Предлагаемая вниманию читателя работа В. Райха представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930 — 1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. (Данный текст переработан в 1944 году (С.)). К несомненным достоинствам книги следует отнести ее уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Раих отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признает он и выдвигаемое марксисткими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.

Значение этой работы трудно переоценить в наше время. Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движений, не прекратила своего существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страдании необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.

"Любовь, труд и познание — вот источники нашей жизни.
Они должны определять ее ход ". Вильгельм Райх

В. РАЙХ

Психология масс и фашизм

Перевод с английского Ю.М.Донца

Глава XII БИОЛОГИЧЕСКИЙ ПРОСЧЕТ В БОРЬБЕ ЛИЧНОСТИ ЗА СВОБОДУ

НАШЕ УЧАСТИЕ В РАЗВИТИИ СВОБОДЫ

В этой главе рассматривается биологический просчет, который, как свидетельствует история, допускали все освободительные движения. Этот просчет пресекал в корне освободительную деятельность и делал тщетной уже достигнутую, удовлетворительную регуляцию общественной жизни. Мы исходим из убеждения, что только рабочая демократия может создать основу подлинной свободы. Мой опыт участия в общественных дискуссиях свидетельствует о том, что открытое заявление об этом просчете будет дурно истолковано. Такое заявление предъявляет повышенные требования к стремлению каждого из нас к истине. На практике это означает, что в повседневной борьбе за существование все несут огромную ответственность, так как вся социальная ответственность возлагается на тех (мужчин и женщин), кто работает на фабриках и фермах, в клиниках, конторах и лабораториях.

Мы установили, что при отрицании существования фундаментальных реальностей, которые, возвышаясь над политической сумятицей повседневной жизни, уходят корнями в древнюю историю человечества и связаны с биологической структурой личности, использовались различные аргументы. Однако в основе использования этих аргументов неизменно лежит иррациональный мотив. В мирное время, когда жизнь идет неспешно, обычно говорят: «Все идет хорошо. Лига Наций служит гарантом мира. Наши дипломаты разрешают конфликты мирным путем. Генералы существуют лишь для украшения. Зачем ставить вопросы, которые уместны только в военное время? Мы только что закончили войну, чтобы положить конец всем войнам. Нет нужды волноваться». Теперь, когда показано, что такие аргументы основаны на иллюзиях, когда Лига Наций и дипломаты продемонстрировали свою неспособность справиться с актуальными проблемами, когда во всем мире свирепствует новая, самая жестокая за всю историю война, все внимание сосредоточено на том, чтобы «выиграть воину»,— теперь говорят: «Прежде всего нам нужно выиграть воину. Сейчас не время для глубоких истин. Они нам понадобятся, когда будет выиграна война, ибо тогда мы должны будем обеспечить мир». Таким образом, здесь проводится четкое различие между ведением и победой в войне, между прекращением военных действий и заключением мира. Только после победы и заключения мира можно приступить к обеспечению безопасного мира. При этом упускается из виду, что именно в разгар войны происходят глубокие социальные потрясения, которые разрушают старые институты и изменяют человека. Другими словами, на развалинах войны прорастают семена мира. Стремление человека к миру никвгда не бывает столь сильным, как во время войны. Поэтому только в такой социальной обстановке зарождается так много сильных импульсов, направленных на изменение условий, которые приводят к войнам. Человек научился строить дамбы, когда страдал от наводнений. Мир можно выковать только во время войны.

Вместо того чтобы немедленно извлечь из войны уроки и приступить к построению нового мира, принятие важных решений откладывается на то время, когда дипломаты и государственные деятели настолько углубятся в проблемы мирных договоров и репараций, что не останется времени на «фундаментальные реальности». В период перехода от прекращения военных действий к заключению мнимого мира мы слышим заявления: «Вначале необходимо возместить убытки, причиненные войной; военное производство необходимо перевести на выпуск мирной продукции; у нас много дел. Прежде чем заняться фундаментальными реальностями, давайте решим все мирным путем». Тем временем уроки войны были забыты; снова все устроили так, что на протяжении жизни одного поколения разразилась новая, еще более ужасная война. Снова ни у кого «нет времени», и снова все «слишком заняты», чтобы заняться «основными истинами». Эмоции военного времени быстро уступили место прежней жестокости и эмоциональной апатии.

Если кто-либо, подобно мне, станет свидетелем такого откладывания решения существенных проблем и услышит те же самые аргументы во второй раз на протяжении 45 лет своей жизни и если он увидит, что новая катастрофа содержит все особенности старой катастрофы, тогда он вынужден будет, как бы ему этого ни хотелось, признать, что после первой катастрофы не произошло никаких существенных изменении (если не считать существенными изменениями повышение качества средств уничтожения и широкое распространение садизма среди людей). В таком человеке медленно и верно формируется убежденность в том, что по какой-то странной причине народные массы не хотят понять тайну воины. Они боятся истин, способных принести им болезненное исцеление.

Люди склонны смотреть на войну как на «социальную грозу». Утверждают, что война «очищает» атмосферу; она имеет свои достоинства — «закаляет молодежь» и делает ее отважной. Говорят, что воины всегда существовали и будут существовать. Они биологически мотивированы. По мнению Дарвина, «борьба за существование» составляет закон жизни. Тогда зачем нужно проводить мирные конференции? Я никогда не слышал, чтобы медведи или слоны разделялись на два лагеря и уничтожали друг друга. В животном царстве не существует войн в пределах одного вида. Война с себе подобными, как и садизм, относится к приобретениям «цивилизованного человека». По какой-то причине человек не решается указать причины войны. Несомненно, существуют лучшие, чем война, способы сделать молодежь здоровой и работоспособной, а именно: насыщенная здоровой любовью жизнь, постоянная, доставляющая удовольствие работа, физическая культура, а также отсутствие злобных сплетен старых дев. Одним словом, вышеуказанную аргументацию следует считать пустой болтовней.

Суть дела заключается в следующем. В результате тысячелетнего извращения в области воспитания и общественной жизни народные массы приобрели биологическую жестокость и утратили способность к свободе. Они не способны к мирному сосуществованию.

Какими бы циничными и безысходными ни показались эти две формулировки, тем не менее они содержат ответ на три вышеуказанных вопроса. Никто не хочет признать истину, которая содержится в них, или хотя бы выслушать их. Ни один демократический политикан не знает, как это следует понимать. Каждый честный человек знает правду. В основе власти всех диктаторов лежала социальная безответственность народных масс. Они без колебаний использовали социальную безответственность народных масс в своих целях. На протяжении многих лет половина цивилизованных немцев выслушивала утверждение о том, что из масс извергается только то, что в них вложили. Они отнеслись к этому с рабской покорностью. Они сами виноваты в том, что оказались в таком унизительном положении. Нелепо утверждать, что психопатический генерал способен самостоятельно угнетать семидесятимиллионный народ.

«Почему вы утверждаете, что американцы не способны к свободе? — спросит учтивый политик и филантроп. — Что же тогда вы скажете о героических повстанцах Чехословакии и Югославии, об английских десантниках, о мучениках в Норвегии, об армиях в Советской России? Как вы смеете порочить демократию?»

Мы не говорим здесь о военных кругах, правительствах, меньшинствах, отдельных ученых и мыслителях, поскольку подлинная социальная свобода не является достоянием отдельных групп. Направление развития общества определяется только подавляющим большинством трудящихся мужчин и женщин, независимо от того, покорно они относятся к тирании или оказывают ей активную поддержку. Способны ли массы самостоятельно управлять обществом без политиканов и партий, которые говорят им, что и как они должны делать? Безусловно, они способны пользоваться предоставленной свободой, выполнять указанную работу, выступать против войны и в защиту мира. Тем не менее до сих пор они не были способны защитить труд от злоупотреблений, регулировать его через свои организации, способствовать его развитию, предотвращать войны, преодолеть свой иррационализм и т. д.

Массы не способны выполнять эти действия, потому что до настоящего времени у них не было возможности приобрести и реализовать эту способность. Справиться с войной можно только на основе осуществления массами общественного самоуправления и управления производством и потреблением через свои организации. Тот, кто серьезно относится к массам, требует, чтобы они несли полную ответственность, так как только массы отличаются миролюбием. Теперь к миролюбию необходимо присоединить ответственность и способность быть свободным. Как это ни ужасно, все же факт остается фактом: в основе фашизма всех стран, народов и рас лежит безответственность народных масс. Фашизм возникает в результате тысячелетней деформации личности. Он мог бы возникнуть в любой стране и у любого народа. Он не составляет характерную особенность немцев или итальянцев, фашизм проявляется в каждом индивидууме во всех странах мира.

Этот факт нашел отражение в австрийском выражении «от человека здесь ничего не зависит», факт не меняется от того, что данное положение сложилось в результате тысячелетнего развития общества. Ответственность лежит на самом человеке, а не на «исторических событиях». Перенос ответственности с живого человека на «исторические события» приводил к краху социалистические освободительные движения. Тем не менее события последних двадцати лет требуют возложить ответственность на трудящиеся массы.

Если под «свободой» мы будем в первую очередь понимать ответственность каждого индивидуума за рациональное формирование личной, профессиональной и общественной жизни, тогда можно сказать, что не существует большего страха, чем страх перед общей свободой. Существование любой формы свободы будет ограничено жизнью одного или двух поколений, если основная проблема не получит приоритетного значения и не будет решена. Для решения этой проблемы понадобится затратить больше усилий (больше вдумчивости, порядочности и честности, больше экономических, воспитательных и социальных преобразований в общественной жизни народных масс), чем все усилия, затраченные на ведение прошлых войн (и те, которые будут затрачены на ведение будущих войн) и осуществление послевоенных программ по восстановлению хозяйства. Одна только эта проблема и ее решение содержат все то, что большинство самых смелых мыслителей видели в идее интернациональной социальной революции. Мы являемся сторонниками и носителями колоссального революционного переворота. Если страдание неизбежно, тогда «кровь, пот и слезы» необходимо проливать, по крайней мере, ради достижения разумной цели, т. е. ради ответственности трудящихся масс за общественную жизнь. Это заключение с неумолимой логикой следует из утверждений:

Что побуждает меня отступить от обычной политики сокрытия общеизвестных фактов, особенно если учесть, что я не претендую на роль политического лидера?

Существует несколько мотивов. В течение ряда лет я просто боялся последствий принятия такого решения. Нередко меня охватывали сомнения в необходимости изложения своих идей на бумаге. Я пытался освободиться от этого затруднения, убеждая себя в том, что я не был политиком и политические события не представляли для меня никакого интереса. Я убеждал себя в том, что я был слишком занят своей оргонной биофизикой и не видел причины, почему я был должен взвалить на себя такой неблагодарный труд, как решение запутанной социальной проблемы, которое по крайней мере тогда представлялось безнадежным. Я пытался заставить себя поверить в то, что в глубине души я стремился включиться в борьбу иррационально-политических идеологий. Я устоял под натиском своих амбиций. Ответственные политические и государственные деятели непременно должны были открыто заявить об этих фактах.

После многих лет мучительных колебаний и попыток уклониться от упоминания указанных фактов в конечном счете я и все мои коллеги были вынуждены уступить под нажимом результатов наших исследований явлений жизни. Исследователь хранит верность истине, выше которой нет иной верности, сколь бы высоко она ни ценилась. Сохранить верность истине чрезвычайно трудно, потому что в существующей ситуации сообщение истины рассматривается как нечто потенциально опасное, а не как естественное явление.

В принципе, мы здесь приводим лишь перечень фактов, которые в отдельности были нам давно известны.

Таковы в общих чертах результаты наших исследований структуры личности и ее связи с социальными процессами.

Наша заинтересованность в построении нового мира имеет три аспекта: личный, объективный и социальный.

В том случае, если вторая мировая война выявит в общественном сознании решение проблемы социального хаоса, мы будем призваны решать важные задачи. Нам придется взять на себя огромную ответственность. Мы должны заранее подготовиться к этой возможности. Нам необходимо иметь ясное представление о наших задачах. Для достижения успеха мы должны систематизи- -ровать наши сведения о психологических реакциях личности и результатах воздействия на нее фашистской эпидемии. Мы можем выполнить наши задачи только в рамках общей борьбы за установление подлинной свободы. Если мы будем предаваться иллюзиям о том, что психологическая структура личности непосредственно способна к свободе и самоуправлению или, другими словами, устранение заразы партийного фашизма обеспечит возможность осуществления социальной свободы и приведет к победе справедливости над несправедливостью, тогда наша деятельность будет обречена на провал вместе со всеми видами деятельности, в основе которых лежат такие иллюзии. Для достижения свободы необходимо безжалостно освобождаться от иллюзий, ибо только тогда можно будет искоренить иррационализм народных масс и открыть путь к ответственности и свободе. Идеализация масс лишь приведет к новым несчастьям.

Различные освободительные организации в Европе лечат эту болезнь народных масс так, как шарлатан лечит парализованного больного, убеждая его, что в действительности он не парализован и скоро, безусловно, будет танцевать польку, если не помешает «злой волк» (в 1914 году в роли «злого волка» выступали военные промышленники, а в 1942 году — психопатические генералы). Парализованному больному, возможно, будет приятно слушать такие утешения, но тем не менее он не сможет ходить. Честный врач будет действовать «безжалостно»; он проявит максимальную осторожность, чтобы не вселить в больного ложную надежду. Он использует все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы определить природу данного паралича и решить, излечим он или нет. Если он в принципе излечим, тогда врач найдет средство для его излечения.

Фашистский диктатор заявляет, что народные массы биологически неполноценны и стремятся подчиниться власти, т. е. по природе своей они рабы. Поэтому авторитарно-тоталитарный режим является единственной возможной формой правления для таких людей. Примечательно, что, хотя все диктаторы, ввергнувшие сегодня мир в бездну страданий, вышли из среды угнетенных народных масс, у них отсутствует понимание развития естественных процессов и стремление к истине и исследованиям. Поэтому у них никогда не зарождается желание изменить существующее положение.

С другой стороны, во время пребывания у власти лидеры формальной демократии допустили оплошность, полагая, что народные массы способны автоматически стать свободными, и тем самым исключили всякую возможность установления свободы и ответственности народных масс. Они никогда не появятся, поскольку их поглотила катастрофа.

Мы предлагаем научно-рациональное решение проблемы. В основе его лежит тот факт, что народные массы действительно не способны к свободе. Но в отличие от расового мистицизма мы не считаем эту неспособность абсолютной, врожденной и вечной. Мы рассматриваем эту неспособность как результат предыдущих социальных условий жизни. Следовательно, эта неспособность поддается изменению.

Отсюда следуют две важные задачи:

Здесь уместно напомнить об «ошибках», сделанных демократическими правительствами: пакты с эмоционально инфицированными диктаторами, многочисленные факты предательства по отношению к демократическим союзникам (Англия — Испания, Россия — Чехословакия и т. д.), преобладание деловых интересов над принципами (российская нефть для Италии во время войны в Эфиопии; мексиканская нефть для Германии во время борьбы с фашизмом в Испании; шведская сталь для нацистской Германии; американская сталь и уголь для Японии; поведение англичан в Бирме и Индии; религиозно-мистическая вера социалистов и коммунистов и т. д.). Но тяжесть этих «ошибок» уменьшается при сопоставлении с ошибками, допущенными народными массами, их социальной апатией, пассивностью, стремлением подчиниться власти и т. д. Непреложным остается тот факт, что только трудящиеся массы (мужчины и женщины) несут ответственность за все происходящее — плохое и хорошее. Действительно, они больше всех страдают от войны, но ведь возможность возникновения войн в первую очередь обусловлена апатией народных масс, их стремлением подчиниться власти и т. д. Из этой ответственности неизбежно следует вывод: только массы трудящихся мужчин и женщин способны установить прочный мир. Для этого необходимо лишь устранить неспособность к свободе. С этой задачей могут справиться только сами народные массы. Для того, чтобы приобрести способность к свободе и обеспечить безопасность мира, неспособные к свободе народные массы должны обладать социальной властью. Это утверждение содержит противоречие и его разрешение.

Если исход этой войны не выявит основные реальности в общественном сознании и старые иллюзии сохранят свое существование, тогда наша нынешняя позиция в основном останется неизменной. В таком случае мы неизбежно придем к заключению: иллюзорные средства, формальные свободы, формальные радости и формальные демократии скоро приведут к возникновению новых диктаторов и новой войне. Тогда мы останемся в изоляции и будем бороться с этой социальной бедой. Наша задача останется такой же трудной, как и сейчас. Во всеобщей атмосфере иллюзий мы сохраним субъективную и объективную честность. Мы сделаем все возможное, чтобы сохранить в чистоте и углубить наши знания о природе человека. Тем, кто занимается биофизикой оргона, структурной психологией и сексуальной энергетикой, придется затратить немало усилий, чтобы не поддаться влиянию иллюзий и сохранить в кристально ясном и чистом виде свои знания для будущих поколений. Они должны сохранить практическое знание, чтобы после шестой, двенадцатой или двадцатой мировой войны можно было доказать правильность данного подхода к массовому психическому бедствию. В этом случае мы передадим нашим потомкам не военные награды и мемуары о героических подвигах и фронтовых приключениях, а наши знания, в которых содержится семя грядущего. Эту задачу можно выполнить даже в наихудших социальных условиях. Когда настанет время преодоления «эмоциональной чумы», мы не хотим, чтобы будущее поколение делало ненужные ошибки и искало ответы на доводы в пользу этого бедствия. Мы хотим, чтобы будущее поколение вернулось за поддержкой к старым, забытым истинам и смогло построить более подобающую жизнь, чем поколение 1940 года.

В этот момент кто-нибудь из наших друзей может поддаться искушению и задать вопрос: «Почему же вы не боретесь за социальную власть, чтобы претворить в жизнь постигнутые вами истины? Если вы претендуете на обладание существенно важными знаниями, тогда ваша политическая пассивность свидетельствует о вашем малодушии. Проклятье! Вы должны бороться за посты министров здравоохранения и образования! Вы должны стать государственными деятелями!»

Нам понятны эти доводы. Многие из нас неоднократно выдвигали их. Много бессонных ночей прошло в обсуждении этих доводов.

Дилемма заключается в следующем.

Истины бесполезны, когда нет власти для осуществления их на практике. Они остаются чисто теоретическими.

Любая не опирающаяся на истину власть представляет собой некую диктатуру, поскольку в ее основе всегда лежит страх человека перед социальной ответственностью и бременем «свободы».

Диктаторская власть и истина не могут сосуществовать. Они представляют собой взаимоисключающие явления.

История показала, что истина всегда умирает, когда ее поборники приходят к власти. «Власть» всегда означает подчинение других. Тем не менее истинные знания можно осуществить на практике только путем убеждения, а не подчинения. Этому научила нас французская и русская революции. Ни одна из истин этих революций не просуществовала более нескольких десятилетии. Иисус возвестил истину, которая имела огромное значение в его время. Она умерла в христианском мире, когда место Иисуса заняли священники. Две тысячи лет назад глубокие истины о человеческом страдании уступили место догмам; простая ряса уступила место украшенным золотом церковным облачениям; протест против угнетения бедноты уступил место утешениям, что счастье будет обретено в загробном мире. Истины Великой французской революции умерли в французской республике и окончились борьбой за власть политических честолюбцев, невежеством Петена и коммерческими сделками Лаваля. Истины марксистской экономики умерли в русской революции, когда слово «общество» заменили словом «государство» и на смену идеи «интернационального человечества» пришел националистический патриотизм и пакт с Гитлером. Они умерли в Германии, Австрии и Скандинавии — несмотря на то, что вся социальная власть находилась в рукак наследников великих борцов за свободу в Европе. Почти сто лет спустя после рождения истин 1848 года продолжает существовать тысячелетняя мерзость. Власть и истина не сочетаются. Это — горькая правда.

Действительно, те из нас, кто обладает политическим опытом, могли бы бороться за власть подобно любому другому политику. Но у нас нет времени; у нас есть более важные дела. В процессе политической борьбы, несомненно, будут утрачены дорогие для нас знания. Для достижения власти необходимо питать миллионы людей иллюзиями. Это тоже правда. Ленин привлек на свою сторону миллионы русских крестьян, без которых не смогла бы состояться русская революция, с помощью лозунга, который шел вразрез с коллективистскими тенденциями российской партии. «Берите землю помещиков. Она должна стать вашей личной собственностью». И крестьяне пошли за Лениным. Если бы в 1917 году им сказали, что настанет день, когда эта земля будет коллективизирована, крестьяне не проявили бы лояльность. Об этом свидетельствует ожесточенная борьба за коллективизацию российского сельского хозяйства в 1930 году. В общественной жизни существуют степени власти и степени лжи. Чем крепче народные массы держатся за истину, тем слабее стремление к власти. Чем больше проникают иррациональные иллюзии в среду народных масс, тем шире распространяется и непригляднее проявляется индивидуальное стремление к власти.

Было бы нелепо пытаться привлечь на свою сторону народные массы, утверждая, что ответственность за социальные беды несут не они сами, а отдельные психопаты; нет, ответственность за свою судьбу несут они сами, а не один из избранных ими руководителей; ответственность за все происходящее в мире несут они — и только они. Это утверждение идет вразрез со всем тем, что им всегда говорили и внушали. Было бы нелепо пытаться достичь власти с помощью таких истин.

С другой стороны, вполне возможно, что мировая катастрофа достигнет такой стадии, когда народные массы будут вынуждены осознать свои общественные взгляды; они будут вынуждены измениться и взять на себя тяжелое бремя социальной ответственности. Но в таком случае они сами приобретут власть и на законных основаниях откажутся от услуг тех групп, которые «завоевывают» власть в «в интересах народа». Отсюда видно, что у нас нет причин бороться за власть.

Мы можем быть уверены, что мы понадобимся народным массам, они призовут нас и доверят нам выполнение важных задач, если когда-нибудь смогут приступить к рациональному преобразованию своей психологической структуры. Мы не превратимся в руководителей народных масс, их выборных представителей или «попечителей». Мы станем частью этих масс. Тогда, как это было много лет назад в Австрии и Германии, большинство людей устремятся в наши клиники и школы, на наши лекции и демонстрации научных достижений, чтобы получить ответы на жизненно важные вопросы. (Они не будут требовать, чтобы мы рассказали им, как необходимо решать их важнейшие задачи.) Но они придут к нам только в том случае, если мы останемся искренними. Когда народные массы будут вынуждены нести ответственность за общественную жизнь, они неизбежно столкнутся со своими слабостями и наследием порочного прошлого. Одним словом, они столкнутся с теми реальностями в своей психологии, мыслях и чувствах, которые мы включаем в термин «неспособность к свободе». В качестве социального института мы вместе с тысячами наших сторонников раскроем механизм неспособности к свободе и покажем препятствия на пути развития свободы, чтобы помочь народным массам обрести подлинную свободу.

Для этого нам не нужна власть. Доверие мужчин и женщин (независимо от возраста, занятия, цвета кожи и мировоззрения) к нам, как абсолютно честным врачам, исследователям, преподавателям, социальным работникам, физикам, писателям и техническим работникам, будет значительно более долговечным, чем любая власть, когда-либо приобретенная политическим деятелем. Это доверие невозможно завоевать; оно само возникает, когда человек честно относится к своей работе. Мы не собираемся приспосабливать наши взгляды к современному образу мыслей народных масс, чтобы «достичь влияния». Доверие к нашей деятельности может возрастать только по мере углубления нашего понимания природы эмоционального бедствия.

Когда мы понадобимся народу, это будет означать, что в общественной жизни действительно формируется самоуправление и в среде трудящихся мужчин и женщин пробуждается стремление к «глубокой истине» и плодотворной самокритике. Мы понадобимся народу потому, что только наша организация способна распознать иррациональность политики и старых идеологий.

Напротив, если мы останемся в «оппозиции», это будет означать, что общество не способно распознать и устранить иррациональность в своей психологии. В таком случае, однако, никакая власть не поможет нам, и мы сами не устоим под натиском иррациональности.

Сознательный отказ от борьбы за власть не должен приводить к недооценке нашего труда. Мы не выступаем в роли «скромных», «непритязательных» ученых. Мы трудимся возле источника жизни в соответствии с фундаментальной естественной наукой. Ложная скромность здесь была бы равносильна самоубийству. Действительно, «оргастическая потенция», «характерологическая жесткость» и «оргон» выглядят незначительными и теоретическими при сравнении с «Днепрогэсом», «секретностью» и «Батааном и Тобруком». Но так выглядит картина с современной точки зрения. Что останется от подвигов Александра Македонского при сравнении с законами Кеплера? Что останется от Цезаря при сравнении с законами механики? Что останется от кампаний Наполеона при сравнении с открытием микроорганизмов и бессознательной психической жизнью? Что останется от психопатических генералов при сравнении с космическим оргоном? Отказ от власти не означает, что необходимо отказаться от рациональной регуляции человеческой жизни. Различие между ними заключается в том, что в случае рациональной регуляции результаты будут иметь долгосрочный, глубокий, революционный, истинный и жизнеутверждающий характер. Не имеет значения то, когда мы ощутим эти результаты — завтра или послезавтра. Все зависит от того, когда массы трудящихся мужчин и женщин решат воспользоваться плодами нового знания — сегодня или завтра. Ответственность, которую они несут за свою жизнь и деятельность, не меньше ответственности сапожника за сапоги, врача за здоровье пациента, исследователя за свои формулировки, архитектора за свои здания. Мы относимся серьезно к народу! Когда мы ему понадобимся, он позовет нас. И тогда мы придем. Что касается меня, то я отказываюсь от борьбы за власть, с помощью которой можно навязать свои знания.

БИОЛОГИЧЕСКАЯ ЖЕСТОКОСТЬ, НЕСПОСОБНОСТЬ К СВОБОДЕ И АВТОРИТАРНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Мы стоим перед несомненным фактом: ни разу за всю историю человечества народным массам не удалось сохранить, организовать и развить свободу и мир, завоеванные ими в кровопролитных сражениях. Под свободой здесь подразумевается подлинная свобода личного и общественного развития, свобода жить без страха, свобода от всех форм экономического угнетения, свобода от консервативных торможении развития; короче говоря, свободная саморегуляция жизни. Нам необходимо освободиться от всех иллюзий. В самих народных массах существует сила торможения, которая имеет не только консервативный, но и разрушительный характер. Она постоянно препятствует реализации деятельности борцов за свободу.

Эта консервативная сила появляется в народных массах в виде общего чувства страха перед ответственностью и свободой. Это отнюдь не моралистические оценки. Этот страх глубоко коренится в биологической структуре современного человека. Тем не менее, в отличие от фашистов, мы полагаем, что эта структура не является врожденной; она сформировалась в процессе исторического развития и поэтому в принципе поддается изменению. Нелегко дать краткое и ясное описание социальной роли страха перед свободой. Возможно, лучше всего начать с репортажа Джеймса Олдриджа, который появился 24 июня 1942 года в «Нью-Йорк тайме» под названием «Англичанам в Африке не хватает стремления к убийству». Приведем фрагмент из этого репортажа.

Мне не приходилось встречать лучшего описания механического милитаризма, чем приведенное описание. В нем сразу раскрывается полная идентичность механистической естественной науки, механистической структуры личности и убийцы-садиста. Эта идентичность нашла наиболее полное выражение в тоталитарно-диктаторской идеологии немецкого империализма. Механическое триединство рельефно выступает на фоне мировоззрения, которое не считает человека машиной, машину — хозяином человека, а милитаризм — самым ценным достоянием человека. Это живое мировоззрение нашло свое последнее прибежище в западных демократиях. Будущее покажет, удастся ли ему пережить этот хаос.

Мое утверждение, возможно, покажется странным какому-нибудь генералу, тем не менее я полагаю, что поражения демократий, при всем их ужасе и трагизме, были проникнуты глубокой человечностью, которая составляет полную противоположность механическому автоматизму. Они содержали признание ценности человеческой жизни. Олдридж ошибается, упрекая демократических командиров за стремление сберечь человеческую жизнь вместо того, чтобы подражать человекоподобным роботам. Он ошибается, когда требует, чтобы антифашисты научились убивать более механически, более автоматически, более научно, чем прусские автоматы. Те, кто пытается победить механические автоматы с помощью их собственных методов, лишь попадут из огня в полымя. Другими словами, стремясь стать более квалифицированными убийцами, они сами превратятся в механические автоматы и обеспечат дальнейшее существование процесса, начало которому положили их противники. И тогда окончательно исчезнут последние надежды всех живых людей на создание совершенно иного, вечно мирного общества.

Мы придерживаемся иной концепции антифашистской борьбы. Она заключается в ясном, бескомпромиссном осознании исторических и биологических причин, которые приводят к таким убийствам. Искоренить фашизм можно только на основе такого осознания, а не путем подражания ему. Невозможно победить фашизм, подражая ему и подавляя его с помощью его собственных методов, и при этом самому не стать фашистом. Путь фашизма — это путь автомата, смерти, ригидности и безысходности. Путь жизни принципиально отличается от фашистского пути; он труднее, опаснее, честнее и оптимистичнее.

Оставим на время все текущие политические интересы и рассмотрим только один вопрос: каким образом формируется такая полная идентичность машины, человека и научного убийства. Этот вопрос, возможно, не имеет отношения к таким вопросам, как: соответствует или не соответствует число построенных судов числу потопленных судов, доберутся или не доберутся механические чудовища до нефтяных скважин Баку. Мы понимаем важность текущих вопросов подобного рода. Если мой дом неожиданно загорится, я в первую очередь, естественно, постараюсь погасить пожар и спасти все, что еще можно спасти, из самых важных рукописей, книг и аппаратов. Но рано или поздно я вынужден буду приступить к постройке нового дома, и тогда мне придется поразмыслить о причинах, вызвавших пожар в старом доме, чтобы уберечься от повторения несчастья.

В основе своей человек является животным. Животные отличаются от человека отсутствием механистичности и садизма. Их сообщества (внутри одного вида) несравненно более мирные, чем сообщества людей. В принципе, вопрос стоит так: что привело человека-животного к вырождению и превращению в подобие робота?

Употребляя слово «животное», я имею в виду не нечто порочное, ужасное или «низшее», а некий биологический факт. Тем не менее человек составил себе особое представление, что он — не животное; он был «человеком»; он давно освободился от «порочного» и «скотского». Человек прилагает значительные усилия, чтобы отмежеваться от порочного животного и доказать, что он «лучше», указывая на свою культуру и цивилизацию, благодаря которым он отличается от животного. Вся его позиция, его «теории ценностей», мораль, «лицемерные суды» — все это свидетельствует о его нежелании, чтобы ему напоминали о том, что в основе своей он является животным, с которым он имеет гораздо больше общего, чем с тем, чем он и мечтает быть. Стремление человека отмежеваться от животного служит источником теории немецкого сверхчеловека. Его порочность, неспособность жить в мире с себе подобными, войны — все это свидетельствует о том, что человек отличается от других животных безграничным садизмом и механическим триединством авторитарного мировоззрения, механической науки и машины. Если оглянуться на многочисленные плоды человеческой цивилизации, то обнаружится, что претензии человека не только не имеют под собой основания, но и составлены так, чтобы заставить его забыть о том, что он является одним из животных. Где и каким образом человек приобрел эти иллюзорные представления о себе?

Жизнь человека разделена на две части: одна часть его жизни определяется биологическими законами (половое удовлетворение, потребление пищи, связь с природой); другая часть его жизни определяется машинной цивилизацией (механистические представления о своей структуре, его доминирующее положение в животном царстве, его расовое или классовое отношение к другим группам людей, представления о праве собственности, наука, религия и т.д.). Жизнь и мышление человека проникнуты двойственностью: он — животное и не животное, он имеет биологические корни, с одной стороны, и техническое развитие, с другой. Все представления о себе человек создает на основе созданной им машины. Создание и использование машин вселили в человека веру, что благодаря машине его развитие направлено на достижение чего-то «высшего». В тоже время он придал машине облик животного. Двигатель паровоза наделен глазами, чтобы видеть, и ногами для передвижения, ртом для пожирания угля и отверстиями для удаления шлака, рычагами и другуми устройствами для подачи сигналов. Таким образом, продукт механистической технологии превратился в дополнение самого человека. Действительно, машины существенно расширяют возможности органов тела человека. По сравнению с руками они позволяют человеку подчинять себе природу в значительно большей степени. Машины позволяют человеку овладевать временем и пространством. Таким образом, машина стала частью самого человека, любимой и бесценной частью. Он мечтает о том, как машины сделают его жизнь легкой и приятной. Человек всегда мечтал о наслаждении жизнью с помощью машины. А в действительности? Машина стала, остается и будет оставаться самым опасным разрушителем человека, если он сам не обособится от машины.

Развитие цивилизации, определявшееся развитием машины, сопровождалось чудовищным непониманием биологической структуры человека. Создавая машину, человек следовал законам механики и безжизненной энергии. Эта технология достигла высокого уровня развития задолго до того, как человек начал задумываться о своем собственном устройстве. Когда, наконец, человек стал постепенно, осторожно и нередко под угрозой смерти со стороны своих собратьев исследовать свои органы, он интерпретировал их функции так, как за много столетий до этого научился создавать машины. Его интерпретация носила механический, безжизненный, ригидный характер. Механистическое мировоззрение представляет собой копию механистической цивилизации. Но живая деятельность принципиально отличается от механической деятельности. Особая биологическая энергия, оргон, не подчиняется законам механики и электрики. Поглощенный механической картиной мира, человек не мог постичь живую, немеханистическую деятельность. Человек мечтает когда-нибудь создать гомункулуса в духе Франкенштейна или, по меньшей мере, искусственное сердце или искусственный протеин. Представления о гомункулусе, порождаемые фантазией человека, создают картину грубого, человекоподобного, механически тупого и угловатого чудовища. Чудовище обладает огромными силами, которые могут выйти из-под контроля и произвести ужасные разрушения. В своем фильме «Фантазия» Уолт Дисней блестяще изображает такой поворот событий. В своих фантазиях о себе и своей структуре мы не находим выражения для всего живого, доброго, социального и связанного с природой. С другой стороны, примечательно, что человек наделяет изображаемых им животных теми свойствами, которые он не обнаруживает в себе и в своих гомункулусах. Эта особенность также замечательно передана в фильмах Диснея о животных.

В его фантазиях человек предстает в виде механического, жестокого, властного, бессердечного, безжизненного чудовища, тогда как животное предстает в виде общительного, доброго, вполне живого существа, наделенного всеми человеческими достоинствами и недостатками. В связи с этим возникает вопрос: отражает ли человек реальность в своих фантазиях? На этот вопрос следует ответить утвердительно. Человек ярко отражает свое внутреннее биологическое противоречие:

Таким образом, машина оказала механическое, механистическое, «отупляющее» и «закрепляющее ригидность» воздействие на представление человека о своей структуре. Человек составил следующее представление о себе. Мозг является «высшим продуктом развития». Мозг человека представляет собой «центр управления», который направляет отдельным органам команды и импульсы аналогично тому, как «правитель» государства отдает распоряжения своим «подданным». Органы тела соединены с хозяином, «мозгом», с помощью телеграфных проводов, нервов. (Естественно, здесь представлено совершенно неправильное понимание, так как органы тела осуществляли соответствующую биологическую деятельность задолго до появления мозга в миллиардах организмов, физиологические опыты показали, что существенная жизнедеятельность продолжалась в течение некоторого времени у собак и кур после того, как у них был удален мозг.) Младенцы должны выпивать в установленное время определенное количество молока. Они должны спать определенное число часов. Их диета должна содержать х унции жиров, у унций белков и z унций углеводов. Человек не должен ощущать полового влечения вплоть до дня бракосочетания. Это влечение начинает проявляться именно в этот день. Бог создал мир ровно за шесть дней и отдохнул на седьмой день — аналогично тому, как человек отдыхает от своих машин. Дети должны изучать х часов математику, у часов химию и z часов зоологию. Все они должны получить одинаковый объем мудрости. Высший показатель развития умственных способностей равен ста баллам, средний показатель — восьмидесяти баллам, а низший — сорока баллам. При девяноста баллах человек получает степень доктора философии, а при восьмидесяти девяти не получает.

Даже в наше время психическая жизнь остается для человека чем-то неопределенным и загадочным. В лучшем случае он рассматривает ее как некое выделение мозга, которое аккуратно хранится в отдельных ячейках. Она имеет не больше значения, чем испражнения, извергаемые из кишечника. На протяжении многих столетий человек не признавал существования души и, что хуже, отказывался от попыток исследовать ощущения и психический опыт. В то же время человек создавал мистические представления, отражавшие его эмоциональную жизнь. Тех, кто подвергал сомнению его мистические представления о жизни, преследовали и наказывали смертью. Таким образом, человек одновременно формировал механистические, механические и мистические представления о своей личности. Поэтому его понимание биологии значительно отстало от умения создавать машины, и он отказался от попыток понять себя. Созданной человеком машины было достаточно для объяснения отправлений его организма *}.

*) Трагическая раздвоенность между биологической и технической структурой, между действительно живым, с одной стороны, и автоматическим и механистическим в человеке, с другой, ясно проявилась в следующем событии. Ни один из индивидуумов, составлявших массы этого мира. не хотел войны. Все они без исключения стали жертвой войны, подобной чудовищному автомату. Но именно ригидиая личность и является этим чудовищем

Вызван ли только отсутствием знаний этот разрыв между замечательными производственными достижениями и биологическим пониманием? Можем ли мы предположить, что здесь реализуется бессознательная интенция, бессознательно-произвольное отторжение интуитивного проникновения в сущность своей структуры? (При проведении экспериментальных исследований оргона меня неизменно поражал тот факт, что тысячи выдающихся исследователей не обратили внимания на атмосферный оргон.)

На поставленный вопрос существует неопровержимый ответ:

отставание нашего понимания жизни, ее механическая неправильная интерпретация и завышенная оценка роли машины обусловливались и обусловливаются бессознательными интенциями. Непонятно, почему человек не мог создавать машины и одновременно исследовать живые, немеханические явления с помощью живых методов. Внимательное изучение поведения человека в важных жизненных ситуациях позволяет понять природу этой интенции.

Машинная цивилизация означала для человека не только улучшение его существования как животного; в субъективном отношении она выполняла более существенную, иррациональную функцию, постоянно подчеркивая, что человек не является животным, он принципиально отличается от животного. Далее возникает вопрос: почему в науке, религии и искусстве человек постоянно вопит о том, что он действительно человек, а не животное, высшее предназначение человеческой жизни составляет «умерщвление его животной части» и культивирование «ценностей», ребенка необходимо превратить из «маленького дикого животного» в «высшего человека»? Почему человек должен отмежеваться от биологической ветви, на которой он вырос и частью которой он является? Затем мы должны задать такой вопрос: почему человек не видит опасностей (психические заболевания, различные виды биопатии, садизм и войны)' для своего здоровья, культуры и разума, которые вызвали это отречение от биологии? Может ли человеческий разум допустить, что с человеческим страданием можно покончить только в том случае, если человек полностью осознает свою животную природу? Должен ли человек понять, что он отличается от животного лишь более высоким уровнем безопасности жизни и ему необходимо отказаться от иррационального неприятия своей подлинной природы?

«Долой животное! Долой сексуальность!» Таковы основные принципы формирования всей человеческой идеологии. Эти принципы остаются неизменными, независимо от того, рядятся ли они в фашистскую форму расово чистого «сверхчеловека», коммунистическую форму чести пролетариата, христианскую форму «духовной и нравственной природы» человека или либеральную форму «высших духовных ценностей». Во всех этих идеях звучит один и тот же монотонный мотив: «Мы не животные; это мы открыли машину, а не животное! У нас нет таких гениталий, как у животных!» Все это усиливает завышенное значение интеллекта и «чисто» механического аспекта. При этом логика и разум противопоставляются инстинкту, культура — природе, разум — телу, труд — сексуальности, государство — индивидууму, высший человек — низшему человеку.

Как объяснить тот факт, что из миллиона шоферов и радиослушателей лишь очень немногие знают имена изобретателей автомобиля и радио, тогда как любой ребенок знает имена генералов «политической чумы»?

Естественная наука постоянно вдалбливает человеку в сознание, что в основе своей он ничтожный червь в мироздании. Честолюбивые политиканы постоянно твердят, что человек не животное, а «зоон политикой», т. е. хранитель ценностей, «существо нравственное». Сколько вреда причинила платоновская философия государства! Понятно, почему человек лучше знает политиканов, чем ученых. Он не желает, чтобы ему напоминали о том, что в основе своей он сексуальное животное. Он не желает быть животным.

С этой точки зрения животное обладает не разумом, а «порочными инстинктами», не сознанием ценностей, а «материальными потребностями». Такие «различия» любит подчеркивать тот человек, который видит смысл всей жизни в зарабатывании денег. Если нынешняя смертоносная война и обладает какой-то разумностью, то эта разумность заключается в обнажении бездонной иррациональности и лживости таких идей. У человека было бы достаточно оснований для счастья, если бы он был столь же свободен от садизма, извращений и подлости и так же проникнут естественной спонтанностью, как любое животное, будь то муравей или слон. Если предположение о том, что Земля является центром мироздания и единственной обитаемой планетой, свидетельствует о тщеславии человека, то представление о животном как «бездушном», абсолютно лишенном нравственности существе не имело под собой оснований и оказало пагубное влияние. Если, считая себя великодушным святым, я возьму топор и расколю череп моего соседа, тогда меня вполне могут отправить в психиатрическую больницу или на электрический стул. Это сопоставление, однако, точно отражает существующее в душе человека противоречие между его идеальными «ценностями», с одной стороны, и действительным поведением, с другой. Хотя это противоречие и облекается в форму таких высокопарных социологических выражений, как «век воин и революции», «возвышенные фронтовые переживания» и «высшее развитие военной стратегии и политической тактики», тем не менее остается непреложным факт безнадежной путаницы в представлениях человека о своей биологической и социальной структуре.

Ясно, что эта структура сознания сформировалась не естественным путем, а в результате развития машинной цивилизации. Нетрудно доказать, что в период замещения матриархального уклада патриархальным подавление и вытеснение генитальной сексуальности детей и подростков служили основными механизмами адаптации личностной структуры к условиям авторитарного строя. Подавление природы, «животного» в ребенке было и остается до сих пор основным средством формирования механических субъектов *. Социально-экономическое развитие общества до настоящего времени имело механический и независимый характер. Основа всех идеологических и культурных структур развивалась и расширялась одновременно с социально-экономическим развитием: «Долой генитальность!» и «Долой животное'» Стремление человека отмежеваться от своих биологических истоков нашло отчетливое и полное выражение в двух процессах: социальном и психологическом. Садисткая жестокость в экономической деятельности и войне, характерологическая механичность, двусмысленное выражение лица, защищенность чувств, извращенные и преступные стремления — все это постепенно приобрело отчетливые очертания.

Прошло сравнительно немного времени с тех пор, как мы обратили внимание на пагубные последствия биологического развития, которое шло окольным путем. В связи с этим можно легко поддаться искушению смотреть на существующее положение слишком оптимистично. Чрезмерный оптимизм выражается в следующем рассуждении. Несомненно, человек сбился с пути, когда истолковал свою природу в рамках машинной цивилизации. Теперь, когда мы признали ошибку, ее будет нетрудно исправить. Цивилизация должна быть механистической, но механистическое отношение человека к жизни можно без труда превратить в отношение, опирающееся на процессы живой деятельности. Проницательныи министр образования мог бы издать соответствующие указы с целью изменения системы образования. Ошибка будет исправлена на протяжении жизни нескольких поколении. Так говорили некоторые умные люди во время русской революции 1917— 23гг.

*) Этот социально-экономический процесс и его влияние на формирование личностной структуры и идеологии описаны в «Der Einbruch der Sexualmoral».

Вышеприведенное рассуждение действительно было бы верным, если бы механистическое мировоззрение было лишь «идеей» или «точкой зрения». Характерологический анализ поведения обычного человека во всех социальных ситуациях выявил факт, который мы не вправе недооценивать. Оказалось, что механистическое мировоззрение служит не только «отражением» социальных процессов в психической жизни личности (как полагал Маркс), но и составляет нечто значительно более важное.

На протяжении тысячелетий механического развития механистическое мировоззрение постепенно укоренялось в биологической структуре человека и передавалось от поколения к поколению. В процессе этого развития деятельность человека фактически претерпела механическое преобразование. Разрушая свою генитальность, человек приобрел биологическую ригидность. Он закрылся надежной броней от естественного и спонтанного в себе и утратил связь с биологической саморегуляцией. Теперь он испытывает смертельный страх перед всем живым и свободным.

Биологическая ригидность в основном проявляется в повышении общей жесткости организма и очевидном снижении пластической подвижности: ослабление умственных способностей, блокировка естественно-социального сознания, распространение психоза. Фактический материал, подтверждающий справедливость этого утверждения, подробно рассмотрен в моей работе «Функция оргазма». Так называемый цивилизованный человек действительно приобрел угловатость и механичность, утратив свою спонтанность. Другими словами, он превратился в автомат, «мыслящую машину». Поэтому он не только верит, что действует как машина; он действительно действует автоматически, механистически и механически. Он живет, любит, ненавидит и мыслит все более и более механически. При усилении своей биологической жесткости и утрате свойственной ему саморегуляции человек приобрел все те личностные особенности, которые привели к появлению «диктаторской чумы»: иерархическое представление о государстве, механическое управление обществом, страх перед ответственностью, стремление подчиниться фюреру и власти, потребность подчиняться командам, механическое умерщвление на войне. Не случайно, что платоновская идея государства родилась в греческом рабовладельческом обществе. Не случайно и то, что она существует и по сей день: на смену крепостничеству пришло внутреннее рабство.

Проблема «фашистской чумы» привела нас к углубленному исследованию биологической структуры человека. Те, кто рассматривает общество с чисто экономических позиций, соотносят фашизм с формированием империалистических интересов в течение последних двухсот или даже двадцати лет. В действительности проблема фашизма связана с тысячелетним развитием. Поэтому нынешняя война ни в коем случае не ограничивается империалистическими устремлениями к нефтяным скважинам Баку или каучуковым плантациям на тихоокеанском побережье. Версальский договор выполняет во второй мировой войне такую же функцию, как колесо машины в передаче энергии угля к паровому поршню. Чисто экономический подход, при всей его эффективности, совершенно не пригоден для овладения катастрофическими, жизненно важными процессами.

Библейская легенда о сотворении человека по образу и подобию божию и его власть над животными ясно отражает борьбу человека со своей животной природой. Тем не менее деятельность-его тела, производство потомства, жизнь и смерть, половое влечение и зависимость от природы каждый день напоминает человеку о его истинной природе. Его стремление осуществить свое «божественное» или «национальное» «призвание» постоянно требует затраты новых усилий. Отсюда проистекает глубоко укоренившаяся ненависть ко всем подлинно естественным наукам, т. е. к тем наукам, которые не имеют отношения к созданию машин. Прошло несколько тысячелетий, прежде чем Дарвину удалось убедительно доказать происхождение человека от животного. Прошло столько же времени, пока Фрейд не открыл совершенно банальную истину: ребенок в целом и преимущественно сексуален. Какой шум устроил человек, узнав об этих открытиях!

Существует непосредственная связь между «господством» над животными и «господством» над «неграми, евреями и французами». Ясно, что человек предпочитает быть джентльменом, а не животным.

Для того чтобы обособиться от животного царства, человек отрекался от ощущений своих органов и в конечном счете перестал их воспринимать. В результате этого процесса он приобрел биологическую ригидность. В механистической естественной науке до сих пор существует твердое убеждение в ригидности автономных нервов и невозможности ощущать автономную деятельность. Это убеждение существует, несмотря на то, что каждому трехлетнему ребенку прекрасно известно, что чувство удовольствия, страх, гнев и желание возникают в животе. При этом остается без внимания тот факт, что самоощущение представляет собой не что иное, как общее ощущение своих органов. Утратив ощущение своих органов, человек не только утратил интеллект животного и способность к естественным реакциям, но и уничтожил возможность решения жизненно важных проблем. Естественную разумную саморегуляцию телесной плазмы он заменил «гоблином», которого наделил как метафизическими, так и механическими свойствами. Телесные ощущения человека действительно стали ригидными и механическими.

В образовании, науке и философии жизни человек постоянно воспроизводит механический организм. Под лозунгом «Долой животного!» биологическое уродство добивается ошеломляющих успехов в борьбе «сверхчеловека против низшего человека» (приравненного к человеку природному), а также в научном, математическом и механическом осуществлении убийства. Но кроме механических философий и машин для осуществления убийства необходим еще один фактор. Таким фактором и является садизм, вторичное влечение, которое проистекает из подавленной природы. и составляет единственную существенную особенность, отличающую психологию человека от психологии животного.

И все же катастрофическое развитие механической, механистической тенденции не учнитожило антипода. В своей природной основе человек все еще остается животным. Несмотря на неподвижность таза и спины, жесткость шеи и плеч и напряженность мышц живота, человек ощущает в сокровенных глубинах своего существа, что он составляет лишь часть организованной живой природы. Но его восприятие природы не может быть живым и рациональным, поскольку он отвергает и подавляет любое проявление природы. Таким образом, восприятие человеком природы неизбежно становится мистическим, трансцендентным и сверхъестественным, проявляясь в виде религиозного экстаза, космического единения с мировой душой, садистской жажды крови или «космического кипения крови». Прусские военные парады обнаруживают все характерные черты мистической механической личности.

Мистицизм, олицетворяющий последние остатки жизненного начала, стал источником возникновения механического садизма в гитлеризме. Несмотря на всю ригидность и порабощенность, из все еще живых истоков биологической деятельности постоянно прорывается мольба о «свободе». Не существует ни одного общественного движения, которое, включив в свою программу «подавление жизни», могло бы надеяться привлечь на свою сторону народные массы. Каждое общественное движение, умалчивающее саморегуляцию жизненной энергии, выступает в защиту «свободы» в том или ином виде: свобода от греха, свобода от «земного», свобода жизненного пространства, свобода пролетариата, свобода культуры и т.д. Мольбы о свободе столь же стары, как. и биологическая ригидность.

Стремление к свободе — это и есть проявление подавленной биологической структуры человека. Оно будет существовать до тех пор, пока человек будет чувствовать себя загнанным в ловушку. При всех своих различиях все устремления к свободе неизменно выражают одно и то же: невыносимость ригидности организма и механичности институтов, которые находятся в остром противоречии с естественными жизнеощущениями. Если бы возникло общество, в котором прекратились бы вопли о свободе, тогда человек наконец преодолел бы свою биологическую и социальную уродливость и достиг подлинной свободы. Человек сможет создать подлинную культуру только тогда, когда признает, что в основе своей он — животное.

«Возвышенные стремления» человека суть не что иное, как биологическое развитие жизненных сил. Такие стремления возможны только в пределах законов биологического развития, а не вопреки им. Стремление к свободе и способность быть свободным представляют собой стремление и способность осознать и содействовать развитию биологической энергии человека (с помощью машины). Подавление такого развития и страх перед ним исключают возможность установления свободы.

Под влиянием политиканов народные массы склонны возлагать ответственность за войну на власть предержащих. Если виновниками первой мировой войны считались военные промышленники, то вину за вторую мировую войну возлагали на психопатических генералов. Это просто перекладывание вины на других. Ответственность за войну лежит только на народных массах, так как они располагают всеми необходимыми средствами для предотвращения войны. Апатия, пассивность и отчасти активность приводят к катастрофам, от которых больше всех страдают сами народные массы. Акцентирование вины народных масс и возложение на них всей полноты ответственности означает серьезное отношение к ним. С другой стороны, сочувствие к народным массам как к жертвам означает, что к ним относятся как к маленьким, беспомощным детям. В первом случае выражена позиция борцов за подлинную свободу, а во втором — позиция честолюбивых политиканов.

СРЕДСТВА БОРЬБЫ ЗА СВОБОДУ ЛИЧНОСТИ

Короли и императоры всегда проводят смотр своих войск. финансовые магнаты внимательно следят за финансами, которые обеспечивают их власть. Все фашистские диктаторы контролируют уровень иррациональности психологических реакций, поскольку эта иррациональность позволяет им устанавливать и сохранять власть над народными массами. Представители естественных наук оценивают уровень знаний и методы исследования. И только организации борцов за свободу до сих пор не произвели инвентаризацию биологических средств, необходимых для установления и сохранения свободы личности. Несмотря на точность работы нашей социальной структуры, термин свобода все еще существует без естественнонаучного определения. По злоупотреблению и неправильному толкованию это слово не имеет себе равных. Определять свободу — значит определять сексуальное здоровье. Но никто не желает заявить об этом открыто. Нередко возникает впечатление, что защита личной и общественной свободы связана с чувствами страха и вины, как будто свобода означает греховность или по меньшей мере нечто непристойное. Сексуальная энергетика интерпретирует это чувство вины следующим образом. Свобода без сексуальной саморегуляции суть противоречие в себе. В соответствии с преобладающей психологической структурой, однако, быть сексуальным — значит быть «греховным» или виновным. Существует мало людей, способных переживать любовь, не испытывая чувства вины. «Свободная любовь» приобрела дискредитирующее значение и утратила тот смысл, который ей придавали старые борцы за свободу. В фильмах повышенная сексуальность представляется как неотъемлемый атрибут преступника. Поэтому неудивительно, что аскеты и консерваторы пользуются большим почетом, чем влюбчивые южане; высокое социальное положение несовместимо с естественным поведением в сексуальной сфере; «официальное лицо», как полагают, не должно иметь «личной жизни»; великий исследователь Ламетри подвергался хуле и преследованиям; любой извращенный моралист может безнаказанно оскорблять счастливую пару; подростков можно заключать в тюрьму за совершение половых сношений.

В этой главе мы рассмотрим характерный для всех борцов за свободу просчет: социальная неспособность к свободе имеет сексуально-физиологическую укорененность в организме человека. Отсюда следует, что преодоление физиологической неспособности к свободе составляет одно из существенных условий подлинной борьбы за свободу. Мы не будем подробно останавливаться здесь на таких общеизвестных составляющих элементах свободы, как свобода слова, свобода от экономического угнетения и эксплуатации, свобода собраний и объединений, свобода научных исследований и т. д. Нам представляется существенным уделить внимание основным препятствиям на пути к установлению свободы.

Мы понимаем, почему сформировавшаяся в структуре характера народных масс неспособность к свободе никогда не была предметом открытых обсуждений. Этот предмет слишком неясен, скучен и непопулярен для таких обсуждений. Ибо тогда большинство людей должны будут подвергуть себя самокритике (а это, несомненно, вызовет у них чувство неловкости) и в корне изменить свой общить подход к жизни. Более того, открытое обсуждение этого вопроса потребует переложить ответственность за все общественные события с небольших групп на подавляющее большинство трудящихся, от труда которых зависит существование общества. Это подавляющее большинство никогда не управляло делами общества. Высшее достижение трудящихся на данный момент заключается в возможности поручить управление своей жизнью порядочным, а не порочным лицам. «Парламентарная» форма правления не могла устоять под давлением обстоятельств, так как Другие социальные группы и слои народа доверили садистам и империалистам власть над своими судьбами. Слишком велика опасность, что формально-демократическая структура превратится в диктаторскую структуру, когда вынуждена будет защищаться от авторитарного диктатора. Поскольку сами трудящиеся массы фактически и практически не осуществляют руководства своей жизнью, в произвольном составе правительства уже содержится зародыш угнетения. Это представляется общеизвестным фактом. Со всех сторон раздаются все более отчетливые голоса о том, что больше нельзя рассчитывать на возвращение старого и необходимо создать принципиально новый мировой строй. Все это верно, но здесь отсутствует конкретная формулировка, а именно: необходимость возложения всей полноты ответственности за свою будущую судьбу на большинство трудящихся, которые до сих пор выполняли только пассивную социальную роль. Создается такое впечатление, как будто существует тайная широко распространенная боязнь переложить ответственность с плеч демократического, действующего из лучших побуждений правительства на плечи тех, кто до сих пор были только избирателями, а не ответственными членами общества. Эта боязнь связана не с недображела-тельной или безнравственной ориентацией, а со знанием данной биопсихичекой структуры народных масс. Именно по этой причине закончилась неудачей и установлением диктатуры русская революция, которая началась с возложения ответственности на народные массы. Тем не менее анализ нынешней войны и ее причин позволяет сделать вывод о необходимости осуществления социальной революции путем превращения формальной демократии в полную, фактическую демократию. Я хотел бы повторить заключения, которые несомненно следуют из изложенного выше.

Я хотел бы пояснить эту практическую задачу на примере из жизни растений. Мне довелось некоторое время наблюдать за влиянием сорняков на рост сеянцев пихты. Сеянцы, которые не находятся в окружении множества сорняков, получают всестороннее развитие. Едва появившись над землей ствол дает раскидистые ветви. Хвоя полная и сочная. Растение беспрепятственно устремляется к солнцу. Оно. развивается «свободным» и «здоровым». Но если семя пихты попадает на участок с множеством сорняков, тогда ствол растения развивается бесхяойным и искривленным. Ветви не получают полного развития; хвоя сохнет или вообще не растет Многое сеянцы неспособны пробиться через сорняки. Влияние сорняков проявляется непосредственно в деформированности растения. Ему приходится вести трудную борьбу, чтобы пробиться к солнцу. Такой процесс приводит к деформированию растения. Если освободить такой сеянец от сорняков, он будет лучше расти и получит более полное развитие. Тем не менее влияние сорняков на раннем этапе развития растения невозможно устранить. Пихта растет чахлой, ствол искривлен, а хвоя теряет сочность. В то же время каждое новое семя, попавшее на свободную от сорняков землю, сразу получает свободное и полное развитие.

Если свободное развитие общества можно сравнить с развитием свободного от сорняков сеянца пихты, то положение общества, в котором правит диктатура, может сравниться с побегом пихты, оказавшемся в окружении сорняков. Демократию, оказавшуюся во власти влиятельных политических кругов, можно уподобить растению, которому приходится вести трудную борьбу, чтобы пробиться к солнцу. Такая борьба приводит к биологической деформации ствола растения. В то же время не существует ни одного демократического общества, которое может развиваться в соответствии с естественными законами свободной саморегуляции, т. е. свободного от деформирующего влияния авторитарно-диктаторских условий как в данном обществе, так и вне его. Опыт фашизма предоставил в наше распоряжение многочисленные средства распознавания начальных стадий развития гитлеризма как в его собственных пределах, так и за его пределами. С биопсихологической точки зрения гитлеризм представляет собой не что иное, как завершенную форму механизма в сочетании с мистическим иррационализмом народных масс. Уродливость личной и общественной жизни суть не что иное, как совокупный результат векового влияния авторитарно-иррациональных институтов на современного человека. Фашизм не воссоздал эти условия; он лишь использовал и усовершенствовал старые условия, которые использовались для подавления свободы. Поколение, в природе которого заложены пережитки векового авторитарного уклада, может лишь уповать на то, что ему доведется свободнее дышать. Даже после удаления сорняков (т. е. после уничтожения фашистской машины) оно не сможет жить и развиваться в соответствии с естественными законами развития пихты.

Другими словами, биологическую ригидность нынешнего поколения невозможно устранить, но живые силы, которые еще действуют в этом поколении, могут получить простор для лучшего развития. Тем не менее каждый день рождаются новые люди, и через тридцать лет человечество биологически обновится;

оно появится в мире без признаков фашистской деформации. Все зависит от условий, в которых родится новое поколение. Будут эти условия авторитарными или они обеспечат безопасность свободы? Отсюда ясно видно, в чем заключается задача социальной гигиены и законодательства.

Необходимо сделать все возможное и использовать все средства, чтобы защитить будущие, поколения от влияния биологической ригидности старого поколения.

Биологическая ригидность и деформированность предыдущего поколения немцев составили ту основу, на которой возник немецкий фашизм. Крайней формой выражения этой ригидности послужил прусский милитаризм с его механистической дисциплиной, «гусиным шагом» и командами «убрать живот, грудь вперед». Немецкий фашизм смог опереться на биологическую ригидность и деформированность народных масс в других странах. Этим объясняется его успех на международном уровне. На протяжении жизни одного поколения ему удалось устранить последние признаки биологического стремления к свободе в немецком обществе и за десять лет превратить новое поколение людей в роботоподобные автоматы для ведения войны. Отсюда ясно, что социальная свобода и саморегуляция несовместимы с механизированными, биологически ригидными личностями. Основное оружие в арсенале свободы — это могучее стремление каждого нового поколения быть свободным. Возможность установления социальной свободы в основном зависит от эффективного использования этого оружия.

Предположим, что формальные демократии победят в этой войне. Далее предположим, что в борьбе за свободу они оставят без внимания или откажутся признать социальное значение биологического просчета, т. е. общей биологической ригидности народных масс. Тогда они сформируют новые, авторитарные мировоззрения, для которых будет характерен страх перед жизнью. . Свободы, за которые так отчаянно сражались демократии, будут содержать множество лазеек и проломов. Их реализация будет натыкаться на биологические препятствия. Народные массы никогда не смогут проявить в полной мере чувство ответственности за общественную жизнь. Поэтому тем, кто не заинтересован в саморегуляции общества, необходимо лишь предотвращать освобождение каждого нового поколения от гнета ригидности старого поколения, используя любое из средств власти: деньги, положение или силу.

Эта задача имеет три аспекта: социальный, медицинский и педагогический.

В социальном отношении задача состоит в том, чтобы отыскать все источники биологического разрушения личности и принять соответствующие законы для обеспечения безопасности свободного развития. Такие общие формулировки, как свобода печати, собраний, слова и т. д., не нуждаются в доказательствах, но их недостаточно. В соответствии с этими законами иррациональная личность обладает такими же правами, как и свободная личность. Поскольку сорняки всегда растут и размножаются быстрее, чем здоровое дерево, в конечном счете гитлеризм одержит победу. Необходимо осознать, что существование «гитлеризма» не ограничивается теми, кто открыто носит фашистские знаки отличия. Кроме того, необходимо в повседневной жизни распознавать фашизм и вести с ним борьбу на социально-научной основе. Формулировка законов, направленных на борьбу с фашизмом, станет естественной только в процессе повседневной борьбы с ним.

Приведем один пример. Лицо, намеревающееся водить автомобиль, должно сдать соответствующий экзамен. Это требование необходимо для гарантии безопасности других лиц. Лицо, владеющее большим домом, чем оно может себе позволить, вынуждено арендовать или купить меньший дом. Лицо, намеревающееся открыть обувной магазин, должно предъявить доказательства своей способности сделать это. В нашем XX столетии не существует ни одного закона, способного защитить новорожденных от родителей, неспособных обеспечить соответствующее воспитание, и их невротического влияния. Согласно фашистской идеологии, можно и необходимо производить на свет много детей. Но при этом никто не задает вопрос, возможно ли обеспечить надлежащее питание и воспитание детей в соответствии с возвышенными идеалами. Сентиментальный лозунг «большой семьи» характерен для фашизма — независимо от того, кто его пропагандирует *).

*) К сожалению, в 1942 году этот лозунг появился в прогрессивном плане Бивериджа в Англии.

Что касается медицины и образования, то здесь печальное положение также нуждается в коррективах. Судьба каждого нового поколения находится в руках врачей и учителей, которые не имеют ни малейшего представления о законах биосексуального развития ребенка. И это несмотря на то, что уже прошло сорок лет после открытия детской сексуальности. Из-за невежества педагогов и врачей в сознание миллионов детей каждый день и каждый час внедряется фашистская ментальность. В этой связи необходимо выдвинуть два требования. Во-первых, каждый врач, воспитатель и работник социальной сферы, которому приходится иметь дело с детьми и подростками, должен доказать, что он сам здоров с сексуально-энергетической точки зрения и обладает познаниями в области сексуальности детей и подростков в возрасте от 1 года до 18 лет. Другими словами, воспитание воспитателей в области сексуальной энергетики должно стать обязательным. Формирование взглядов на сексуальность не должно подвергаться риску, произволу и влиянию обязательной невротической морали.

Во-вторых, ясно сформулированные законы должны надежно защищать естественную любовь к жизни ребенка и подростка. Эти требования, возможно, покажутся радикальными и революционными. Но все должны признать, что фашизм, возникший на основе разрушения детской и подростковой сексуальности, оказал более радикальное, революционное воздействие (в негативном значении этих слов), чем социальная защита природы. В каждом современном демократическом обществе предпринимаются отдельные попытки осуществить преобразования в этой области. Но эти островки понимания гибнут под напором «эмоциональной чумы», распространяемой моралистическими воспитателями и врачами с жесткой биологической структурой, которые занимают высокое положение в обществе.

Мы не будем подробно рассматривать этот вопрос. Каждая индивидуальная деятельность будет спонтанно зарождаться только при соблюдении основного принципа сексуальной позитивности и при социальной защите детской и подростковой сексуальности.

Что касается экономики, то только естественные трудовые взаимосвязи, т. е. естественно-экономические формы зависимости людей друг от друга, могут создать костяк и основу изменения биологической структуры народных масс.

Мы называем совокупность всех естественно-трудовых взаимосвязей рабочей демократией; она предствляет собой форму естественной организации труда. По своей природе эти трудовые взаимосвязи имеют функциональный, а не механический характер. Они не поддаются произвольной организации; они возникают спонтанно на основе самого процесса труда. Взаимозависимость между плотником и кузнецом, ученым и шлифовальщиком стекол, маляром и изготовителем красок, электриком и металлургом определяется взаимосвязями трудовых функций. Никто не может произвольно создать закон, способный изменить эти естественно-трудовые взаимосвязи. Человек, работающий с микроскопом, неизбежно зависит от шлифовальщика стекол. Характер линз определяется законами света и технологией, форма индукционной катушки определяется законами электричества, а деятельность человека определяется характером его нужд. Естественные функции трудового процесса не зависят ни от какой формы психологического, механистического и авторитарного деспотизма. Трудовой процесс осуществляется свободно; он свободен в строгом смысле этого слова. Только трудовой процесс рационален, только он может определять общественную жизнь. Даже психопатические генералы зависят от него. Любовь, труд и познание составляют содержание понятия рабочей демократии. Действительно, естественные процессы труда, любви и познания можно подавлять и неправильно использовать. И тем не менее в силу своей природы они осуществляют саморегуляцию. Они осуществляли и будут осуществлять саморегуляцию до тех пор, пока будет существовать социальный процесс. Эти процессы составляют фактическую основу (а не «требование») рабочей демократии. Понятие рабочей демократии не включает в себя политическую программу, «экономический план» или «новый порядок». Рабочая демократия представляет собой реальность, которая до настоящего времени оставалась за пределами человеческого восприятия. Рабочую демократию, как и свободу, невозможно организовать. Рост дерева, животного и человека также невозможно организовать. Биологическая основа организма обеспечивает свободу его развития. Это утверждение справедливо и для естественного развития общества. Общество само регулирует свою деятельность и поэтому не нуждается в законодательстве. Повторим еще раз, естественную саморегуляцию можно лишь сдерживать и неправильно использовать.

Дело в том, что все формы авторитарного правления стремятся затруднить реализацию естественной саморегуляции. Поэтому задача действительно свободного строя должна заключаться в устранении всех трудностей на пути естественной деятельности. Для выполнения этой задачи необходимы строгие законы. Таким образом, демократия, которая ставит перед собой важную, истинную цель, служит непосредственным проявлением естественной саморегуляции любви, труда и познания. В то же время диктатура, т. е. иррациональность личности, служит непосредственным проявлением препятствий на пути осуществления естественной саморегуляции.

Отсюда следует, что борьба против диктатуры и иррационального стремления народных масс подчиниться авторитету может заключаться только в одном, принципиально важном действии: необходимо отделить естественные, жизненные силы человека и общества от всех препятствий на пути спонтанного проявления естественной жизненной энергии.

Мы должны содействовать развитию жизненных сил и устранять препятствия на их пути.

Упорядочение общественной жизни не имеет никакого отношения к естественной трудовой деятельности. Существование цивилизации, в строгом смысле этого слова, может иметь только одну цель — создание оптимальных условий для развития естественных процессов любви, труда и познания. Свободу невозможно организовать, поскольку любая форма организации противоречит свободе. Тем не менее можно и необходимо создавать условия, которые расчистят путь для свободного развития жизненных сил.

Мы не определяем содержание и образ мышления наших сотрудников. Мы не «организуем» их мышление. Но мы требуем, чтобы каждый сотрудник освободился от ложного образа мыслей и действий, приобретенного в период воспитания. Таким образом, освобождается его способность к спонтанным и рациональным реакциям.

Свобода отнюдь не означает, что в зале суда ложь имеет такие же права, как истина. Подлинная рабочая демократия не уравнивает в правах мистический иррационализм и истину, угнетение детей и их свободу. Нелепо спорить с убийцей о его праве убивать людей. И тем не менее эта нелепая ошибка постоянно фигурирует в отношениях с фашистами. Фашизм рассматривается не как иррациональность и подлость на государственном уровне, а как «форма государства», обладающая равными правами с другими формами государства. Это объясняется тем, что каждая личность заключает в себе фашизм. Естественно, даже фашизм «иногда» бывает прав. Это относится и к душевнобольному. Только он не знает, когда он бывает прав.

С этой точки зрения свобода принимает вид простой, понятной и контролируемой реальности. Нет надобности устанавливать свободу, поскольку она спонтанно проявляется в каждом акте жизни. Необходимо сделать только одно — устранить все препятствия для проявления свободы.

С этой точки зрения свобода имеет в своем распоряжении богатый выбор средств — как биологических, так и механических. Нет нужды сражаться за нечто замечательное. Необходимо лишь освободить все живое. Постижение реальности обеспечивает возможность осуществления вековой мечты. В арсенале свободы мы находим следующие средства.

Живое, спонтанное значение естественных законов жизни, которым обладают все мужчины и женщины, не зависит от возраста, занятия и цвета кожи. Необходимо устранить помехи и искажения этого знания, вызываемые убеждениями и институтами, для которых характерны жестокость, механичность, мистицизм и враждебность к жизни.

Естественны трудовые связи между мужчинами и женщинами, и естественно удовольствие, доставляемое им трудом. В этих связях чувствуется сила. Они вселяют надежду на лучшее будущее. На пути развития естественной рабочей демократии необходимо устранить преграды, создаваемые произвольными авторитарными ограничениями и постановлениями, проникнутыми враждебностью к жизни.

Естественное дружелюбие и нравственность присущи мужчинам и женщинам. Необходимо устранить отвратительное морализирование, которое препятствует осуществлению естественной нравственности, а затем указывает на вызванные им самим преступные побуждения.

Эта война, как никакая другая война, устранит с пути естественной саморегуляции многие препятствия, устранение которых казалось немыслимым в мирное время. К таким препятствиям, например, относятся: авторитарная ссылка женщин на кухню, произвол в деловых отношениях, злоупотребление служебным положением, искусственные границы между народами и т. д. Мы не относимся к категории лиц, утверждающих, что войны необходимы для развития культуры. Механичность, мистичность и авторитарность общества и психологической структуры масс постоянно подвергают человеческие жизни механическому уничтожению на войне. Все живое и свободное в человеке и обществе протестует против этого. Поскольку во время войны биологическое уродство человека и общества приобретает гипертрофированные размеры, все подлинно живое вынуждено прилагать усилия, на которые оно не способно в менее благоприятных обстоятельствах, поскольку ранее все живое не осознавало себя.

Здесь уместно выдвинуть следующее возражение.

Допустим, что на протяжении тысячелетий человек позволял своему телу постепенно уподобляться машине, поскольку он попал под влияние машинного производства. При этом его мышление становилось все более иррациональным. Тем не менее мы не понимаем, каким образом можно прекратить механическое вырождение организма и освободить силы саморегуляции личности, если народные массы продолжают жить под гнетом и влиянием машины. Ни один здравомыслящий человек не потребует, чтобы мы уничтожили машинную цивилизацию. Биологически деструктивное воздействие машинной технологии не встречает сколько-нибудь существенного противодействия. Для освобождения человека от биологической ригидности необходимы более эффективные средства, чем научные разъяснения. Вполне вероятно, что нынешняя война не устранит, а усилит биологическую ригидность путем оглупления и усиления ригидности деятельности человека.

Приведенное возражение следует признать вполне справедливым. Существующие технические средства не позволяют рассчитывать на прекращение неправильного биологического развития породы животных, именуемой человечеством. Мне понадобилось много времени, чтобы решиться на опубликование моего открытия в области биологического воспроизведения машинной цивилизации. Я уверял себя в бесполезности обнародования истин, неспособных дать практические результаты.

Выход из этой мучительной дилеммы был неожиданно найден, когда я размышлял над тем, как я пришел к функциональным представлениям в области психиатрии, социологии и биологии. Эти представления позволили мне объяснить механизацию и ми-»стицизм указанных областей и обеспечить их адекватное замещение. Я не считаю себя кем-то вроде сверхчеловека. Я мало чем отличаюсь от обычного человека. Как же тогда мне удалось найти решение, которое ускользнуло от внимания других исследователей? Постепенно я понял, что мои многолетние профессиональные занятия проблемой биологической энергии вынудили меня освободиться от механистических убеждений и методов. Если бы я не освободился от этих убеждений и методов, я не смог бы заниматься исследованием живого организма. Короче говоря, моя работа вынудила меня научиться мыслить функционально. Если бы я развивал только механическую, мистическую структуру, которая была внедрена в мое сознание с помощью воспитания, я не сделал бы ни одного открытия в области биофизики оргона. Тем не менее потайная тропинка к открытию оргона была обнаружена в тот момент, когда я ступил в запретную область оргастического сжатия плазмы. Оглядываясь на пройденный путь, я вижу, что в своем развитии я миновал ряд критических моментов, которые могли бы увести меня от живого, функционального мировоззрения и привести к механистическому, мистическому мировоззрению. Не знаю, как мне удалось избежать ловушек. Разумеется, моя работа с биологической энергией, т. е. с энергией оргона, служила источником, питавшим функциональное мировоззрение, в котором содержится много существенных решений проблемы нынешней неразберихи.

Незнание законов биологической деятельности привело к механизации и замещению живой реальности мистицизмом. Тем не менее проявления космического оргона, т. е. особой биологической энергии мироздания, не имеют ни механического, ни мистического характера. Энергия оргона подчиняется своим особым функциональным законам, которые не поддаются анализу с позиций материализма, механицизма и ригидности. Понятия положительных и отрицательных электрических флюидов здесь также неприменимы. Энергия оргона подчиняется таким функциональным законам, как притяжение, диссоциация, расширение, сжатие, излучение, пульсация и т. д. Я не уверен, что энергия оргона пригодна для какого-либо убийства, а следовательно, и для механистических способов убийства. Эта или следующая война существенно повысит потребность в мерах, обеспечивающих безопасность жизни. Оргонное излучение составляет значительный вклад сексуальной энергетики в дальнейшее развитие человечества. Широкие круги людей когда-нибудь ознакомятся с функциями оргона. В процессе работы с космической жизненной энергией мужчины и женщины будут вынуждены научиться мыслить на функциональной, живой основе, чтобы овладеть космическим оргоном. Аналогично этому они научились мыслить психологически, когда распахнулись двери к знанию детской сексуальности; они научились мыслить экономически, когда были открыты экономические законы. В процессе постижения и овладения механическими законами неодушевленной природы человек сам был вынужден стать механически ригидным. Таким образом, по мере овладения оргонной жизнедеятельностью каждое новое поколение будет постигать все живое и учиться любить, защищать и развивать его. Этот вывод по аналогии представляется мне вполне обоснованным.

Поэтому я прошу вас не смешивать вышеприведенное рассуждение с мессианским воззванием. Как я уже неоднократно подчеркивал в своих работах, я считаю себя «ничтожным червем мироздания», лишь орудием определенной научной логики. Мне совершенно не свойственна та иллюзорность, которая помогает зараженному «эмоциональной чумой» генералу совершать злодеяния. Я не верю в то, что я сверхчеловек. Отсюда следует, что я не верю в расовую неполноценность народных масс. На основе открытия оргона я пришел к заключению, которое имеет важное значение для решения социальной проблемы биологического разрушения личности. Это скромное, но верное заключение, вероятно, можно сопоставить с заключением о том, что силу земного тяготения можно преодолеть, наполнив шар газом, удельный вес которого ниже удельного веса воздуха. Я не располагаю (как полагают многие из моих друзей) средством, которое позволило бы нам немедленно осуществить политические преобразования. «Естественно-биологическая саморегуляция», «естественно-рабочая демократия», «космический оргон», «генитальный характер» и другие открытия служат оружием, предоставленным сексуальной энергетикой в распоряжение человечества для искоренения таких условий порабощения личности, как «биологическая ригидность», «характерологическая и мышечная ригидность», «боязнь удовольствия», «оргастическая импотенция», «формальный авторитет», <<покорность авторитету», «социальная безответственность», «неспособность к свободе» и др. Характер данной работы определил то удовольствие, которое доставляют исследования, открытия и понимание спонтанной порядочности и мудрости природы. Это исследование осуществлялось без расчета на награды, богатства, академическое признание и популярность. При этом, разумеется, совешенно отсутствовало садистское удовольствие от страданий, угнетения, распространения лжи и обмана, войны и убийств. Вот и все.

Глава XIII

О ЕСТЕСТВЕННОЙ РАБОЧЕЙ ДЕМОКРАТИИ

АНАЛИЗ ЕСТЕСТВЕННЫХ СОЦИАЛЬНЫХ СИЛ С ЦЕЛЬЮ ПРЕОДОЛЕНИЯ «ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЧУМЫ»

В настоящей главе представлены общие принципы спонтанного психологического познания. В связи с отсутствием социальной структуры этих данных они не получили дальнейшего развития и не оказали практического влияния на широкую публику.

Стремительным потоком понеслись общественные и политические потрясения. Во всем мире люди спрашивали: куда мы идем? Что необходимо сейчас сделать? Какая партия, какое правительство, какая политическая группа возьмет на себя ответственность за будущую судьбу европейского общества? Эти вопросы у всех на устах. У меня нет на них ответов. Настоящая глава не дает политических рекомендаций. Она ставит своей целью привлечь внимание к конкретному, практическому, рациональному явлению, которое не будет упоминаться на многочисленных политических дискуссиях о том, как обустроить мир после войны. Это явление называется естественной рабочей демократией. Теперь я постараюсь описать, что представляет собой естественная рабочая демократия. Обратите внимание: что она собой представляет, а не то, что она должна собой представлять.

В 1937 году, т. е. за два года до начала второй мировой войны, когда грозовые тучи сгущались над Европой, в Скандинавии была издана брошюра под названием «Естественная организация труда в рабочей демократии». Имя автора брошюры отсутствовало. Отмечалось, что брошюра была написана работником лаборатории с согласия других мужчин и женщин, занятых практической работой в данной области. Немецкий текст брошюры был отпечатан на ротаторе. Впоследствии она была переведена на английский язык. Брошюра не получила широкого распространения, поскольку не пользовалась поддержкой никакого политического пропагандистского аппарата и не претендовала на политическую роль. Тем не менее о ней отзывались с энтузиазмом те, кому удалось прочесть ее. Она распространялась в узких читательских кругах Парижа, Голландии, Скандинавии, Швейцарии и Палестины. Несколько дюжин экземпляров брошюры были доставлены в Германию контрабандным путем. Одна-единственная рецензия на брошюру появилась в Париже в немецком социалистическом еженедельнике. Она не сыграла сколько-нибудь значительной роли в политических событиях того времени и вскоре сгинула в суматохе повседневной жизни. Брошюра не имела политического характера; напротив, написанная тружеником, она была направлена против политики. Тем не менее в памяти сохранились два момента, которые неоднократно затрагивались в дискуссиях, разгоравшихся среди мужчин и женщин с различной политической ориентацией. Первое, что запомнилось,— это словосочетание «рабочая демократия». Кроме того, обратили на себя внимание два предложения, которые казались утопичными, чуждыми политике, не от мира сего. Они были проникнуты чувством глубокой безысходности. «Покончим с политикой раз и навсегда! Возьмемся за практические задачи реальной жизни!»

Как ни странно, политическая газета, посвятившая брошюре большую статью, также уделила основное внимание словосочетанию «рабочая демократия» и двум предложениям, походившим на лозунг. Статья сочувственно отозвалась о рабочей демократии, но решительно отвергла лозунг. Это противоречие показало тем, кто ознакомился с брошюрой, что она не была понята. Брошюру, по-видимому, написал бывший социалист. Она определенно отмежевывается от всех методов и интересов социалистической партии. Тем не менее, вопреки своему основному лозунгу, она содержит множество политических формулировок и замечаний по политическим вопросам.

Несмотря на недостатки и неясности, брошюра произвела большое впечатление на одного немецкого социалиста, и он доставил ее контрабандой в Германию. В течение последующих шести лет войны о ней ничего не было слышно. Однако в 1941 году появилось ее продолжение под названием «Дополнительные проблемы рабочей демократии». Эта брошюра, как и ее предшественница, также была доставлена контрабандой в несколько европейских стран и даже была «перехвачена» американской тайной полицией (ФБР).

Слова рабочая демократия прижились в неформальных кругах сторонников сексуальной энергетики и вегетотерапии. Слова начали жить своей собственной жизнью. Они постепенно входили в широкое употребление; стали говорить о рабоче-демократических институтах, «рабочей семье» и т. д. К этим понятиям стали серьезно относиться. В разгар войны из оккупированной европейской страны пришло письмо, в котором один сторонник сексуальной энергетики сообщал о том, что брошюра уже переведена и получит распространение, как только позволят обстоятельства.

В течение последних четырех лет войны я занимался концептуальным содержанием рабочей демократии. Я стремился осмыслить и развить содержание этого словосочетания. При этом я опирался на беседы с норвежскими друзьями, которые имели различные профессии. Чем больше я углублялся в эту концепцию, тем отчетливее становились очертания ее могучего потенциала. Наконец я составил себе представление, которое полностью соответствовало большому числу забытых, но существенных социологических фактов.

В дальнейшем я представлю свое понимание естественной рабочей демократии.

ПРОТИВОРЕЧИЕ МЕЖДУ ТРУДОМ И ПОЛИТИКОЙ

Для получения разрешения на медицинскую практику студент-медик должен предъявить убедительные доказательства своих практических и теоретических познаний в области медицины. С другой стороны, в нашем обществе политический деятель, который берет на себя смелость определять судьбу не сотен, как студент-медик, а миллионов трудящихся мужчин и женщин, не обязан подтверждать свою профессиональную пригодность.

Это обстоятельство, по-видимому, послужило одной из основных причин той социальной трагедии, которой отмечено тысячелетнее существование общества людей как социальных животных. Это кратко очерченное противоречие заслуживает подробного рассмотрения.

Человек, выполняющий практическую работу в любой области, обязан пройти определенный курс обучения, независимо от того, происходит он из богатой или бедной семьи. Он не избирается «народом». Опытные рабочие, чье мастерство выдержало проверку временем, определяют уровень профессиональной подготовки подмастерья, которому предстоит работать в данной области. Это требование неизменно предъявляется, даже если оно опережает события. Во всяком случае, оно позволяет человеку сориентироваться. В Америке это требование было доведено до крайности. Так, например, продавщица универмага должна иметь университетское образование. При всей своей гипертрофированности и социальной несправедливости, это требование ясно показывает, под каким огромным социальным давлением выполняется простейшая работа. Каждый сапожник, столяр, токарь, механик, электрик, каменщик и строитель должен выполнять строгие требования.

С другой стороны, политический деятель совершенно свободен от таких требований. Для того чтобы занять высшее общественное положение в условиях социального хаоса, необходимо лишь обладать достаточной хитростью, невротическим честолюбием, волей к власти и грубостью. На протяжении последних двадцати пяти лет мы наблюдали, как посредственный журналист доводил до звероподобного состояния пятьдесят миллионов здоровых итальянцев и в конечном счете ввергал их в бездну страдания. Двадцать пять лет волнений по пустякам, кровопролития и грома пушек закончились бесславно. Всех охватило чувство разочарования. «Все оказалось бесполезным». Что осталось после этого бурного потрясения, заставившего мир затаить дыхание и вырвавшего многие народы из привычного уклада жизни? Ничего — ни одной стояшей мысли, ни одного полезного института. Даже доброй памяти не осталось после него. Эти факты убедительно свидетельствуют о том, что социальный иррационализм время от времени приводит нашу жизнь к краю бездны.

Молодой маляр, неудачно выбравший профессию и не сделавший ничего полезного, способен заставить весь мир говорить о себе на протяжении двадцати лет. И в этом случае галдеж утихает, не оставив ничего после себя. Мир труда спокойно продолжает идти своим жизненно важным путем. Ничего не остается от галдежа, кроме одной главы в лжеисторических книгах, которые лишь будут в тягость нашим детям.

Если разыскать эти книги, то в них можно обнаружить ясно очерченный антагонизм между трудом и политикой, который позволяет сделать ряд замечательных заключений, применимых к практической общественной жизни. Этот антагонизм понятен каждому и давно известен всем трудящимся мужчинам и женщинам. Указанные заключения в первую очередь относятся к системе политических партий, которые определяют идеологическое и политическое формирование личности во всех странах мира. В наши задачи не входит подробное рассмотрение процесса развития современной системы политических партий на основе первых патриархально-иерархических систем правления в Европе и Азии. Здесь необходимо обратить внимание только на влияние системы политических партий на развитие общества. Как уже отмечалось, естественная рабочая демократия представляет собой уже существующую социальную систему. Поэтому нет надобности ее устанавливать. Она имеет такое же отношение к системе политических партий, как вода к огню.

Противоречие между трудом и политикой приводит нас к следующим заключениям. Для определения и устранения хаотических условий в пределах социального, животного или мертвого организма необходимо провести широкие научные исследования. Не входя в подробности, мы назовем научной такую личность, которая выполняет жизненно важную работу, требующую осмысления реальности. В этом смысле научной личностью является рабочий лущильного станка на фабрике, поскольку в основе его изделия лежат плоды не только его труда и исследований, но и других лиц. Теперь сравним научную личность с мистиком (политическим идеологом).

Научная личность (педагог, рабочий лущильного станка, технический работник, врач) должна соответствовать требованиям процесса общественного труда и обеспечивать его безопасность. В социальном отношении такой работник занимает весьма ответственное положение. Он должен на практике доказывать правомерность каждого своего утверждения. Он должен усердно трудиться, размышлять, искать новые способы повышения качества работы и распознавать ошибки. В качестве исследователя он должен проверять и доказывать несостоятельность ложных теорий. Когда ему удается создать что-нибудь принципиально новое, он должен бороться с недоброжелательством людей, чтобы достичь своей цели. Ему не нужна власть, так как с помощью политической власти невозможно строить моторы, получать сыворотку крови, воспитывать детей и т. д. Трудящийся (научная личность) живет и работает без оружия.

По сравнению с трудящимся мистик и политический идеолог занимают более удобное социальное положение. Никто не требует, чтобы они доказывали свои утверждения. Находясь в своих министерствах, они могут обещать доставить бога с небес, вызвать дьявола из ада и установить рай на земле. При этом они прекрасно знают, что никто не призовет их к ответу за обман. Их нелепые утверждения защищены неотъемлемым демократическим правом на свободу слова. Поразмыслив над этим, мы обнаружим, что концепция свободы слова далека от совершенства, поскольку художник-неудачник может воспользоваться этим правом, чтобы за несколько лет завоевать вполне законным путем такое положение в мире, которое не занимали выдающиеся представители науки, искусства, образования и техники. Отсюда следует,что в определенной области наше социальное мышление имеет существенные недостатки и поэтому нуждается в радикальных коррективах. Результаты клинических исследований в области сексуальной энергетики свидетельствует о том, что авторитарное воспитание детей в духе смирения и покорности позвляет политическому честолюбцу использовать в своих целях покорность и доверчивость миллионов трудолюбивых мужчин и женщин.

Рассмотрим еще один аспект противоречия между трудом и политикой.

На титульном листе официального издания Института Оргона неизменно появляется девиз «Любовь, труд и познание —источники человеческой жизни. Они должны определять жизнь!» Без естественной любви между мужем и женой, матерью и ребенком, между сотрудниками, без труда и познания общество немедленно развалилось бы на части. Как врач я не обязан ориентировать свою деятельность на ту или иную политическую идеологию или дипломатическую задачу, сколь бы важной она ни была. Моя задача заключается только в исследовании важных, но неизвестных явлений. Как ни странно, ни одна из трех основных форм общественной жизни не претерпела изменений в связи с введением всеобщего избирательного права и тайного голосования. Более того, эти три формы общественной жизни не оказали заметного влияния на процесс развития парламентарной демократии. С другой стороны, политические идеологии, которые не имеют никакого отношения к естественным процессам любви, труда и познания, имеют беспрепятственный, неограниченный доступ к любой форме социальной власти на основе всеобщего избирательного права и партийной системы. Следует заметить, что я всегда был и остаюсь сторонником всеобщего избирательного права. Тем не менее это не меняет того твердо установленного факта, что в условиях парламентарной демократии социальный институт всеобщего избирательного права абсолютно не соответствует трем основным формам общественной жизни. Обеспечение или необеспечение безопасности основных форм жизнедеятельности общества зависит от случая, т. е. определяется парламентским голосованием. В законодательстве парламентарной демократии не предусмотрено никаких исключительных прав для любви, труда и познания в области определения судьбы общества. Этот разрыв между демократическим избирательным правом и основными формами общественной жизнедеятельности оказал катастрофическое воздействие на основу социальных процессов.

Я хотел бы лишь заметить, что существует множество институтов и законов, определенно препятствующих осуществлению указанных форм жизнедеятельности. Ни одна группа ученых и политических деятелей ни разу не показала это основное противоречие настолько ясно, чтобы оно было понятно для каждого человека. Тем не менее это противоречие составляет сущность биосоциальной трагедии человечества. Система политических партий не соответствует условиям, задачам и целям общества. Об этом убедительно свидетельствует тот факт, что сапожник просто не может решить стать портным, врач - горным инженером, а учитель - столяром. С другой стороны, в Америке республиканец может в любой день стать демократом, не внося существенных изменений в образ своих мыслей. До прихода Гитлера к власти в Германии коммунист мог легко стать фашистом, фашист - коммунистом, либерал - коммунистом или социал-демократом, а социал-демократ - немецким националом или христианским социалистом. Такие превращения были способны укреплять или ослаблять идеологические позиции соответствующих партий. Другими словами, такие превращения позволяли манипулировать судьбой целой нации самым бессовестным образом.

Все сказанное указывает на иррационализм политики и абсолютный антагонизм между политикой и трудом. Я не буду подробно рассматривать вопрос, была ли вообще у политических партий объективно-рациональная опора в социальной среде. Это особый вопрос. Современные политические партии не могут сообщить об этом ничего определенного. Реальные, позитивные мероприятия, проводимые в обществе, не имеют никакого отношения к партийным размежеваниям и идеологиям. Об этом убедительно свидетельствует «Новый курс» Рузвельта. Ввиду отсутствия объективной ориентации так называемые партийные коалиции позволяют преодолевать временные трудности, не решая реальных проблем. Реальные проблемы невозможно решить на основе убеждений, которые можно менять, как рубашку.

Первые попытки внести ясность в понятие рабочей демократии уже дали ощутимые результаты, позволяющие разобраться в социальном хаосе. Поэтому мы обязаны продолжить ход наших рассуждений о естественной рабочей демократии. Если мы не продолжим наши рассуждения, это будет непростительной ошибкой. Ибо никто не может предугадать, где и когца человеческая мысль найдет решение проблемы социального хаоса, порождаемого политикой. Итак, мы продолжим свой путь подобно тому, кто ищет в девственном лесу удобное место для поселения.

Даже нашу попытку разобраться в социальном хаосе следует рассматривать как составную часть практической, рациональной работы. Поскольку основу рабочей демократии составляет труд, а не политика, мы можем рассчитывать, что данное «исследование социального организма» приведет к соответствующему практическому результату. Тогда труд впервые возьмет под контроль социальные проблемы. Этот труд будет рабоче-демократическим, так как понудит других социологов, экономистов и психологов заняться исследованием социального организма. Поскольку данный труд критикует политику как принцип и как систему, он, несомненно, встретит противодействие со стороны политических идеологий. Будет интересно и важно убедиться, что рабоче-демократическая социология выдержит испытание на практике. Рабочая демократия, насколько я понимаю ее, противопоставляет политическим идеологиям социальное действие и социальное развитие, т. е. реальности и возможности. Она не противопоставляет им другую политическую точку зрения. Она применяет метод, аналогичный тому, который был использован в области морали. Сексуальная энергетика имеет дело с результатами пагубного воздействия обязательной морали. Она противопоставляет ей не другой тип морали, как это принято в политике, а конкретные знания и практические сведения о естественной функции сексуальности. Другими словами, рабоче-демократическая социальная экономика должна доказать свою правомерность в практической жизни - аналогично тому как утверждение о том, что пар содержит энергию, доказывается способностью двигателей осуществлять передвижение. Поэтому у нас нет причин вступать в идеологические и политические дискуссии относительно существования или несуществования рабочей демократии, ее практической пригодности или непригодности и т. д.

Трудящиеся мужчины и женщины, образ мыслей и действий которых имеет рабоче-демократический характер, не выступают против политического деятеля. Он не виновен в том, что практический результат его труда изобличает иллюзорно-иррациональный характер политики. Те, кто занимается практической работой в любой области, решают практические задачи по улучшению жизни. Те, кто занимается практической работой, не выступают против того или иного явления. Только политический деятель, перед которым не стоят практические задачи, всегда выступает против и никогда за что-либо. Вообще говоря, для политики характерна такая негативная позиция. Все плодотворное осуществляется не политиками, а трудящимися мужчинами и женщинами, независимо от того, соответствует это идеологиям этих политиков или не соответствует. Многолетний опыт убедительно показал, что мужчины и женщины, выполняющие практическую работу, неизменно вступают в конфликт с политиком. Таким образом, те, кто работает ради живой деятельности, ведут борьбу против политики, независимо от того, хотят они этого или не хотят. Воспитатель выступает за воспитание детей без предубеждений; фермер выступает за машины, необходимые для сельского хозяйства; исследователь выступает за доказательства научных открытии. Нетрудно убедиться, что в тех случаях, когда трудящийся (мужчина или женщина) выступает против того или иного достижения, он делает это не как рабочий, а под давлением политических или иных иррациональных воздействий.

Следующее утверждение, возможно, покажется невероятным и преувеличенным. Позитивный труд всегда осуществляется ради чего-то; он никогда не бывает направлен против чего-то. Это объясняется тем, что в нашей трудовой жизни отсутствует дифференциация между мнениями с иррациональной мотивировкой и объективными оценками. Например, фермер выступает против рабочего, а рабочий - против инженера. Тот или иной врач выступает против применения того или иного лекарственного препарата. Нам могут сказать, что демократическая свобода слова означает выступления «за» и «против». С другой стороны, я полагаю, что основной причиной провала европейских демократий послужило именно это необъективное, формалистическое понимание концепции свободы слова. Возьмем пример врача, который возражает против применения определенного лекарства. В этом случае возможно одно из двух следующих объяснений.

Первое - лекарственный препарат действительно опасен и врач является добросовестным работником. Тогда фармацевт изготовил недоброкачественное лекарство. Его труд не увенчался успехом. Очевидно, что у него отсутствовала объективная мотивировка для изготовления эффективного, безвредного лекарства. Фармацевт не учитывал назначения данного препарата и руководствовался финансовыми интересами. Другими словами, в основе его действий лежала иррациональная мотивировка. Мотив не соответствовал цели. В этом случае врач поступил рационально. Он выступил в защиту здоровья человека, т. е. он автоматически возразил против применения недоброкачественного лекарства, потому что защищал здоровье. Он действовал рационально, так как побуждение выразить мнение соответствовало цели труда.

Второе - лекарство пригодно к употреблению, и врач является недобросовестным работником. Если врач выступает против применения доброкачественного лекарства, значит он не заинтересован в обеспечении здоровья человека. Можно предположить, что конкурирующая фирма заплатила ему, чтобы он рекламировал другое лекарство. Как врач он не выполняет свою работу, он высказывает свое мнение, руководствуясь побуждением, которое не связано ни с содержанием его работы, ни с целью любого труда вообще. Он высказывается против применения данного лекарства потому, что втайне рассчитывал на извлечение выгоды; он не борется за здоровье человека. Но извлечение выгоды не составляет цель труда врача. Поэтому он настойчиво выступает «против», а не «за» что-то.

Этот пример можно применить к любой сфере труда и любой форме выражения мнения. Нетрудно убедиться, что выступление за что-либо составляет неотъемлемую часть рационального процесса труда. «Выступление против» чего-либо проистекает не из самого процесса труда, а из факта существования иррациональной жизнедеятельности. отсюда следует, что в силу своей природы каждый рациональный процесс труда спонтанно противодейст вует иррациональной жизнедеятельности.

Внимательный читатель, достаточно знакомый с жизнью, со гласиться с тем, что данный анализ концепции свободы слова дает возможность демократическому движению использовать новый, лучший подход. Принцип, «все, что пагубно для жизни, суть плохая работа, а следовательно, не является работой вообще» - насыщает понятие рабочей демократии рациональным смыслом, тем смыслом, который отсутствует в понятии формальной или парламентарной демократии. В условиях формальной демократии фермер выступает против рабочего, а рабочий - против инженера, так как в социальной структуре преобладают не объективные интересы, а политические. Если перенести ответственность с пол итики на труд (а не на трудящихся), тогда сотрудничество между фермером и рабочим автоматически займет место политического противоборства.

В связи с важностью этой мысли мы остановимся на ней под робнее. Прежде всего мы рассмотрим проблему так называемой демократической критики, которая также опирается на демократическую свободу слова.

ЗАМЕЧАНИЯ ОБ ОБЪЕКТИВНОЙ КРИТИКЕ И ИРРАЦИОНАЛЬНОЙ ПРИДИРЧИВОСТИ

В соответствии с рабоче-демократическим образом жизни каждый трудящийся (мужчина или женщина) должен иметь право на свободу обсуждении и критики. Это требование оправданно, необходимо и должно быть неотъемлемым. Если оно не выполняется, тогда иссякает источник производительности. Тем не менее под воздействием общей эмоциональной тревожности «обсуждение» и «критика» в определенной мере ставят под угрозу выполнение серьезной работы. Покажем это на примере.

Представим себе инженера, который столкнулся с определенными трудностями при ремонте неисправного двигателя. Работа сложная, и поэтому ему приходится напрягать все свои умственные и физические способности, чтобы преодолеть трудность. Он жертвует временем отдыха и работает допоздна. Он не позволяет себе отдохнуть вплоть до окончания работы. Некоторое время спустя появляется посторонний человек. Остановившись возле двигателя, он с минуту рассматривает его, а затем, подняв камень, приводит в негодность электропроводку. В то утро во время завтрака жена ворчала на инженера.

Затем появляется другой посторонний человек. Он издевается над инженером, заявляя, что инженер не разбирается в двигателях, иначе он давно бы закончил ремонт. Какой он грязный! Весь пропотел и испачкался в смазке. И это еще не все. Инженер - безнравственная личность, ибо в противном случае он не покидал бы надолго семью. Оскорбив до глубины души инженера, он уходит. В то утро инженер получил от своей фирмы письмо с уведомлением об освобождении его от должности инженера-электрика. Он не очень хороший работник в своей области.

Появляется третий прохожий, плюет инженеру в лицо и уходит. Теща инженера, обладающая особым талантом терзать своих близких, изводит его придирками.

Эти примеры служат иллюстрацией «критики» равнодушных прохожих, которые, подобно разбойникам с большой дороги, без всякой причины портят работу, о которой они ничего не знают, в которой они не разбираются, которая их совершенно не касается. В значительной мере эти примеры типичны для использования так называемой «свободы обсуждений» и «права на критику» в широких слоях общества. Аналогичный характер носила и критика первых оргонных исследований со стороны традиционной школы психотерапевтов и онкологов. Они не заинтересованы в оказании помощи и в улучшении работы. Они лишь срывают выполнение трудной работы без всякой на то причины. В основе их действий лежат побуждения, которые не имеют отношения ни к предмету критики, ни к объективности.

Подлинное обсуждение и подлинная критика имеют совершенно иной характер. Мы покажем это на примере.

Возле гаража, в котором работает с двигателем первый инженер, останавливается другой инженер. Обладая большим опытом в этой области, он тотчас замечает, что у первого инженера возникли проблемы. Он снимает пиджак, и, засучив рукава, в первую очередь пытается разобраться в ошибках. Он указывает на упущение первого инженера, обсуждает и критикует работу, а затем помогает сделать работу лучше. «Ворчанье» тещи и собственные профессиональные неудачи не служат стимулом к работе. Он объективно заинтересован в успехе дела.

Нередко бывает трудно установить различие между двумя вышеупомянутыми видами критики. Иррациональная придирчивость часто скрывается под личиной сложной объективности. Эти два столь различных вида критики обычно включают в одно понятие «научной критики».

В строгом научно-объективном смысле этого слова можно признать допустимой только имманентную критику. Это означает, что человек, осуществляющий критику, прежде всего должен отвечать ряду требований.

Мы не можем критиковать электрическую машину с точки зрения машины, предназначенной для обогрева помещения. Теория теплопередачи имеет значение для электрической машины лишь постольку, поскольку она позволяет инженеру-электрику предотвратить перегрев электрической машины. С этой точки зрения инженер-электрик, безусловно, будет благодарен специалисту в области теории теплопередачи за полезные рекомендации. Но было бы нелепо винить электрическую машину за то, что она не может обогревать помещение.

Из вышесказанного следует, что сексуальную энергетику, стремящуюся освободить естественную сексуальность детей, подростков и взрослых от неврозов, извращении и преступности, невозможно критиковать с позиций антисексуального морализма, так как моралист стремится не освободить, а подавить естественную сексуальность детей и подростков. Музыкант не вправе критиковать шахтера, а врач не вправе критиковать геолога. Мы можем любить или не любить определенный вид работы, но наши чувства не влияют на ее характер или полезность.

Вышеприведенные замечания о критике и придирчивости имеют только одну цель - смягчить отношение молодых сторонников сексуальной энергетики и биофизиков оргона к критике.

ОСНОВОПОЛАГАЮЩАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ ТРУДА

Анализ понятия рабочей демократии, как мы видим, привел нас к сфере человеческой жизни, которой на протяжении тысячелетий придавалось огромное значение. Эта сложная сфера так называемой «человеческой природы» издавна считалась неподвластной человеку. То, о чем не только философы, поэты и политиканы, но и великие психологи с горечью говорят: «Такова человеческая природа», - полностью соответствует сексуально-энергетическому клиническому понятию «эмоциональной чумы». Мы можем определить ее как совокупность всех иррациональных форм жизнедеятельности природного человека. Если «человеческая природа», которую считают неизменной, соответствует «эмоциональной чуме», а «эмоциональная чума» в свою очередь соответствует совокупности всех форм иррациональной жизнедеятельности природного человека и если трудовая деятельность, независимая как таковая от человека, рациональна, тогда мы имеем дело с двумя противоположными сферами человеческой деятельности: существенно необходимый труд как рациональная форма жизнедеятельности, с одной стороны, и «эмоциональная чума», как иррациональная форма жизнедеятельности, с другой стороны. Нетрудно догадаться, что с рабоче-демократических позиций представляются иррациональными все виды политической деятельности (как проявления «эмоциональной чумы»), которые не опираются на познание, труд и любовь. На древний вопрос: «Как можно вплотную подойти к проблеме «пресловутой» человеческой природы?» - рабочая демократия дает следующий ответ: образование, гигиена и медицина, которые с незапамятных времен пытаются разрешить проблему человеческой природы, находят в рациональной форме существенно необходимого труда могучего союзника в борьбе против «эмоциональной чумы».

Для того чтобы проследить до конца ход рабоче-демократических рассуждений, необходимо в первую очередь полностью освободиться от общепринятых форм политического и идеологического мышления. Только таким образом можно сопоставить принципиально иное направление мысли, источником которого является мир любви, труда и познания, с направлением мысли, источником которого является мир пышности и торжественности дипломатических и политических совещаний.

Политик мыслит в категориях «государства» и «нации»; трудящийся живет «открытой» и «общительной» жизнью. Политик мыслит в категориях «дисциплины», «закона и порядка»; для обычного трудящегося характерны «наслаждение трудом», «трудовой распорядок», «регуляция» и «сотрудничество в труде». Политик мыслит в категориях «морали» и «долга»; для трудящегося характерны «спонтанная порядочность» и «естественная любовь к жизни». Политик говорит об «идеале семьи»; трудящийся наслаждается или хотел бы наслаждаться «любовью мужа, жены и детей». Политик говорит об «экономических и государственных интересах»; простого трудящегося интересует «удовлетворение потребностей и наличие продуктов питания». Политик говорит о «свободном предпринимательстве» и думает о «выгоде»; простой трудящийся стремится к свободе самому все испытать и быть таким, каков он есть, или таким, каким он мог бы стать.

Политик осуществляет иррациональное господство в тех сферах жизни, в которых рационально действует или мог бы действовать трудящийся, если бы ему не мешал политический иррационализм. Хотя термины «рациональный» и «иррациональный» относятся к одним и тем же сферам жизни, тем не менее они диаметрально противоположны по отношению друг к другу; их невозможно менять местами. В действительности они взаимоисключаемы. Об этом свидетельствует тот факт, что на протяжении всей истории существования общества авторитарно-государственная дисциплина всегда подавляла естественное дружелюбие и доставляемое трудом удовольствие; государство подавляло общество; обязательная святость семьи подавляла любовь мужа, жены и детей; обязательная мораль подавляла естественную порядочность, источником которой служит радость жизни; политик постоянно подавлял трудящихся мужчин и женщин.

Жизнь нашего общества в основном определяется иррационально-политическими понятиями, которые позволяют использовать человеческий труд для достижения иррациональных целей с помощью силы. Для обеспечения свободы жизнедеятельности народных масс необходимы эффективные институты. Старые взаимозаменяемые политические ориентации и идеологии не могут составить социальную основу этих институтов; такой основой может служить только социально значимая, существенно необходимая трудовая деятельность, которая естественно возникает в результате переплетения различных существенно необходимых областей труда в трудовой общей сфере.

В своем анализе рабоче-демократической мысли мы сделаем еще один шаг, продвигаясь в зарослях тесно переплетенных рациональных и иррациональных форм жизнедеятельности. При этом мы будем строго придерживаться логики развития мысли, стремясь максимально исключить из анализа наши личные интересы. Для того чтобы прийти к приемлемому заключению, мы должны в своем анализе рабочей демократии исходить из позиций самой рабочей демократии. Другими словами, мы должны поступать так, как если бы мы стремились возложить на естественную рабочую демократию ответственность за общественную жизнь. Короче говоря, мы должны подвергнуть ее разумность объективной и всесторонней проверке. Если мы позволим своим субъективным интересам влиять на нас даже в чем-то незначительном, мы автоматически выйдем за рамки данного обсуждения.

Человечество давно бы прекратило свое существование, если бы существовала только «эмоциональная чума» в своих различных проявлениях. Политическая идеология, мистический ритуал, аппарат военной власти и дипломатические обсуждения не могут сами по себе обеспечить продуктами население какой-либо страны (даже на один час), поддерживать бесперебойную работу транспортной системы, обеспечить жильем, лечить болезни, обеспечить воспитание детей, раскрывать тайны природы и т. д. Реальная жизнь, в которой правят любовь, труд и познание, не нуждается в них. Существенно необходимые формы жизнедеятельности подчиняются своим собственным законам; они недоступны влиянию иррациональных идеологии. Любовь, труд и познание не являются «идеями», «культурными ценностями», «политическими программами», «психологическими установками» или «символами веры». Они составляют те конкретные реальности, без которых общество не смогло бы просуществовать ни одного дня.

Если бы жизнь общества была рационально организована, тогда приоритет любви, труда и познания был бы бесспорным. В таком случае они (а не бесполезные институты) имели бы право определять жизнь общества. В соответствии с рабоче-демократической концепцией отдельные группы могли бы вооружаться и уничтожать друг друга, другие группы могли бы упиваться мистическими ритуалами, третьи группы могли бы наслаждаться дискуссиями. Но они не смогут влиять на основные формы биологической деятельности общества и использовать их в своих эгоистических интересах. Более того, они не смогут лишить их всех прав оказывать определяющее воздействие на жизнь общества.

Социальный иррационализм доминирует в подходе к указанным двум сферам человеческой деятельности.

Политик может обманывать миллионы людей; например, он способен обещать установить свободу, не собираясь осуществить свое обещание. При этом никто не требует от него доказательств его компетентности или осуществимости его обещаний. Он может сегодня обещать одно, а завтра - совершенно противоположное. Мистик может беспрепятственно насаждать в народных массах веру в существование жизни после смерти. При этом он не обязан предъявить никаких доказательств. Теперь мы сопоставим права политического деятеля или мистика с правами инженера по железнодорожному транспорту. Инженера немедленно отправили бы в тюрьму или психиатрическую больницу, если бы он стал убеждать в своей способности полететь на Луну людей, которые собираются совершить поездку из одного города в другой. Далее пред ставим себе, что наш инженер вооружился ружьем и настаивает на справедливости своих убеждений. Тогда он посадил бы под арест тех пассажиров, которые отказались поверить ему. Инженер-железнодорожник обязан обеспечивать перевозку людей из одного места в другое. Если он стремится сохранить свою работу, он должен эффективно выполнять свои обязанности, обеспечивая безопасность перевозки людей.

Для строительства школы, лечения больных, изготовления мебели и ухода за детьми не имеет никакого значения, является ли архитектор, врач, столяр и воспитатель фашистом, коммунистом, либералом или христианином. Никто из них не произносит длинных речей и не дает фантастические обещания, потому что должен выполнять конкретную, практическую работу. Так, например, прежде чем приступить к строительству школы, архитектор должен все тщательно обдумать и подготовить чертежи с указанием расположения учебных классов и административно-хозяйственных помещений, окон, вентиляционных устройств, и выходов. Либеральная, социал-демократическая, религиозная, коммунистическая или фашистская идеологии оказываются бесполезными, когда дело доходит до выполнения практической работы. Ни один трудящийся не может позволить себе тратить время на пустую болтовню. Каждый трудящийся должен знать свою работу и выполнять ее. В то же время идеолог может свободно предаваться своим фантазиям, не выполняя никакой серьезной работы. Какая-нибудь группа политиканов может довести до полного разорения страну и после этого в другой стране по-прежнему приводить избитые доводы в пользу правоты своей идеологии. Реальные процессы абсолютно недоступны пониманию политикана. В действительности никто не возражал бы против этого, если бы политиканы ограничивались дискуссиями в своей среде и не стремились навязывать свою идеологию другим и определять судьбу народов.

Однажды я попытался на себе проверить приведенную систему рабоче-демократической мысли. В 1933 году я интуитивно выдвинул гипотезу о существовании универсальной биологической энергии. Если бы в то время я открыто заявил, что такая энергия действительно существует и способна разрушить раковые новообразования, я лишь подтвердил бы диагноз шизофрении, столь излюбленный не в меру усердными психоаналитиками, и тогда меня отправили бы в психиатрическую больницу. На основе своих исследований в области биологии я мог бы пропагандировать любое число идеологий и основать какую-нибудь политическую партию, скажем, партию рабоче-демократической свободы. Несомненно, это могли бы сделать и другие люди, обладающие меньшим практическим опытом. Благодаря своему влиянию на людей, я без труда мог бы окружить себя своими собственными эсэсовцами и снабдить тысячи людей рабоче-демократическими знаками отличия. Все это, однако, не приблизило бы меня ни к решению проблемы рака, ни к пониманию космического или океанического чувства природного человека. Я бы возвел на твердое основание рабоче-демократическую идеологию, но при этом естественный - и все еще неосознанный, рабоче-демократический процесс остался бы нераскрытым. В течение многих лет мне приходилось много работать, проводить исследования, исправлять ошибки и преодолевать свой иррационализм, чтобы понять, почему биология одновременно механистична и мистична. Я не роптал. Я читал книги, препарировал мышей и экспериментировал с различными материалами, пока действительно не открыл оргон, накопил его в аккумуляторах и показал наглядно его существование. Только после этого я смог затронуть практическую сторону вопроса, а именно целебные свойства оргона. При этом я исходил из органического развития процесса труда. Это означает, что каждая форма практического, существенно необходимого труда представляет собой рационально-органическое развитие. Его невозможно преодолеть или обойти стороной. Эта формулировка содержит существенный биологический принцип, который мы называем принципом «органического развития». Прежде чем дерево вырастет на два ярда, оно должно вырасти на один ярд. Прежде чем ребенок сможет понимать, о чем сообщают другие люди в своих письмах, он должен научиться читать. Для того чтобы разбираться в патологии, врач должен в первую очередь изучить анатомию. Во всех этих случаях развитие проистекает из органического хода трудового процесса. Трудящиеся мужчины и женщины представляют собой функциональные органы этого трудового процесса. Трудящийся может быть хорошим или плохим органом, но сам процесс труда не претерпевает принципиальных изменеий. Является трудящийся хорошим или плохим функциональным органом, по существу, зависит от степени наличия иррационализма в его психологической структуре.

«Закон органического развития» не свойствен иррациональной деятельности. Цель такой деятельности изначально существует как идея, т. е. задолго до начала осуществления на практике трудового процесса. Иррациональная деятельность осуществляется в соответствии с жестким, заранее составленным планом; поэтому по своей природе она дожна быть иррациональной. Об этом убедительно свидетельствует тот факт, что известные всему миру иррациональные личности не оставили после себя буквально ничего полезного для потомков.

На протяжении тысячелетий закон органического развития проявился во всех областях науки и техники. Своими научными достижениями Галилей обязан критике Птолемеевой системы мира. Они составляют продолжение труда Коперника. Кеплер продолжил труд Галилея, а Ньютон продолжил труд Кеплера. Многие поколения пытливых трудящихся формировались на основе этих функциональных частей объективных естественных процессов. С другой стороны, абсолютно ничего не осталось после так называемого Александра Великого, Цезаря, Нерона и Наполеона. Среди иррационалистов мы не находим ни малейшего следа преемственности, если, разумеется, не считать преемственностью мечту Наполеона стать вторым Александром или Цезарем.

В случае вышеупомянутых личностей иррационализм проявляется как небиологическая и несоциальная, а точнее, антибиологическая и антисоциальная жизнедеятельность. Иррационализм не содержит таких существенных особенностей рациональной жизнедеятельности, как зарождение, развитие, непрерывность, необратимость процесса, переплетение с другими функциями, фрагментация и продуктивность.

Теперь мы рассмотрим проблему преодоления «эмоциональной чумы». Несмотря на свой садизм, мистицизм, болтливость, непостоянство, ригидность и поверхностность, человек естественно тяготеет к рациональности в своей трудовой деятельности. Рациональность личности осуществляется и развивается в процессе труда аналогично тому, как иррационализм осуществляется и развивается в идеологических процессах и мистицизме. Человек не может быть иррациональным в своей трудовой деятельности, так как рациональность присуща трудовому процессу. По своей природе и в силу характера самого труда человек вынужден быть рациональным. Иррационализм автоматически самоупраздняется потому, что он прерывает трудовой процесс и предотвращает достижение цели труда. Острое, непримиримое проиворечие между «эмоциональной чумой» и трудовым процессом находит ясное выражение в следующем. При обсуждении трудовой деятельности каждый человек в качестве трудящегося всегда может прийти к согласию с любым специалистом, промышленным рабочим и врачом. Тем не менее согласие исчезает, как только разговор касается идеологии. Характерно, что подавляющее большинство диктаторов и политиков бросают свою работу, когда начинают заниматься политикой. Сапожник неизбежно будет неправильно кроить подошвы и пропускать стежки, если будет предаваться мистическим экстазам и считать себя посланником божьим, призванным спасти человечество. Со временем он столкнется с угрозой голодной смерти. С другой стороны, этот процесс позволяет политику стать сильным и богатым. Эмоциональный иррационализм способен только нарушать трудовой процесс; он не может обеспечить осуществление трудового процесса.

Рассмотрим ход рабоче-демократической мысли с точки зрения самой рабочей демократии. Должны ли мы в этом случае говорить об идеологии, восхвалении или идеализации «труда»? Этот вопрос возник у меня в связи с необходимостью обучения врачей и педагогов. В качестве врача, исследователя и преподавателя я обязан проводить различие между рациональным, существенно необходимым трудом и иррациональной, ненужной идеологией. Другими словами, я обязан определять рациональный и рационально-эффективный характер труда. Я не смогу помочь ни одному из своих студентов-вегетотерапевтов преодолеть хотя бы одну практическую трудность в его собственной психологической структуре или в его работе с пациентами, если буду вселять в него надежды на лучшую жизнь в загробном мире или назначу его «главным вегетотерапевтом». Вряд ли звание «главного всгетотерапев-та» сможет повысить его способность преодолеть трудности. Назначив этого студента «главным вегетотерапевтом», я лишь подвергнул бы его опасности и, может быть, даже ускорил бы несчастье. При этом я руководствуюсь ходом своего развития и своим опытом. У меня нет идеологии, которая предписывала бы мне рациональное поведение по этическим или иным причинам. Моя работа объективно диктует мне рациональное поведение. Я бы умер от голода, если бы не старался поступать рационально. Моя работа тотчас вносит необходимые коррективы в мои действия, если я пытаюсь скрыть трудности под покровом иллюзий. Это объясняется тем, что я не могу лечить биопатическии паралич с помощью иллюзий аналогично тому, как машинист, архитектор, фермер или учитель не может выполнять свою работу с помощью иллюзий. Я не нуждаюсь в рациональности. Она объективно присутствует во мне независимо от «эмоциональной чумы» и независимо от того, кто я такой. Я не приказываю своим студентам быть рациональными, так как такие приказы ни к чему не приводят. В интересах самих студентов и в свете практических трудовых процессов я даю советы студентам и учу их отличать рациональное от иррационольного в самих себе и в мире. Я учу их поддерживать рациональное и обуздывать иррациональное. Основная особенность проявления «эмоциональной чумы» в общественной жизни заключается в уходе от трудностей, связанных с ответственностью, и реальностей повседневной жизни и труда с целью найти утешение в идеологии, иллюзии, мистицизме, грубости или политике.

Мы исходим из принципиально новой позиции. Ее новизна заключается не в рациональности труда и его рациональном воздействии на трудящихся мужчин и женщин, а в том, что труд в себе и для себя рационален и оказывает рациональное воздействие независимо от того, знаю я об этом или не знаю. Разумеется, лучше знать об этом, ибо тогда можно действовать в соответствии с рационально-органическим развитием. Эта позиция также нова для психологии и социологии. Для социологии она нова потому, что до сих пор социологи рассматривали иррациональные формы деятельности общества как рациональные. Для психологии она нова потому, что психологи не подвергали сомнению рациональность общества.

СУЩЕСТВЕННО НЕОБХОДИМЫЕ И ДРУГИЕ ВИДЫ ТРУДА

Чем глубже погружаешься в сущность естественной рабочей демократии, тем отчетливее становится рабская покорность человеческого мышления, сформированная на основе политических идеологий. Для разъяснения этого утверждения мы рассмотрим содержание концепции труда.

До сих пор мы противопоставляли труд политической идеологии, отождествляя труд с «рациональностью» и политическую идеологию с «иррациональностью». Но настоящая жизнь никогда не бывает механической. Таким образом, мы вновь приходим к иррациональному разделению на черное и белое. Но это прямолинейное разделение следует признать оправданным постольку, поскольку политика действительно в основном иррациональна, а труд, по сравнению с политикой, в основном рационален. Однако можно ли считать трудом строительство казино? Этот пример свидетельствует о необходимости установить различие между существенно необходимым трудом и трудом, который не является существенно необходимым. К категории «существенно необходимого труда» следует относить любой вид труда, который необходим для сохранения человеческой жизни и социальной структуры. Поэтому существенно необходимым является такой труд, отсутствие которого окажет пагубное или тормозящее влияние на процесс жизни. С другой стороны, нельзя признать существенно необходимым такой труд, отсутствие которого не влияет на ход развития общества и человеческой жизни. Мы назовем антитрудом такую деятельность, которая нарушает процесс жизни.

На протяжении многих столетий политическая идеология правящих, но неработающих классов умаляла значение существенно необходимого труда. В то же время она представляла антитруд как признак аристократизма. Все социалистические идеологии ответили на эту позицию чисто механистически, изменив знак оценок на обратный. Социалисты считали «трудом» только такую деятельность, на которую в феодальном обществе смотрели с высокомерием, т. е. преимущественно ручной труд. При этом деятельность правящих классов рассматривалась как антитруд. Безусловно, эта механическая перестановка идеологических ценностей вполне соответствовала политической концепции двух экономически и личностно противоположных классов, правящих и управляемых. С чисто экономической точки зрения общество действительно можно разделить на «тех, кто владеет капиталом» и «тех, кто владеет товаром, рабочей силой». С точки зрения биосоциологии, однако, невозможно ясно очертить ни идеологическое, ни психологическое различие между этими двумя классами. Невозможно установить различие между ними и на основе труда. Следует отметить, что идеология группы людей необязательно должна соответствовать ее экономическому положению, причем экономическая и идеологическая ситуации нередко находятся в -остром антагонизме по отношению друг к другу. Открытие этих особенностей позволило нам понять фашистское движение, которое дотоле оставалось непонятым. В 1930 году приобрело ясные очертания существование «раскола» между идеологией и экономикой и возможность превращения идеологии определенного класса в общественную силу, существование которой не ограничивается данным классом. В связи с подавлением естественной сексуальности детей и подростков впервые было показано, что основные формы биологической деятельности природного человека не имеют отношения к экономическому разделению на классы, причем классовые границы пересекаются и перекрывают друг друга. Подавление сексуальности не только связано со всеми слоями и классами каждого патриархального общества, но и нередко находит наиболее яркое выражение в среде правящих классов. Действительно, сексуальная энергетика смогла показать, что подавленная сексуальность служит основным источником садизма, который используется правящим классом для угнетения и эксплуатации других классов. Связь между садизмом, подавлением сексуальности и классовым угнетением замечательно показана в знаменитом романе Де Костера «Тиль Уленшпигель».

Реальные формы общественного труда также перекрывают и пересекают классовые, политко-идеологические границы. В социалистических партиях многие крупные политики никогда не участвовали в существенно необходимом труде и абсолютно не разбирались в трудовом процессе. Когда рабочий становится политическим функционером, он, как правило, бросает свою работу. С другой стороны, значительные слои рабочих входили в состав тех классов, которые политический социализм называл «правящими, неработающими классами» в противоположность рабочим. Типичные политические идеологии не воспринимали реальность. Об этом, вероятно, наиболее убедительно свидетельствует тот факт, что крупные представители политической реакции, например в Австрии, были выпускниками технологического университета. Эти специалисты были инженерами на угольных шахтах, строителями локомотивов, аэропланов, мостов, зданий культурно-социального назначения и т.д.

Теперь рассмотрим представление о капиталисте с точки зрения рабочей демократии. В политической идеологии капиталист рассматривался либо как «руководитель промышленного предприятия», либо как «неработающий паразит». Обе концепции отличаются механистичностью, идеологичностью, отсутствием политического реализма и ненаучностью. Существуют капиталисты, которые трудятся, и капиталисты, которые не трудятся. Существуют капиталисты, чей труд существенно необходим, и капиталисты, чей труд нельзя признать необходимым. В этом отношении представляются совершенно несущественными идеология и политические взгляды капиталиста. Противоречие между трудом и политикой в равной мере относится к капиталисту и наемному работнику, которые могут сочетаться в одном и том же лице. Аналогично этому каменщик может быть фашистом, а капиталист - социалистом. Теперь мы ясно понимаем, что политические идеологии не позволяют ориентироваться в социальном хаосе. Конкретная ориентация возможна на основе всего спектра рабоче-демократических идей, который опирается на реальную оценку концепции труда. Поэтому в аспекте существенно необходимого труда политический класс капиталистов подразделяется на группы, которые не только противоположны, но и нередко антагонистичны по отношению друг к другу. Одна группа включает тех, кто владеет капиталом и не трудится, но заставляет других работать ради их прибыли. Генри Форд может придерживаться тех или иных политических взглядов; в идеологическом отношении он может быть добрым или злым гением. Но это не меняет того факта, что он первым среди американцев построил автомобиль и совершенно преобразил технический облик Америки. С политико-идеологической точки зрения Эдисон, несомненно, был капиталистом. Тем не менее хотелось бы встретить политического функционера рабочего движения, который не пользовался бы лампой накаливания, на изобретение которой Томас Эдисон затратил так много труда. Кто осмелится открыто назвать Эдисона тунеядцем? С точки зрения рабочей демократии это утверждение справедливо для братьев Райт, Юнкерса, Райхерта и Цейса. К этому перечню можно добавить много других имен. Между капиталистами, выполняющими реальную работу, и неработающими капиталистами, которые лишь используют тот факт, что они владеют капиталом, существует определенное различие. Что касается труда, то неработающие капиталисты не составляют особый класс, поскольку в принципе они ничем не отличаются от бюрократов социалистической партии, которые, сидя в своих кабинетах, определяют «политику рабочего класса». Мы достаточно испытали на себе пагубные последствия деятельности неработающих владельцев капитала и неработающих политических функционеров. Мы предпочитаем исходить из практической деятельности, а не из идеологических концепций.

С точки зрения существенно необходимого труда многие глубоко укоренившиеся политические концепции и опирающиеся на них «политические науки» дополняются и изменяются. Необходимо расширить концепцию «трудящегося». Концепция экономических классов дополняется реальностью психологической структуры, и тем самым существенно снижается социальное значение экономических классов.

Принципиально новые общественные события и открытие реальности естественной рабочей демократии привели к необходимости существенно изменить концепции. Я не питаю иллюзий относительно того, как будут встречены эти изменения. Политические идеологи будут возмущены, но от этого реальность фактов и процессов не изменится. Применение силы также неспособно изменить реальность. Политический процесс может иметь далеко идущие последствия. Можно казнить любое число «истов». Но все это не изменит того факта, что врач или техник, педагог или фермер в Америке, Индии, Германии или в другой стране выполняет существенно необходимую работу. Более того, в повседневной жизни они на практике, в радости и в горе, делают значительно больше для развития жизненных процессов, чем весь Коминтерн сделал, начиная с 1923 года. Роспуск Коминтерна в 1943 году никак не отразился на жизни люден. В то же время совершенно невозможно представить себе, что Китай или Америка могли бы в один прекрасный день запретить всем учителям или врачам участвовать в социальном процессе.

События последних двадцати лет не оставляют сомнений в том, что партийные идеологии, пропагандирующие «устранение классовых различий», «установление национального единства» и т. д., не столько содействуют устранению классовых различий, раздробленности общества и подавления свободы и порядочности, сколько обостряют эти проблемы, вызывая тем самым катастрофические последствия. Поэтому естественнонаучное решение проблемы социальной трагедии природного человека должно начинаться с анализа и изменения тех партийно-идеологических концепций, которые способствуют раздроблению общества.

Рабочая демократия не сводит концепцию «трудящегося» к промышленному рабочему. Во избежание путаницы рабочая демократия называет трудящимся каждого человека, который выполняет существенно необходимую социальную работу. Концепция «рабочего класса», которая политически и идеологически ограничивалась группой промышленных рабочих, оттолкнула промышленных рабочих от педагогов и технических работников и создала атмосферу враждебности среди представителей различных сфер существенно необходимого труда. Действительно, эта идеология привела к подчинению врачей и учителей «революционному пролетариату»; их стали называть «слугами буржуазии». Против такого перевода в низший разряд возражали не только врачи и учителя, но и промышленные рабочие. Это вполне понятно, так как реальные взаимосвязи и сотрудничество между врачом и рабочими в промышленном центре значительно глубже и серьезнее, чем взаимосвязи между промышленными рабочими и теми, кто держит в своих руках политическую власть. Только трудящиеся и переплетения различных сфер существенно необходимого труда способны противодействовать политическому раздроблению, ибо они опираются на естественные процессы и интересы. Ясно, что в> тех случаях, когда существенно необходимая группа промышленных рабочих низводит в равной мере необходимую группу врачей, технических работников или учителей до уровня «слуг» и возводит себя до уровня «хозяев», учителя, врачи и технические работники попадают в лапы проповедников расового превосходства, потому что они сами не хотят быть слугами даже «революционного пролетариата». В то же время «революционный пролетариат» попадает в лапы какой-нибудь политической партии (или профсоюза), которая не обременяет их никакой ответственностью и внушает им мысли о том, что они составляют «передовой класс», который, впрочем, не способен взять на себя социальную ответственность и даже доходит до расовой ненависти, как, например, в Америке, где профсоюзы белых рабочих отказываются принять в свои ряды черных рабочих.

Все это проистекает из глубоко укоренившихся партийно-идеологических концепций, под властью которых задыхается сообщество, сформировавшееся на основе труда. Поэтому преодолеть разрыв между различными социальными группами и обеспечить соответствие между ними и структурами существенно необходимого труда можно только на основе новой концепции трудящегося как лица, выполняющего существенно необходимую работу.

Несомненно, приведенная интерпретация концепций не найдет восторженного приема у партийных идеологов. Независимо от формы аппарата власти, отношение к данной интерпретации концепций приведет к спонтанному отделению идеологической мякины от здорового зерна. Здоровое зерно составляют те, кто защищает естественно-трудовое сообщество, основанное на переплетении всех видов существенно необходимого труда. С другой стороны, мякину составят те, для кого партийные идеологии и концепции, препятствующие развитию нашего общества, важнее, чем сообщество всех трудящихся мужчин и женщин. К мякине отойдут и те, кто затевает ссоры под тем или иным предлогом. И тем не менее данная интерпретация политико-идеологических концепций войдет в состав естественных знаний трудовых отношений и таким образом будет способствовать осуществлению стремления устроить общественную жизнь в соответствии с переплетением всех сфер труда.

При обсуждении концепции трудящегося я лишь следовал логике рабоче-демократического мышления. Хотел я того или нет, я неизбежно должен был прийти к вышеизложенным результатам. Это объясняется очень просто. В то время, когда я писал эти страницы, мне понадобилось изготовить несколько указателей и табличек для Оргонона (Дом и исследовательская лаборатория В.Райха в Рэнгли, штат Мэн). Поскольку я не был столяром и художником, я не мог изготовить таблички и сделать аккуратные надписи без посторонней помощи. Однако нам были нужны таблички для нашей лаборатории. Поэтому мне пришлось связаться с художником и столяром и на равных обсудить наилучший способ изготовления табличек и нанесения на них надписей. Без их опыта и практических советов я не смог бы справиться с этой задачей. При этом не имели никакого значения такие факторы, как мое мнение о себе как всесторонне образованном ученом и отношение столяра и художника к фашизму и «Новому курсу». Столяр не мог относиться ко мне как к «слуге революционного пролетариата», а художник не считал меня никчемным «интеллигентом». Процесс труда привел нас к необходимости поделиться друг с другом опытом и знаниями. Например, для успешного выполнения задания художнику необходимо было понять наш символ функционального метода исследований. Узнав значение символов, он с энтузиазмом взялся за работу. С другой стороны, от художника и столяра я узнал много о расположении надписей и самих табличках, которые должны были создать точное представление у посторонних лиц о деятельности нашего института.

Этот пример объективно-рационального переплетения различных сфер труда достаточно ясен, чтобы сделать более понятным тот бездонный иррационализм, который определяет формирование общественного мнения и таким образом подавляет естественный процесс труда.

Чем конкретнее я стремился представить себе процесс своего труда во взаимосвязи с другими сферами труда, тем лучше я понимал весь спектр рабоче-демократической мысли. Несомненно, работа пошла замечательно, когда я позволил изготовителю микроскопа и инженеру-электрику дать мне пояснения, а они в свою очередь позволили мне объяснить им особенности применения линзы и электрического прибора в области исследования физики оргона. Без шлифовальщика линз и инженера-электрика я не смог бы и на шаг продвинуться в исследовании оргона. Инженеру-электрику и шлифовальщику линз в свою очередь пришлось потрудиться над нерешенными проблемами теории света и электричества, некоторые аспекты которой, как я полагал, можно было выяснить благодаря открытию оргона.

Я умышленно привел подробное и упрощенное описание очевидного факта переплетения различных сфер труда, поскольку у меня были все основания полагать, что при всей своей простоте этот факт воспринимается трудящимися мужчинами и женщинами как нечто странное и новое. Безусловно, в это трудно поверить, но тем не менее это так. Реальность естественного переплетения и нерасторжимой взаимозависимости всех процессов труда находит ясное и непосредственное отражение в образе мыслей и чувств трудящихся мужчин и женщин. Действительно, благодаря практической работе трудящиеся обладают непосредственным знанием этого переплетения. В то же время им кажется странным, когда им говорят, что общество не могло бы существовать без их труда и они несут ответственность за социальную организацию своего труда. Этот разрыв между существенно необходимой деятельностью и сознанием своей ответственности за эту деятельность возник благодаря политической системе идеологий. Идеологии служат причиной разрыва между практической деятельностью и иррациональной ориентацией трудящегося. Это утверждение, возможно, также покажется странным. И все же каждый может убедиться в его справедливости, если внимательно просмотрит любую газету, изданную в Европе, Азии или в другом месте. В газетах крайне редко можно найти статьи, посвященные основным принципам и сущности процессов любви, труда и познания, их существенной необходимости, переплетению, рациональности, серьезности и т. д. С другой стороны, газеты содержат множество публикаций, посвященных высокой политике, дипломатии, официальным мероприятиям и военным событиям, которые не имеют отношения к реальным процессам жизни. Таким образом, в сознание обычных трудящихся внедряется мысль о ничтожности их существования по сравнению с возвышенными, сложными, «умными» дискуссиями по вопросам «стратегии и тактики». Обычные-трудящиеся ощущают свою второсортность, неполноценность, ненужность и случайность в этой жизни. Нетрудно проверить справедливость этого утверждения и для массовой психологии. Я неоднократно проводил такие проверки и неизменно получал одинаковый результат.

Вышеупомянутые подходы, т. е. подход народных масс и подход создателей общественного мнения, дополняют и определяют друг друга. Общественное мнение, по существу, имеет политический характер и невысоко ценит повседневную жизнь любви, труда и познания. Все это соответствует ощущению социальной незначительности, которое испытывают те, кто любит, трудится и обладает знаниями.

И все же произвести рациональную переоценку общественных условий невозможно до тех пор, пока общественное мнение, а следовательно, и психологическая структура личности будут формироваться на 99 процентов за счет политического иррационализма и лишь на 1 процент за счет основных форм жизнедеятельности общества. Полное изменение этого соотношения на обратное составит минимальное требование, если понадобится лишить политический иррационализм силы и установить саморегуляцию общества. Другими словами, реальный процесс жизни должен найти адекватное отражение в печати и во всех формах общественной жизни; он должен совпадать с этими формами.

При обобщении и исправлении политических концепций мы встречаемся с аргументацией, которую трудно опровергнуть. Эта аргументация сводится к следующему. Политические идеологии нельзя игнорировать, так как рабочие, фермеры, технические специалисты и другие работники определяют динамику развития общества не только через свой существенно необходимый труд, но и через свои политические идеологии! Крестьянская война в средние века была политическим восстанием, которое кардинально изменило общество. Коммунистическая партия преобразила лицо России. Утверждают, что невозможно запретить или предотвратить «политизацию» и формирование политических идеологий. Идеологии, подобно любви, труду и познанию, также составляют человеческие потребности и оказывают воздействие на общество. На эту аргументацию следует возразить следующим образом.

Критическое отношение к политике характерно не только для рабочей демократии. Так, например, в Америке получили широкое распространение ненависть к честолюбивой борьбе за политическую власть и понимание ее социальной опасности. Кроме того, мы узнали, что в Советском Союзе технократы берут верх над политиками. Даже осуществление политиками казни ведущих российских политических деятелей, может быть, имеет скрытый от нас социальный смысл, несмотря на то, что мы привыкли рассматривать такие казни как проявление политического иррационализма и садизма. Политика европейских диктаторов не встречала существенного противодействия на протяжении целого десятилетия. Для понимания сущности политики достаточно поразмыслить хотя бы над тем, что какой-то Гитлер заставил весь мир затаить дыхание на много лет. Тот факт, что Гитлер был политическим гением, убедительно разоблачает сущность политики. При Гитлере политика достигла высшей стадии своего развития. Мы знаем, какие плоды она принесла и как весь мир отнесся к ним. XX век с его невиданными общественными потрясениями, как я полагаю, знаменует начало новой, свободной от политики эпохи общественного развития. Разумеется, мы нс можем предугадать, какую роль в искоренении «эмоционально-политической чумы» будут играть сама политика и сознательно организованные процессы любви, труда и познания.

Глава IV. СИМВОЛИЗМ СВАСТИКИ

Мы убедились, что фашизм следует рассматривать как проблему масс, а не как проблему Гитлера или политики национал-социалистической партии. Мы показали, почему обнищавшие массы народа столь бурно обратились к архиреакционной партии. Для того чтобы в данном исследовании постепенно подойти к практическим выводам для реализации сексуальной политики, нам в первую очередь необходимо обратить внимание на символы, использованные фашистами для сковывания сравнительно незаторможенных психологических структур масс. У фашистов отсутствовало понимание используемого ими метода.

Национал-социалистам понадобилось немного времени, чтобы сплотить в штурмовые отряды (СА) рабочих, которые в своем большинстве были безработными либо очень молодыми. Следует отметить, что эти рабочие в значительной степени были революционно настроены и все еще придерживались авторитарных взглядов. Поэтому национал-социалистическая пропаганда была противоречивой и определялась тем классом, к которому она была адресована. Только в одном она была ясной и последовательной - в манипулировании мистическими чувствами масс. В беседах со сторонниками национал-социалистической партии, особенно с членами штурмовых отрядов, со всей очевидностью было установлено, что революционная фразеология национал-социализма играла решающую роль в деле привлечения масс на свою сторону. Один из моих собеседников узнал от национал-социалистов, что Гитлер не представляет интересы капитала. Другой собеседник слышал, как штурмовики предупреждали Гитлера, что он не должен предавать дело «революции». Третий собеседник узнал от штурмовиков, что Гитлер - это немецкий Ленин. Из лагеря социал-демократии и центристских либеральных партий на сторону национал-социализма переходили революционно настроенные люди. Накануне перехода для большинства из них были характерны либо аполитичность, либо политическая неопределенность. Те, кто перешел на сторону национал-социализма из коммунистической партии, были нередко революционно настроены, но совершенно не могли разобраться в противоречивых политических лозунгах немецкой коммунистической партии. На некоторых из них произвели большое впечатление внешние атрибуты гитлеровской партии, ее военный характер, безапелляционность и другие особенности.

Прежде всего необходимо обратить внимание на символику флага, который выделялся среди остальных символов, используемых в целях пропаганды.

По своему эмоциональному содержанию этот текст, несомненно, революционен. Национал-социалисты сознательно использовали революционные мелодии, под которые они распевали реакционные стихи. В гитлеровских газетах публиковались сотни политических формул, построенных в этом духе. Например:

Здесь явственно слышится отзвук коммунистической пропаганды. Революционный характер национал-социалистических масс отчетливо проступает в продуманной композиции флага, о котором Гитлер пишет следующее:

Красное и белое наводят на размышление о противоречивости психологической структуры личности. Что остается неясным, так это роль свастики в эмоциональной жизни. Чем объясняется притягательность этого символа для мистических чувств? Гитлер утверждал, что свастика служит символом антисемитизма. Но свастика приобрела это значение значительно позже и поэтому вопрос иррационального содержания антисемитизма пока остается открытым. Неправильное толкование естественной сексуальности как чего-то «непристойного и плотского» помогает понять иррациональное содержание расовой теории. В этом отношении представляется характерным, что в сознании фашиста отсутствует различие между евреем и негром. Это относится и к американскому фашизму. В Америке расовая борьба с неграми идет преимущественно в сфере защиты сексуальных интересов. На негров смотрят как на похотливых скотов, насилующих белых женщин. В связи с оккупацией французскими войсками, среди которых было много негров, земли Рейна Гитлер писал:

Нам постоянно нужно обращать пристальное внимание на то, что именно говорят фашисты. Это отнюдь не вздор. Теперь мы лучше понимаем эмоциональное содержание этой концепции, которая, в сочетании с теорией отравления нации, производит впечатление одержимости манией преследования. Свастика также обладает содержанием, способным затронуть глубинные эмоции личности, но совершенно иным образом, чем мог бы представить себе Гитлер.

Прежде всего следует отметить, что свастика существовала и у семитов. Так, например, она была найдена в Миртовом дворе Альгамбры в Гранаде. Была обнаружена она Гертой Гейнрих и в развалинах синагоги Эдд-Дикке на Генисаретском озере. В этом случае она выглядела следующим образом *:

*) Herta Heinrich, «Hakenkreuz. Vierklee und Grandtapfel» (Zeitscrift fuer Sexualwissenschalf, 1930, p. 42).

Свастику нередко находят вместе с фасеткой. В этом случае свастика является символом мужского принципа, а фасетка - женского. Перси Гарднер нашел свастику в Греции, где она называлась хемерой и служила символом солнца, олицетворяя мужской принцип. Левенталь приводит описание свастики XIV века, изображение которой он обнаружил на напрестольной пелене (Maria Zur Wiese in Soest). Она украшена вульвой и двойным крестом. В этом случае свастика, по-видимому, символизирует грозовое небо, а фасетка - плодородную землю. Смигорский обнаружил индийский вариант свастики в виде молнии с четырьмя ветвями, причем возле конца каждой ветви помещались три точки *):

*) John Lowenthal, «Zur Hakenkreuzsymbolik» (Zeitschrift fuer Sexualwissenschaft. 1930, p. 44).

Лихтеыберг нашел свастики с черепами вместо трех точек. Таким образом, свастика изначально была сексуальным символом. Со временем она принимала различные значения, в том числе и значение мельничного колеса, которое символизировало труд. С эмоциональной точки зрения труд и сексуальность были первоначально тождественны. Это позволяет нам понять надпись на свастике, обнаруженной Билмансом и Пенгеротсом на митре святого Фомы Бекетского, которая восходит к индо-германским временам:

Здесь плодородие олицетворяется половым актом Матери-Земли и Бога-Отца. Как утверждает Зеленин, древнеиндийские лексикографы называли самца и самку свастиками. Другими словами, крючкообразный крест символизирует половой инстинкт.

Если мы теперь обратимся к свастикам, изображенным на предыдущей странице, то увидим схематическое, но легко узнаваемое изображение двух соединенных человеческих фигур. Свастика, расположенная слева, изображает половой акт в положении лежа, а свастика, расположенная справа - половой акт в положении стоя. Отсюда видно, что свастика символизирует основную функцию жизненного процесса.

Воздействие свастики на бессознательную эмоциональность личности не объясняет успех массовой пропаганды фашизма, но, безусловно, способствует ему. Произвольное тестирование мужчин и женщин, различающихся по возрасту и социальному положению, показывает, что, посмотрев некоторое время на свастику, большинство людей раньше или позже приходят к интуитивному пониманию ее значения. Поэтому можно предположить, что свастика, изображающая две соединенные фигуры, оказывает мощное воздействие на глубинные слои психики, причем сила ее воздействия определяется степенью неудовлетворенности и интенсивностью полового влечения личности. Восприятие свастики существенно облегчается, когда ее представляют как эмблему честности и верности. Таким образом, учитываются защитные стремления моралистического эго. Однако не следует полагать, что, раскрывая сексуальное значение свастики, мы стремимся преуменьшить степень его воздействия. Во-первых, мы, безусловно, не собираемся уменьшать ценность полового акта, а во-вторых, в своей деятельности мы можем столкнуться с сильным противодействием со стороны моралистического лицемерия. Сексуально-энергетическая психология имеет в виду нечто иное.

© Донец 10. М. - перевод с немецкого, 1997 г. © Издательство «Университетская книга» (СП6) © Издательство «Прогресс» (Москва) -художест-1SBN 5-7914-0002-U

Университетская книга Санкт-Петербург 1997

Издание осуществлено при поддержке 000 «Издательский дом «П. Э. Т.»