами дрейфа... Платформы большой вместимости применены впервые...»

Впервые! Прошло сорок семь лет с тех пор, как подобную операцию разработал и предложил осуществить Гроховский Отто Юльевичу Шмидту.

Вспомним также: летчик-изобретатель разрабогал для полярников миниатюрные и мощные ветроэлектро-станции, будучи убежденным, что они пригодятся не только «десантникам от науки». И вот в 1984 году читаем сообщение:

«Набирают силу экологически чистые и дешевые энергоисточники - ветровые энергетические станции... Специалисты считают: к 2000 году удельный вес ветровых станций в мировой энергетике возрастет до 10%»}.

А специальные планеры-лаборатории для полярников? Эту идею использовали немцы во второй мировой войне. Наши войска захватили под Сталинградом большое количество планеров «готта». Среди них оказались специальные аппараты, оборудованные как хирургические кабинеты, ремонтные мастерские, радиостанции, лаборатории и т. д.

А стартопланер Гроховского, думаете, забыт? Ничего подобного. Газета «Воздушный транспорт» от 7 июля 1984 года сообщила, что в Западной Германии готовятся запустить на 15 тысяч метров специальный планер, «снабженный приборами для сбора данных об атмосфере на большой высоте». На борту планера «намечается собирать данные в интересах авиационной медицины, оценивать нагрузку на летчиков, исследовать влияние низких температур и низкого давления...». То есть почти слово в, слово повторяется то, что предлагал сделать Гроховский, выступая на 1-й конференции по изучению стратосферы в 1934 году.

По мнению специалистов, многие идеи Гроховского опередили появление аналогичных решений на много лет. Например, динамореактивное ружье - на 20 лет;

буксируемые парашюты - на 25 лет; самоходные установки на танковом шасси - примерно на 30 лет и т. д.

Немало идей талантливого изобретателя продолжают жить в авиации и по сей день. Над ними (или над аналогичными) трудятся конструкторы: универсальные транспортно-десантные машины укороченного и вертикального взлета, самолет-таран, самолеты пневматические и составные, складные и надувные планеры, аппараты с машущим крылом.

Проживающие в городе Нальчике советские инженеры Л. Атлантов, А. Саманов, Т. Гергоков и Ю. Богачуев вернулись к разработке машущего полета по принципу П. Гроховского «аэродинамическое колесо». Как сообщил журнал «Техника-молодежи» (1978 г., № 9'), их модель махолета с мотоциклетным мотором дает на стенде подъемную силу 2 г/см2. Будем надеяться, что это только начало.

') Техника-молодежи, 1984, №6, с. 1.

Рассмотрена только малая часть идей и конструкций из арсенала талантливого изобретателя. Большинство из них мы видим сейчас претворенными на более высоком техническом уровне, который не мог быть достигнут в его время.

Собирая материал для книги, я беседовал со многими бывшими сотрудниками Гроховского или людьми, так или иначе имевшими отношение к работам Экспериментального института. И некоторые бросали упрек в адрес Гроховского:

- Много своевольничал, иногда нарушал установленные нормы согласования, были случаи просто неповиновения...

В шутку я отвечал им известным в обиходе летчиков выражением: «Рожденный летать так и умер, дожидаясь разрешения на взлет!»

Гроховский отлично понимал, что если он на цыпочках будет пробираться сквозь бюрократические дебри, то не сделает и сотой части возложенного на него, им задуманного. И он пошел по кратчайшей дороге, поставив во главу угла всей своей работы не теоретические доказательства, а эксперимент.

Орджоникидзе, Тухачевский, Алкснис и другие руководители, отвечавшие за обороноспособность нашей страны, верили и доверяли умному, волевому Гроховскому. Доверяли потому, что видели - все, что делает Гроховский, его ОКБ, идет на пользу Красной Армии, очень нуждающейся в технически оснащенных маневренных войсках.

А ведь доверяют и верят не каждому. Известно, что бесполезно поливать землю, если в ней нет хлебного верна. Нет «зернышка» свежего, элитного - не поможет ни поддержка, ни доверие.

Сегодня на войсковых учениях можно увидеть, как громадные Аны и Илы легко несут в своих просторных фюзеляжах бойцов и тяжелое вооружение, вплоть до танков. Тысячи десантников расцвечивают небо, опускаясь на надежных парашютах. На специальных платформах мягко приземляются орудия, ракетные установки и контейнеры с боеприпасами и снаряжением. Ну разве можно тут не вспомнить Павла Игнатьевича Гроховского и его комсомольцев-«циркачей» и не сказать им и подобным «возмутителям спокойствия»: слава пионерам, начинавшим творить это чудо!

Последние годы творческой жизни Павел Игнатьевич Гроховский провел под Москвой в поселке Котове (сейчас - город Долгопрудный). 30 июля 1974 года по ходатайству Управления ВДВ исполком Долгопрудненского горсовета принял решение «Об установлении мемориальной доски на доме № 23 по улице Парковая» в связи с 75-летием со дня рождения талантливого военного изобретателя, летчика-испытателя и главного конструктора воздушно-десантной техники П. И. Гроховского.

Прошло 14 лет - решение исполкома до сих пор не выполнено. Сменялись руководители, принимались новые решения, но слова так и не превратились в дело.

Сейчас в районе бывшего поселка Котово предполагается создать зону отдыха для трудящихся, и как было бы прекрасно, если посреди зоны останется реставрированный Дом-музей выдающегося изобретателя и конструктора, кстати, построенный его собственными руками. А в самой зоне отдыха будут воссозданы многочисленные аттракционы и «учебно-оборонные агрегаты» П. И. Гроховского, имеющие большое значение для военно-патриотического воспитания молодежи.

Люди, оставившие глубокий след в истории нашей страны, плодотворно работавшие для народа, имеют право на большую честь и вечную память.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие

*

Глава первая. Начало

Глава вторая. Год 1930-й

Глава третья. Год 1931-й

Глава четвертая. Год 1932-й

Глава пятая. Год 1933-й

Глава шестая. Год 1934-й

Глава седьмая. Год 1935-й

Глава восьмая. Год 1936-й

Глава девятая.

Год 1937-42-й

ОТ АВТОРА

Автор благодарит всех, кто помог ему в работе над этой книгой, но не считает закрытой тему. Кто может дополнить сведения о жизни и творчестве Павла Игнатьевича Гроховского, пишите по адресу: 410600, Саратов, ул. Советская, 20/28, Саратовская писательская организация РСФСР.

Казаков В. Б.

К 14 Небо помнит...: Повесть-хроника / Предисл. И. Чутко М,: Мол. гвардия, 1988.-253 [3] с., ил.

В своей новой книге писатель Владимир Казаков рассказывает о жизни и деятельности талантливого изобретателя, первого в мире главного конструктора воздушно-десантной техники Павла Игнатьевича Гроховского (1899-194?), чье имя до недавнего времени не было известно широкому кругу читателей. Человек явно неординарный, обладавший большим диапазоном творческого мышления, П. И. Гроховский стоял на заре рождения советского воздушного десанта, очень многое сделав для оснащения этого рода войск самой передовой для своего времени военной техникой.

Издание рассчитано на массового читателя.

В книге использованы фотоматериалы из личного архива автора.

Владимир Борисович Казаков

НЕБО ПОМНИТ...

Зав. редакцией С. И о н и н Редактор А. Савельев Художник В. Васильев Художественный редактор Б. Федотов Технический редактор Р. Сиголаева Корректоры М. Пензякова, И. Ларина

Сдано в набор 28.09.87. Подписано в печать 39.03.88. А 03028. Формат 84X1081/з2. Бумага типографская № 2. Гарнитура «Литературная». Печать высокая. Условн. печ. л. 13,44+0.84 вкл. Условн. кр.-отт, 14,7. Учетно-изд. л. 14.9. Тираж 100 000 экз. Изд. № 1729. Заказ 7-406. Цена 95 коп.

Ордена Трудового Красного Знамени издательско-полиграфиче-ское объединение ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес ИПО:

103030, Москва, Сущевская, 21.

Полиграфкомбинат ЦК ЛКСМ Украины «Молодь» ордена Трудового Красного Знамени издательско-полиграфического объединения ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»: 252119, Киев-119, ул. Пархоменко, 38-44.

IВN 5-235-00038-2

4702010200-133 К 078(02-88-061-88 ББК 68.515

ИБ № 5496 ББК 68.515 К 14 ISBN 5-235-00038-2 -051-88